И представьте себе, на следующий же день украли самого младшего сынишку Актонов. Ему и трех лет не сравнялось, а миссис Актон так погрузилась в дела «Клуба Садоводов», что отпустила сына в лес со старшей сестрой, и малыша, конечно же, украли. Мне позвонила Джейн и обо всем рассказала. А она услышала об этом от Доры, которая сама слышала все от девчонки Актонов, прибежавшей в лавку. Малыш пропал в лесу, и девочка разыскивала мать, чтобы сообщить ей об этом. Горничная Малли что-то копала там, на опушке, в нескольких шагах от того места, где в последний раз видели мальчика. Джейн сказала, что миссис Актон, Дора, Мэри Корн и еще полдюжины женщин уже шли прямо к дому по соседству, и мне лучше бы поскорее выйти на улицу, пока я что-нибудь не пропущу, а если она опоздает, то будет кому ей обо всем рассказать. Едва я вышла на крыльцо, как увидела их на улице, десять или двенадцать матерей, марширующих в каком-то отчаянном безумии, чтобы, наверное, не поддаться страху.

– Давай, Адди, – крикнула мне Дора, – выходи!

Я знала: если отступлю и спрячусь дома, Джейн никогда мне этого не простит, и со всеми двинулась к соседнему дому. Миссис Актон уже собиралась постучать, в таком она была гневе, однако, не успела: дверь открылась, и мы увидели миссис Уэст и маленького мальчика, улыбающихся как ни в чем не бывало.

– Малли нашла его в лесу, – поведала миссис Уэст, и миссис Актон схватила малыша.

Все сразу догадались, что мальчишку запугивали, уж очень громко он заплакал, как только его обняла родная мать. Он все повторял: «Котик, котик», и у нас аж мороз побежал по спинам, вот каково ему пришлось.

Миссис Актон была так зла, что едва могла говорить, но все же выговорила:

– Держитесь подальше от моих детей, понятно?

И миссис Уэст явно удивилась такой странной благодарности.

– Малли нашла его в лесу, – повторила она. – Мы собирались отвести его домой.

– Знаем мы, как вы собирались отвести его домой, – закричала Дора, и Энни Ли, выскочив из-за ее спины, прогудела:

– Почему бы вам не уехать из нашего города?

– Наверное, мы действительно уедем, – согласилась миссис Уэст. – Тут не так, как мы ожидали.

Мило, не правда ли? Ничто не выводит меня из себя так, как люди, которые заявляются в город, где мой дедушка построил первый дом. И я крикнула во весь голос, не сходя с места.

– Иностранцы! – крикнула я. – Вы язычники, злые люди, убирайтесь с вашими танцами и вашей горничной, и чем скорее вы покинете наш город, тем лучше для вас. И вот что еще я вам скажу, – добавила я, погрозив ей пальцем, – некоторые в нашем городе больше не станут мириться с вашими причудами, так что послушайтесь совета: пакуйте мебель и шторы, хватайте свою горничную вместе с котом и убирайтесь из нашего города, пока мы вас не выставили силой.

Джейн не верит, что я действительно так и сказала, но остальные были там и могут подтвердить, да, подтвердят все, кроме миссис Актон, которая никогда ни о ком доброго слова не сказала.

И тогда мы вдруг поняли, что в мальчишке в доме Уэстов что-то дали, пытаясь его подкупить. Миссис Актон вырвала из его рук какую-то игрушку, а он так и зашелся плачем. Трудно поверить, конечно, но для таких людей нет ничего святого. Это было маленькое яблоко, круглое, золотистое, блестящее, и миссис Актон бросила его прямо на крыльцо изо всех сил, и яблоко рассыпалось в пыль.

– Нам ничего от вас не нужно, – выпалила миссис Актон, и, как я потом рассказала Джейн, у миссис Уэст стало такое лицо… Минуту она молча смотрела на нас, а потом развернулась и ушла в дом, закрыв за собой дверь.

Кто-то хотел бросить камни в окна, однако я сразу напомнила, что наносить вред частной собственности – преступление, и вообще, насилие – для мужчин, поэтому миссис Актон понесла своего малыша домой, а я вернулась к себе и позвонила Джейн. Бедняжка Джейн, все кончилось так быстро, что ей не хватило времени даже надеть корсет.

Только Джейн взяла трубку, как я увидела в окно прихожей огромный фургон у соседнего дома. Появились грузчики и принялись выносить модную мебель. Джейн ничуть не удивилась, когда я ей рассказала о фургоне и мебели.

– Никто не может так быстро устроить переезд, – заявила она. – Скорее всего, они собирались улизнуть с малышом Актонов.

– Что если горничная сотворила все это своей магией? – предположила я, и Джейн засмеялась.

– Слушай, сходи посмотри, что там еще творится, я пока подожду.

А смотреть было не на что. Даже с моего крыльца ничего и никого, кроме фургона и грузчиков, видно не было; ни следа миссис Уэст или горничной.

– Мистер Уэст еще не вернулся из города, – произнесла Джейн. – Мне видно улицу. Вот будут ему вечером новости!

Вот так они и уехали. Я считаю, это во многом моя заслуга, хотя Джейн и пытается меня злить, утверждая, что без миссис Актон тоже не обошлось. Когда стемнело, соседи уехали, забрав все до последнего стула и последнего свертка. Мы с Джейн прошлись по пустому дому с фонариком, чтобы посмотреть, до чего они довели дом. Мы не нашли ничего: ни куриной косточки, ни желудя, отыскали лишь в спальне перышко синей сойки и решили не забирать его с собой. Внизу Джейн бросила его в мусоросжигатель.

И вот еще что: у моей кошки Саманты родились котята. Может, вас это и не удивляет, но мы с Самантой, уж конечно, удивились: ведь кошке исполнилось одиннадцать лет, и она вышла из того самого возраста, старая дурочка. Вы бы посмеялись, увидев, как она вытанцовывает, будто юная киска, легкомысленная и радостная, наверное, воображая, что сотворила нечто особенное, чего раньше не делала ни одна нормальная кошка; а котята меня встревожили, чего уж темнить.

Никто, конечно, не посмеет сказать мне что-нибудь о моих котятах в лицо, однако все то и дело заводят при мне глупые сплетни о феях и лепреконах. И котята уж слишком ярко-желтые, с оранжевыми глазами, и гораздо крупнее, чем позволено быть нормальным котятам.

Иногда они так смотрят на меня, когда я хожу по кухне, что меня аж озноб охватывает от этих взглядов. Половина ребятишек умоляет меня раздать им котят, называют их волшебными, но никто из взрослых о таких подарках и слышать не желает.

Джейн говорит, что есть в них, в котятах, что-то очень уж странное, а я, скорее всего, больше никогда не буду с ней разговаривать, до скончания века. Джейн сплетничает даже о кошках, а сплетни – единственное, чего я на дух не выношу.

«Плейбой», март 1960 г.

Приемный покой в больнице представлял собой островок неэффективности среди длинных, гулких, выкрашенных белой краской коридоров и палат. Здесь стояли пепельницы, шуршащая плетеная мебель, неровные коричневые деревянные скамейки, а углы были плохо вымыты; в больнице вовсе не стремились заполучить побольше клиентов, отнимающих у врачей время. Все койки и палаты были заполнены, а потому администрация спокойно взирала на пустые, бессмысленно занимавшие пространство плетеные стулья и деревянные скамейки. Кэтрин Эштон, которая не желала и приближаться к больнице, а мечтала лишь остаться в это пасмурное воскресенье дома, у себя в квартире, чтобы немного поплакать в одиночестве, а потом поужинать в каком-нибудь маленьком скромном ресторанчике, возможно, в том, где пекут изумительно вкусные сладкие хлебцы, и меланхолично посидеть над бокалом бренди, вошла в приемный покой вслед за мужем и сказала:

– Ну зачем, зачем мы пришли? Говорю тебе, я ненавижу больницы, сцены у постелей умирающих, и, если уж на то пошло, откуда кому знать, что он умрет сегодня?

– Если бы мы не пришли, ты бы потом жалела, – возразил Мартин. Увидев, что комната ожидания пуста, он повернул назад и с надеждой оглядел длинный больничный коридор. – Как ты думаешь, может, нам просто подняться к нему в палату прямо сейчас?

– Нас не пустят. Туда нельзя.

– Что ж, здесь мы одни, первые в очереди, – заключил Мартин. – Как только начнут пускать в палату, мы сразу пойдем, перед нами никого нет.