– Ты к кому? – спросила бабушка, но прежде чем птица успела ответить, Ник, очевидно, пришел к выводу, что это подруга моей бабушки, выскочил наружу и схватил гостью, с которой и сбежал в неизвестном направлении.

Бабушка, задумчиво качая головой, вышла погулять и вернулась с канарейкой в клетке – подарком моей маме. Через несколько дней бабушка вбежала в спальню, где мама деловито учила меня обметывать петли, и закричала:

– Скорее, этот ужасный кот сейчас съест канарейку!

Мы с мамой бросились вниз, причем мама вооружилась яйцом для штопки, и нашли Ника на верхушке птичьей клетки. Канарейка покачивалась туда-сюда, нежно напевая Нику песенку, а кот жевал салат, который мама вложила между прутьев клетки. Бабушка на минуту застыла как громом пораженная, потом все же нашла в себе силы обвинить Ника, который молча смотрел на нас, держа в зубах листик салата.

– Прирожденный воришка! Я всегда говорила…

В тот вечер бабушка легла спать с холодным компрессом на голове, а мы с мамой попытались решить, что же делать с Ником.

– Дорогая моя, либо этот кот покинет наш дом, либо я за твою бабушку не отвечаю, – сказала мама.

– Наверное, можно отдать Ника в хорошие руки, только найти такого хозяина, который не бывал у нас дома, – предложила я.

– Я поговорю с твоим отцом, – кивнула мама.

Мы обе знали: бабушка никогда не позволит коту запугать себя; либо надо найти вескую причину, чтобы отослать Ника, либо бабушка будет бороться с ним на своей территории, пока один из них не пойдет на попятную. По всей видимости, мать поговорила с отцом; на следующее утро, навещая бабушку, чтобы узнать, как она себя чувствует, мама сообщила ей, что отец подрался с Ником, и коту придется покинуть наш дом.

– Отдайте его мне, – попросила бабушка. – Я сама собираюсь пожить отдельно.

– Ты хочешь забрать Ника? – удивилась мама.

– Думаешь, я позволю такому прекрасному коту уйти из семьи? – ответила вопросом бабушка.

Бабушка с Ником отправились на некоторое время в теплые края; еженедельно мы получали от бабушки сообщения о состоянии дел: Ник убежал, Ник укусил проводника поезда, Ник порвал все подушки в гостинице, Ник упал в океан, Ник повредил лапу в схватке с крокодилом (об этом случае нам так и не удалось выяснить никаких подробностей; бабушка утверждала, что не любит вспоминать тот день), Ник устал от путешествий, и они возвращаются домой. И вот они вернулись: бабушка – энергичная и загоревшая, и Ник – похудевший и слегка потрепанный жизнью.

– Путешествие пошло нам на пользу, – заявила бабушка, – правда, Ники? – Она ласково потянула кота за ухо.

Ник замурлыкал.

Вскоре Ник умер – пал в неравной схватке с автомобилем «Шевроле», а бабушка завела другого кота, черного и гладкошерстного, с ангельским выражением на кошачьей морде.

– Красавец, правда? – сказала бабушка, внося его в дом.

Она назвала кота Мо, в честь покойного дедушки. Вскоре выяснилось, что Мо был эксцентриком; он ел только лососину и дыни-канталупы; когда дынь не было – не сезон – кот ел клубнику. Мо спал на лестнице, на одну ступеньку ниже самой верхней. В результате, когда мой брат врывался через парадную дверь и взлетал вверх по лестнице со страшной скоростью, Мо садился и зевал, не уступая дороги, и брат об него спотыкался. Однажды брат быстро вошел через парадную дверь и, вспомнив о Мо, остановился, чтобы посмотреть, где кот. Мо был на месте. Брат обратился к бабушке, которая сидела в гостиной и вязала шапку для моего отца, и сообщил, что намерен научить кота хорошим манерам. Потом он медленно поднялся по лестнице, взял Мо, спустился с ним вниз и уложил на пол. Мо сидел у первой ступеньки и смотрел, как мой брат очень осторожно поднимается по лестнице, разворачивается и спускается вниз.

– Видишь, я ни разу не упал, – сказал он Мо.

Он попробовал еще раз: очень медленно поднялся по лестнице и так же осторожно спустился вниз.

– Ладно, смотри, – махнул брат коту и вышел на улицу.

Вбежав внутрь спустя пару минут, брат стал подниматься по лестнице, и вдруг споткнулся и упал ничком. Мо с серьезным видом наблюдал, как мой брат лежит на ступеньках и разговаривает сам с собой. Потом, не сказав Мо ни слова, брат спустился с лестницы, развернулся и опять побежал вверх со всех ног. Мо бросился следом и обогнал моего брата на самом верху – брат споткнулся о него и снова упал. Бабушка вышла в холл и осведомилась:

– Все падаешь, дорогой?

Мо важно спустился и пошел за бабушкой на кухню, где она подала ему блюдо из клубники, а брат остался лежать, просунув голову между стойками лестницы. Он лежал там и стонал до тех пор, пока не пришла мама.

В конце концов бабушка сломила дух гордого кота Мо. Сначала она повязала ему на шею ленточку; а через некоторое время прикрепила к ленточке и колокольчик. Мне она сказала, что с колокольчиком Мо станет отличным сторожевым котом. Он и сам предпочитал проверять гостей, ни один не проходил мимо него незамеченным, а когда он гулял по дому и окрестностям, особенно по ночам, бабушка, услышав колокольчик, была бы готова встретить грабителей – с тех пор, как к ней пробрался ночью Ник, чтобы попрыгать на ее животе – бабушка все равно спала очень чутко. Возможно, план бы и сработал, согласно пожеланиям бабушки, однако, к сожалению, с Мо случился истерический припадок – каждый раз, когда он пытался заснуть, его будил звон колокольчика.

Когда Мо умер, бабушка очень расстроилась.

– С ним в доме мне всегда было спокойнее, – задумчиво проговорила она. – Гораздо спокойнее, чем с твоим дедушкой.

Может, все случилось из-за машины. Или из-за прогнившего дерева в саду, или ванна снова протекла, или белье из прачечной запаздывало, или мысль о гамбургерах, которые опять будут сегодня на ужин, или меня, в конце концов, доконал вопрос студентки моего мужа, которая, невинно распахнув глаза, поинтересовалась:

– Как продвигается ваша картина?

Когда я ответила, что в последний раз касалась красок лет двадцать назад, приводя в порядок деревянные шезлонги, чтобы поставить их на лужайку за домом, девица удивленно нахмурилась и проговорила:

– Но я думала, вы пишете картины.

– Я пишу книги – наверное, я писатель, – слегка натянуто сообщила я.

– Забавно, – хмыкнула она. – Я всегда думала, что вы художник. О чем вы пишете?

– Я должна быть писательницей? – уточнила я вечером у мужа.

– Что? – переспросил он.

– Я сказала: я должна быть писательницей?

– Наверное, да, – ответил он.

– Как так? Я-то думала, что должна быть художником.

– Я ни слова не понимаю из того, что ты говоришь, – посетовал он. – Ужин скоро?

Машина у нас новая. Английский кабриолет-малютка, черный, легкий и симпатичный. Дети сразу назвали его Торо, потому что у него на руле изображен бык. Сегодня вечером я бы предпочла покататься на Торо, а не готовить гамбургеры. Оставив мужа сидеть в гостиной и читать вечернюю газету, я вышла на кухню, села на высокую табуретку в углу и посмотрела на Торо, припаркованного на подъездной дорожке. Моя дочь сломала молнию в юбке. Посаженный у крыльца розовый куст явно не собирался расти. «Я писатель, – сказала я себе, сидя в углу на кухне. – Я писатель – сижу здесь, жарю гамбургеры». Собака опять спустилась к ручью и каталась там в грязи.

Из нескольких тысяч музыкальных пластинок, которые хранятся в нашем доме, мне принадлежат ровно две. На одной – записи разных песен и мелодий, какие играют автоматы в кафе и ресторанах. На другой – музыка с корриды. Я одолжила у детей проигрыватель, принесла его на кухню, взяла две пластинки и поставила ту, на которой каллиопа высвистывает «Закоулки Нью-Йорка».

– Мама опять с ума сходит, – сообщил мой старший сын отцу в гостиной. – Интересно, что она выкинет на этот раз.

– Все в этом мире, – рассеянно ответил мой муж, – либо правда, либо ложь, либо фантазии твоей матери.

– Жаль, что она не включила музыку для корриды, – сказал мой сын. – Эта каллиопа меня бесит.