Тусклые лампы в длинном тоннеле едва освещали всё вокруг. Свет был сравним только с слабым проблеском луны, которая вроде как светит, но слишком слабо. Но даже такой свет, нёс с собой тепло и спокойствие. Эти умирающие лампочки отдавали последние силы на то, чтобы этот жестокий человек смог жить дальше и выбраться из заточения. Было ли у него имя? Было. Но он в нём не нуждался. Он давно был лишен привилегии равнять себя с теми, кто носил имена, олицетворяющие их, как личность. Лучи ламп нежно обволакивали лысину и мятое церковное платье. Каждая минута простоя в ореоле света вдохновляла бывшего садиста на действия. Он ощущал, словно меняется в лучшую сторону. Ему стало проще дышать, пропала боль и неприятные ощущения в мышцах и суставах. Он начал осознавать всю вину, которая висела на нём.
Люди слабые и живущие только верой, способны найти сакральный смысл почти в любой окружающей их детали. Так, лампа стала божьим ликом, который следил за своим рабом. Было ли это действительно божественное вмешательство или же старик благодаря психосоматическим воздействиям обрел спокойствие и блаженную уверенность, а затем, осознал все свои грехи. Он ощутил себя отдохнувшим, любимым кем-то свыше, и знал, что́ ему стоит предпринять, чтобы загладить вину. Перекрестившись под лампой на потолке, он направился дальше по коридору.
Ему довелось потратить несколько минут, чтобы подойти к лестнице, по которой он некогда спускался вниз с молодым и сильно доверчивым парнем, а ещё раньше с одинокой и измученной девушкой. Ступая от самой первой лампы, он уже не шаркал; его походка была уверенной и лёгкой. За минуты простоя под светом, он излечился не только духовно, но и физически. Стоя под большим роялем-баррикадой, он тихо прислушивался к тому, как наверху царит и резвится юная жизнь, как вернувший себе свободу мальчишка наслаждается тем, что вернул обратно. Девушку же старик не услышал, но ощущал её присутствие.
Стоя продолжительное время под баррикадой, священник наслаждался счастьем молодых. Он, конечно, понимал, что будет лишним среди них. Ему не будут рады, когда он начнёт проситься к ним, или хоть как-то себя покажет. На него держат зло, и могут убить лишь увидев, а значит, путь назад ему заказан. Старец начал возвращаться тем же путём, по которому и пришел. Через полчаса он оказался у вертикальной лестницы вверх. Когда он много недель назад соврал пришедшему о завале, он всего лишь хотел утаить удобный для побега выход — лестницу, выходящую недалеко от местного полицейского участка. Такое необычное построение подземных ходов объяснялось тем, что много десятилетий назад, некоторые религиозные устои преследовались со стороны гражданской позиции с особой жестокостью. Нехитрым путём через тоннели, люди могли бежать в ближайшее безопасное место, где их могли бы защитить. Сейчас же, когда мрачные времена ненависти и недоверия канули в лету, тоннели стали превращаться в подвалы и хитрые пути домой для тех людей, которые сторонились любопытных глаз. Именно этот небольшой путь и избрал для себя старик. Просто сбежать. Спрятаться как можно дальше от детишек, которых он заставил страдать, и, если повезёт, молиться об их спасении так долго, как он только сможет.
Выбравшись наружу, старик снова начал сомневаться. Принесённую им же боль не замолвить молитвами. Тела и души обоих будут искалечены до тех пор, пока их не призовёт Он. Священник может только просить Бога о том, чтобы тот был более благосклонным к заблудшим душам, но и он сам имеет возможность протянуть руку помощи.
Старец просто сидел на скамье недалеко от парка. Он смотрел на церковь и осознавал одну маленькую мысль: став мучителем для бедных людей, он связал их всех с собою. Неужто он не может помочь им благородным делом, а просто стоять в стороне и говорить про себя молитвы? Это настоящий эгоизм! и их, и его душа заслуживают помощи и любви друг к другу!
Через несколько часов в местных магазинах и домах пропали медикаменты и различные мелочные припасы. Где-то на прилавках и столах можно было найти уже никому ненужные денежные купюры, где-то были записки со следующим содержанием: «Ваши вещи отданы на помощь страдающим душам. Вы можете их забрать в церкви парка Авраама. При необходимости, весь ущерб вам будет возмещён. Да благословит Господь Ваши души». Насколько бы не был приятен столь странный жест, никто не заберёт деньги и не прочтёт эти записки.
В общей сложности с ближайших домов были собраны: капсулы с обезболивающим, противовоспалительные мази, бинты, препараты от рядовых болезней, стимулирующие и бутылки с перекисью. Всё это было помещено в массивную спортивную сумку и, бережно уложено перед главных входом в церковь.
Но и такой благоприятный жест не очистил старца: он по-прежнему ощущал себя привязанным к молодым людям. Как бы сильно он не хотел загладить свою вину, он никуда не спешил. Оставив сумку у порога здания, он не стал привлекать к себе внимание, стучать или шуметь. Он понимал, что рано или поздно парочка попытается выйти наружу, и, обнаружит перед собой такой великодушный подарок. Старик решил остаться и помогать из тени. Ему не нужно было, чтобы кто-то благодарил именно его, ведь, вся помощь оказывается Им, и, именно Ему должна сыпаться вся благодарность. Пусть священника и будут тайком поносить и дальше, он не отступиться оттого, что продолжит этот благородный путь.
Не отставая далеко от своего старого жилища, и, не пытаясь ворваться в закрытые дома, старик решил вернуться через знакомые пути в подземный тоннель. Постелив собственную накидку на пол, он решился жить под землёй. Он станет ангелом-хранителем, живущим под боком у незнающих о нём людей. Святой символ, спящий в грязи.
Проснуться пришлось так же поспешно, как и заснуть вечером. Старик не ел и не пил уже много часов, но́, — как ни странно для людей, поглощённых одной мыслью, — он не испытывал ни жажды, ни голода. Никакого-либо негативного ощущение от самоистязания не было. Этот человек был опьянён тем, на что он подписался. На протяжении нескольких часов он продолжал сидеть под баррикадой, и прислушивался к тишине наверху. Иногда он уходил молиться за измученных, возвращаясь к своему спальному месту прямо под лестницей. Молился он более яро, чем доводилось ему делать до своего перерождения в отвратительного человека. Звуки, которые он издавал в такие кроткие и интимные моменты, напоминали скорее плач, нежели собранную речь. Мысли о своих поступках и ошибках пугали его, заставляли дрожать и плакать. Это был мученик, возрождённый проведением.
Повторение всех этих действий снова и снова не могло продолжаться вечно. Оно бы продлилось ещё пару дней, максимум, неделю, пока тело старика не ослабнет и иссохнет. Сам старик был готов пойти на такую жертву, — ничего его уже не привлекало и не интересовало, никакая другая идея не выходила на передний план. То, стало его новым смыслом жизни, некой дорогой к благодати и просвещению. Но у судьбы — или бога — были на то другие планы. На третий день общих молитв и подслушиванием за умиротворённой парочки, старик невольно привлёк к себе излишнее внимание. В начале, ему казалось, что он случайно станет свидетелем чего-то великого, так как не раз слышал над собой странный звуки, будто что-то тёрлось о каменную кладку. Старец не поднимал голову, ибо боялся спугнуть то, что обратило на него внимание. Его вера ослепила глаза, предоставив нахлынувшему духовному спокойствию быть главным органом.
Молитвами за спасение и упокой, священник привлёк внимание того самого чудища, что позже пролезет через баррикады внутрь церкви и устроит там настоящий кавардак.
Бывшему садисту не дано было узнать, что с ним стало, что именно проникло внутрь церкви. Продолжая веровать в правильность своих поступков, он лишил себя, пожалуй, самого сильного страха, которые когда-либо смог бы испытать в своей жизни. Он умер в счастье, в свете и любви. Продолжая думать о тех, кому он некогда причинил вред.
Более двадцати месяцев садист и мучитель. Позже, три дня праведник и мученик. А затем… забытый всеми, никем неизвестная и нелюбимая жертва.
