Надо, надо, надо! Голова идет кругом от этого «Надо!», Надо все, а в первую очередь деньги, поскольку все тот же Наполеон очень точно сказал, что «для войны нужны три вещи – деньги, деньги, деньги!» Отсюда – самый главный вопрос: где взять эти деньги? Единственная идея, которая пришла в голову – покупать здесь, в будущем, серебро определенной пробы, отдавать его знакомому химику, чтобы он его переплавлял в слиток и скрывал современные пломбы (а он этим занимался втихаря, особенно не вникая в дела), а после этого продавать в прошлом правительству по курсу, меняя на монеты.

Но даже имея деньги и очень умные идеи, как заставить людей того времени делать то, что «надо» попаданке, но не очень надо и непонятно им? Заставить она могла только людей своей усадьбы и деревни, да и то в рамках барщины, когда люди работали на полях барыни, между работами на себя.

В таких размышлениях и заботах время летело незаметно. Наталья заранее запаслась продуктами – солью, сахаром, рисом, приправами, и сложила их в матерчатый мешочек, решив спрятать потом купленное среди других припасов. Она задержалась больше обычного в будущем и переживала, сможет ли перенестись в прошлое нормально.

Да еще, только она присела как всегда дома в кресло и стала представлять метельную круговерть, как к ней на колени прыгнул Мурзик, заглянул пристально в глаза, обнял ее и прижался крепко, требовательно замяукав. Наталья всегда отлично его понимала, и в этот раз смекнула, и спросила: «Что, со мной хочешь?», на что получила одобрительный мяукающий ответ: «Конечно, пропадаешь незнамо где, а я тут один скучаю!» На ее вопрос: «А не боишься?» – он только презрительно фыркнул и прижался к коленкам плотнее.

Женщина немного волновалась за своего воспитанника и выкормыша, которого подобрала в прямом смысле на помойке двухнедельным малышом, почти умирающим, с еще закрытыми глазками, чудом услышав рядом с баком слабое уже не мяуканье, а сип и хрип. Она выходила, выпоила котенка детским питанием из пипетки, вставала ночью, массируя ему животик, укутывала в теплые тряпочки, выполняя все функции «мамы-кошки», как в шутку называла ее тогда Инна.

Мурзик быстро выправился, ожил, вырос, превратился постепенно в шикарнейшего черного кота с белым галстучком на груди и носочками на лапках. Он никогда нигде не гадил, научившись даже делать свои дела на унитаз, и всегда с интересом глядел, как после него смывают. Кот ничего лишнего не драл, обходясь старым ковриком, был очень степенным и спокойным, очень привязанным к Наталье, да и для нее он был замечательным другом и собеседником.

И хотя она очень переживала за исход дела, но уверенность животного и его спокойствие передалось, и женщина решила попробовать. Все прошло нормально, уже в «штатном режиме», Наталья вернулась вновь в прошлое, да и Мурзик был цел. Он, спокойно спрыгнув с ног, стал обходить комнату, обнюхивая каждый угол. И его появление не вызывало вопросов, было естественным и привычным, и сам кот чувствовал себя, как дома. Обойдя все комнаты и заглянув во все углы, он спустился в подвал, где сразу по-хозяйски зашуршал, гоняя мышей, хотя в городе этого никогда не делал за неимением таковых. Так что все прошло удачно, к всеобщей радости, появления животного вроде никто и не заметил.

Наталья перенеслась на этот раз в основную усадьбу, чтобы всех видеть и управлять всем хозяйством в меру своего разумения. Маша была еще очень слаба, требовалось продолжение лечения и ухода за ней, чем Наталья и собиралась заняться, попутно проживая один день из жизни дворянки. И как же интересно было учительнице познакомиться с типичным распорядком жизни простой провинциальной помещицы! Впечатления самой женщины и остатки памяти барыни перемешивались в единую цепь, соединяясь в картину не одного дня, а нескольких, таких похожих и таких разных.

Утро в усадьбе начиналось очень рано, с шарканья ног Лукерьи, которая поправляла лампадки перед иконами, а потом молилась, едва слышно, со стука дров и возни около печек Архипа, с запахов кухни, на которой уже начинала хозяйничать Степанида. Спали они нередко не в людской, а здесь же на полу, на каких-то убогих матрасах, утром их скатывая и убирая в стоящие в углах сундуки.

Утро дворянки также начиналось рано, но, прежде чем вылезти из-под пуховиков, она звонила в колокольчик. Тут же в спальню входил лакей с подносом, на котором подавали чашку чая или кофе со сливками – «кохвий в постель»! В красном углу перед иконами в красивых окладах зажигались лампады, и начинался день с молитвы перед домашними иконами, а по праздникам посещали все службы в церкви, что было в обычае того времени.

После молитвы обыкновенно барыня принимала в кабинете с докладами и рапортами управляющего, дворецкого, ключницу, а потом и деревенского старосту. Они заходили по одному по команде горничной, докладывали, какие работы предстоят в имении в ближайшее время, отчитывались о доходах и расходах, внимательно запоминая распоряжения, дворецкий докладывал о состоянии дел в усадьбе, ключница рапортовала о запасах в кладовых, а староста описывал обстановку в деревнях.

Для дворни день начинался со службы, которую служил отец Павел в своей маленькой церкви на территории усадьбы, и на которую ходили все дворовые люди и крестьяне из ближайших деревень.

Далее был утренний туалет – умывались из кувшина над тазиком, пользовались «ночной вазой» – туалетом, приводили себя в порядок с помощью горничных. Были здесь уже и зубные щетки, правда, щетина была натуральной, свиной и достаточно жесткой. Вместо зубной пасты было нечто вроде порошка – толченый мел с добавками каких-то трав, достаточно неприятный на вкус, с которым еще нужно было смириться.

Но особенно трудно было привыкнуть к особенностям одежды и гигиены. Нижнего белья у женщин не было, обходились большим количеством нижних юбок. «Интимные» места обтирались тряпками, подобными же тряпочками подтирались после туалета «по большому».

После всех туалетных дел подавался завтрак, а к завтраку горячее молоко, чай из смородинного листа, каша со сливками, кофе, яйца, хлеб с маслом и мед. За завтраком обычно ставили на стол самовар и пили чай, гораздо реже – кофе. Байховый чай предпочитали цветочному. Часто пили и так называемый «копорский чай», когда заваривали листья иван-чая.

На столе были также яйца всмятку, горячий картофель. К чаю подавали варенье, сливки, печенье, кренделя. Обычно за завтраком следовали полдник, обед, ужин и паужин. Но так часто современный человек есть не мог и не хотел, и Наталья ела, как привыкла – два или три раза в день – завтракала, обедала, пила вечерний чай или ужинала. Далее был обед и послеобеденный отдых, когда все или спали, или занимались мелкими хозяйственными делами – чинили одежду, пересматривали белье, убирались у животных и так далее.

Но отсутствие самых простых гигиенических средств и необычный распорядок дня – это было самое простое испытание для современного человека. Было много другого, к чему привыкнуть было гораздо труднее. И хотя Наталья понимала, что эта жизнь радикально отличается от современной, для нее было открытием, насколько большая эта разница, и с каким количеством изменений ей пришлось смириться.

Трудно смириться с темнотой – особенно утром, когда свечи еще не зажигали и комнаты освещались только слабым светом лампадок. Но все равно рука так и тянулась к стенам, чтобы по привычке найти там выключатель.

Приходилось стерпеться и с тишиной, нарушаемой только тем же слабым треском горящих лампадок, шорохом шагов Лукерьи, которая вставала очень рано, шепотом горничных, бряканьем посуды и треском дров в печи.

Пришлось примириться и с запахами, которые окружали, – горящих дров, свечей и лампад, запахом тел дворни, печи и еды. Они были нередко приятными, не то что запах немытых ног и тел от двадцати пяти деток в пионерском лагере, где будущая учительница однажды подрабатывала воспитателем, будучи еще студенткой. Все-таки навыки гигиены в России были гораздо выше, чем сейчас в Европе.