Кровать прогнулась, мои глаза распахнулись, Бенни опять уселся на кровать бедро к бедру.

— Ты можешь сказать мне хоть что-то, почему встреча с моей матерью заставляет так тебя нервничать, детка? — спросил он, в его голосе все еще слышались нотки раздражения.

— Что именно? — Спросила я.

— Все что угодно, — ответил он.

— Нет, — наконец ответила я на его вопрос.

— Ты не хочешь мне сказать даже самую малость. — Заявил он как факт, но я решила воспринять его слова как утверждение, нуждающееся в подтверждении.

— Нет, не хочу, — согласилась я.

— Тогда мне придется покопаться в этом самому.

Я сделала глубокий вдох.

Бенни докопается до истины, в этом я не сомневалась.

Господь серьезно, черт возьми, ненавидел меня.

Пришло время привести мой план в действие, поэтому я сказала:

— Твоя семья обвинила меня. Повернулась ко мне спиной. А я любила вас всех. Это было тяжело. Теперь все изменилось. Я понимаю. Но твоя мама изменила свое мнение, пока я приходила в себя после ранения, Бен. Тебе нужно это понять. Я спокойно отнесусь к Терезе. Я посижу и поговорю с Винни-старшим. И после того, как я пройду через все это, мы с тобой поговорим. Но ты должен дать мне некоторую поблажку. Это нелегко для тебя. Подумай, каково это для меня.

Он наклонился ближе, раздражение испарилось, когда спросил:

— Это было тяжело?

Было.

Однозначно.

И с течением времени становилось все тяжелее, пока в конце концов не убило совсем. Но я пережила все это. Я могла бы пережить и похуже.

Или, по крайней мере, надеялась, что могла.

— Э-э, да, Бенни. Было тяжело. В этом-то все и дело.

Он наклонился, опираясь рукой на кровать с противоположной стороны от меня, взял мою руку, подняв ее, прижав к своей напряженной верхней части пресса.

Вот оно что было. Это произошло сразу же. Как только моя рука оказалась на упругом прессе Бенни, который я никогда по-настоящему не смогу исследовать. Сейчас становилось все еще хуже.

— Тебя ждет только хорошее, Фрэнки, я могу тебе это обещать, — мягко произнес он.

Он был неправ. В моей жизни никогда не было ничего хорошего. Если у меня получалось все хорошо, я обязательно потом это теряла. Такова была моя жизнь. Я научилась жить с этим. Мне не нравилось, но у меня не было выбора.

Но этого я ему не сказала. Если он сам этого не понял, я не собиралась его просвещать.

Он сжал мою руку и крепче прижал ее к своему прессу.

— Если ты сделаешь шаг вперед, то поймешь, что это будет лучшее, что у тебя когда-либо было.

Я не понимала, что он обещал, но у меня было такое ощущение, что в его обещании скрываются множество нюансов. У меня также было ощущение, что он был прав — насчет всех этих нюансов.

Проблема заключалась в том, что он должен был найти лучшее, что у него когда-либо будет, и его лучшее будущее никак не может быть связано со мной.

— Мы можем сейчас прекратить этот разговор? — Поинтересовалась я.

Его глаза смягчились, но губы сказали:

— Да. Можем. Я принесу тебе кофейный кекс, но перед этим скажу, как пойдут сегодня дела.

У меня появилось чувство, что я знаю, что такое «дела», но была благодарна ему, что у него был план. Скорее всего, он прозвучал бы как приказ, что было бы раздражающе, но мне нужно было подготовиться, поэтому приму от него все.

— Когда она приедет, я приведу ма наверх. Она сделает то, что должна сделать, я буду здесь с тобой с самого начала. Потом мне нужно пойти в пиццерию. Нужно заняться бумажной работой, папа прикрывает меня по вечерам, пока ты здесь. Он все делает по-своему. Я все делаю совсем по-другому. Понятное дело, мне больше нравится мой способ ведение бизнеса. Он там слегка напортачил с кухней, я разберусь. Он не признает мою систему управления в офисе, это не пойдет на пользу нашему делу. Так что я должен разобраться с этим дерьмом. Мама останется. Я вернусь, как только смогу.

Это был хороший план, лучшая часть которого заключалась в том, что я смогу отдохнуть от Бенни. Я бы предпочла иметь дело с Терезой, чем с ним.

— Хорошо. Но хочу сказать, если тебе нужно быть в пиццерии вечерами, я спокойно могу побыть здесь одна.

— И пока ты будешь здесь одна, будешь строить планы побега. Так что этого дерьма не случится.

Чтобы сохранить ненадежное благодушное настроение, которое у меня было, я решила не отвечать.

— Итак, ты согласна с этим планом? — Продолжил он.

— А у меня есть выбор? — Спросила я.

— Нет, — ответил он.

— Тогда да, я согласна с этим планом.

Он улыбнулся мне.

Я позволила себе на наносекунду затосковать по жизни, в которой могла бы лежать в милой ночнушке в постели Бенни Бьянки, а он сидел бы рядом, держа мою руку на своем упругом прессе, улыбаясь, а я могла бы свободно делать что-то приятное с его прессом и не только прессом, но потом резко выбросила все эту чушь из головы.

— Принеси пульт с моим кексом, — приказала я.

— Вернулась с перчинкой, — пробормотал он, все еще улыбаясь.

Он любил остренькое. Если бы я вела себя умно, то не добавляла бы остроты.

Но я была Франческой Анжеликой Кончетти. И сексуальность была моим вторым природным я.

— У меня сложилось впечатление, что я здесь нахожусь, чтобы поправиться, Бенни. Я не смогу выздороветь, если ты будешь морить меня голодом.

Я почувствовала, как его тугой пресс затрясся от беззвучного смеха, и мне очень понравилось это ощущение. Очень.

Слишком сильно.

Затем он сжал мою руку, отпустил ее и поднялся с кровати, пробормотав:

— К вашим услугам.

Я должна была перестать с ним обмениваться репликами или можно сказать чуть-чуть флиртовать, действительно должна была. Но я этого не сделала, потому что это было мне… не свойственно.

— Хочу отметить, если бы я находилась в своей собственной квартире, в которой нет ступенек, чтобы спуститься вниз и пройти на кухню, моя квартира намного меньше, я могла бы сама себе приготовить кофейный кекс.

— Ты права, — ответил он, не глядя на меня и направляясь к двери. — Но в своей квартире, ты скорее всего не стала бы есть кофейный кекс.

— Точно, я бы попросила Джину приготовить мне домашние тосты с чиабаттой, которые, кстати, она без особых хлопот доставила бы мне в постель, будь я в своей квартире.

— Тогда тебе просто повезло, что ты находишься здесь, — ответил он, выходя за дверь — Кофейный кекс с сыром и крамбль от «Энтенманн» лучше, даже чем чиабатта от Джины.

Вот оно. Мне следовало держать рот на замке.

Потому что он был прав.

* * *

Я лежала в постели Бенни, не отрывая глаз от телевизора, с тарелкой в руке с куском кофейного кекса, размером со вчерашний ужин, который неопровержимо доказывал, что Бен не собирался морить меня голодом.

Я наслаждалась им, пока Бенни принимал душ.

Со мной все было хорошо, отдыхая, ела, на тумбочке стояла свежесваренная чашка джо, а в руке был огромный кусок свежего кекса «Энтенманна», но мне хотелось, чтобы боль вернулась. Боль бы отвлекла меня от мыслей о Бенни в душе. (джо — кофе. Амер. Сленг. — прим. Пер.)

К счастью, вода в душе выключилась.

К сожалению, это вызвало в воображении образы Бена, стоящего у раковины в одном полотенце и проводящего руками по волосам.

Я обдумывала предложение Ашики о ее братьях и их собратьях, которые могли бы прийти мне на помощь, но Бен очень вовремя вышел из ванной.

Посмотрев в его сторону, я обнаружила, что оказалась права. Он воспользовался гелем, особо не заморачиваясь, чтобы укротить свои густые, непослушные волосы. Они были мокрыми, и с его стороны была предпринята попытка не очень удачная, в результате чего теперь они стали мокрыми, взъерошенными и сексуальными. Это означало, что когда они высохнут, то так и останутся взъерошенными и сексуальными.

На нем была другая белая футболка, другие джинсы — более выцветшие, и на промежности виднелось белое потертое пятно.