– Вера, Вера, Вера, – повторял кто-то осипшим голосом.

Ей стал дурно. Пульс настолько замедлился, что, кажется, совсем остановился. Она дотронулась до двери, распахнула ее и отпрянула, не веря своим глазам. Дрожащими пальцами зажала рот, чтобы не закричать. Прямо перед ней, на большой кровати, накрытая одеялом из разноцветных лоскутов, лежала женщина. Она была хрупкой, сквозь кожу просвечивали вены и кости. Волосы практически выпали. Как и брови. Щеки ввалились. Открыв белесые глаза, Сати уставилась на Веру.

– Моя кызым.

Вера не могла пошевелиться. Неужели эта маленькая фигурка, напоминавшая высохшую египетскую мумию, на самом деле принадлежала Сати? Это должна была быть она. Никто, кроме Сати, не называл ее кызым. Глаза и нос защипало. Вера быстро заморгала и потерла рукавом нос. Сати протянула к ней дрожащую руку, на которой была видна каждая косточка. Вера, чувствуя ужас и панику, прижала ладони к животу.

Сати была одной из первых Вечных. И она умирала. Злость, обида и разочарование из-за предательства останутся с Верой навсегда, а вот возможности последний раз поговорить с человеком, которого она любила и считала самым важным в жизни, больше не представится. Сжав кулаки, Вера нетвердой походкой приблизилась и села на край кровати.

– Как вы себя чувствуете? – спросила она.

– Я не думала, что умирать так мучительно больно, – ответила Сати.

Когда-то полные губы иссохли, открыв пожелтевшие и потрескавшиеся зубы. Вера отвела взгляд. Она не хотела, чтобы Сати осталась в ее памяти такой.

– Вера, я должна перед тобой извиниться, – продолжила Сати. Она протянула дрожащую ладонь, но до Веры так и не дотронулась и сложила руки поверх одеяла. – Я совершила непростительную ошибку. Я услышала, как ты кричала внизу.

– Я не понимаю, как вы могли скрывать это от меня. Как вы – вы! – вообще стали помогать Мирославе? Вы же так любите детей.

– Много лет назад я была лаборанткой у Мирославы. Мне нравилось работать в Геноме и заниматься наукой, но я постоянно чувствовала потребность разговаривать не с пробирками, а с реальными людьми. Когда я захотела уволиться, Мирослава предложила мне место в ПЭЦ. Я думала, это будет здорово, заниматься с детьми, да еще и ради того, чтобы спасти Вечность.

Сати сделала паузу, ее взгляд расфокусировался, а грудь на пару мгновений прекратила опускаться и подниматься. Вера схватила хрупкую руку и чуть не вскрикнула от ужаса. Кости под ее пальцами захрустели, но, кажется, не сломались. Сати вздрогнула и вновь заговорила:

– Только тогда я не сразу догадалась, что все обернется такой пыткой для детей. – Сати побледнела еще больше. – Мирослава хотела получить результат как можно скорее. Только выведет новую формулу – сразу требовала малыша. Вера, того, что я видела, я не пожелаю никому на свете. Я искала отговорки и оттягивала разные стадии испытаний. Но Сентябрина дала Мирославе карт-бланш. Я хотела отказаться от работы, но в конечном счете передумала. Кто знает, какого живодера вместо меня приставили бы к детям.

Вера содрогнулась, вспомнив кадр из видеозаписи. Если Сати считает это меньшим из двух зол, то лучше даже не представлять, на что еще была готова пойти Мирослава.

– Поэтому я продолжала ездить во второй округ и подбирать детей, обещая их родителям, что это их единственный шанс на светлое будущее. Придумывая это вранье, я создала новую концепцию ПЭЦ, которая могла бы стать благом. – Сати улыбнулась, только это больше походило на оскал. – Желая искупить свои грехи перед погибшими детьми, я обещала себе спасти в десятки раз больше. Когда очередной эксперимент не удался, я предложила Канцлеру изменить назначение ПЭЦ. И он согласился. Вместе мы уговорили Сентябрину прикрыть неудачный проект новым.

Сати на секунду закрыла глаза, и Вера испугалась, что она больше никогда их не откроет. Пересилив страх, она вновь осторожно взяла Сати за руку. Слабые пальцы дернулись, но глаза остались закрыты.

– А потом появилась ты… – прошептала Сати. – Мирослава была уверена, что именно с твоей кровью ей удастся исправить ошибки первой сыворотки. И именно тогда, насмотревшись на страдания других, я решила спрятать тебя.

Подбородок Сати затрясся.

– Вы должны были мне рассказать… – Боль разрывала Верино сердце на части.

Сати тяжело сглотнула.

– Воды, – прохрипела она и повернула голову в сторону прикроватного столика, на котором стояла пластмассовая кружка с питьевым носиком.

Вера помогла Сати сделать два глотка. Тонкий ручеек стек с уголка губ по подбородку на впалую грудь. Вере было страшно и больно смотреть на Сати в таком состоянии. Она хотела запомнить ее светящейся, непогрешимой и полной жизненной энергии.

– Я боялась, что тебе будет сложно сделать выбор, – призналась Сати.

– Кто вам дал право решать за меня?

– Я не хотела, чтобы на твоих плечах лежала такая ответственность. Я ведь люблю тебя.

Это признание ощущалось как пощечина. Оно жгло и щипало щеки.

– Любите? – взвилась Вера.

С ней совершали ужасные, непозволительные вещи, и прикрывать это словом «любовь» было просто кощунством. Вера вскочила с кровати и выбежала из комнаты. Ей требовалось время, чтобы все осознать и начать снова мыслить трезво. Какой смысл кричать на умирающего человека? Легче ей от этого не станет. Оказавшись в коридоре, она бросилась вниз по лестнице к входной двери.

– Вера! – воскликнул Аарон.

Она не отреагировала, промчалась мимо и захлопнула за собой входную дверь. Вдохнула как можно глубже и побежала через лес мимо винтокрыла, подальше от правды, которая грозилась раздавить ее. Пульс зашкаливал, кровь шумела в висках. Только оказавшись у обрыва, Вера наконец остановилась.

Мир, который она знала, окончательно рассыпался у нее на глазах. От него не осталось ничего, кроме дружбы Тани и Иды. Все остальное оказалось враньем. Особое отношение Сати, внимание Аарона, благородные Вечные. Куда ни глянь – никакой искренности. Вот если бы она оказалась в подобной ситуации, никогда бы так не поступила!

«Разве? – спросил внутренний голос. – Все это время ты скрывала от Аарона правду о своей ДНК».

Но этим она не причиняла вреда, никем не манипулировала, она лишь боялась, что Аарон от нее отвернется, если узнает про ее особенность. Могла ли Сати думать так же? Ведь она совершала ужасные вещи, допустила немыслимое зло, и ее чувство вины должно было быть в миллион раз больше, нежели Верин страх остаться одной. И если Вера, что-либо утаивая, думала только о себе, то на плечах Сати лежала надежда на спасение миллионов людей. Вера сникла.

Она хотела, чтобы у нее были силы злиться, кричать, топать ногами, но на нее навалилась страшная усталость. Ненависть, гнев и открытая борьба – это не про Веру. Ей требовалась поддержка, забота, ей хотелось найти безопасное место, где ее будут держать за руку и нежно любить, так как Аарон любил ее в их последнюю ночь.

Как сложно должно было быть и ему, и Сати все время находиться рядом с ней, но не причинять вреда, а оберегать и… любить. Проклятье. Ее сердце на самом деле верило, что они ее любили так же сильно, как она любила их.

И они собирались покинуть ее навсегда. Вера всхлипнула.

– Вера! – позвал Аарон, догнав ее.

– Оставь меня, – попросила она, выставляя вперед руки. Глаза застлали слезы.

Он перешел на шаг, мягко ступая ей навстречу.

– На тебя много свалилось зараз.

– Да неужели? – с издевкой спросила она, чувствуя на губах слезы. – А кто в этом виноват? Я? Ах, нет, подожди, это же все вы. – Она криво улыбнулась, вытирая ладонью мокрые щеки. – Как там звучала эта старая пословица? Благими намерениями выложена дорога в ад?

– Вымощена, – поправил ее Аарон, на что Вера закатила глаза.

Аарон сделал еще один шаг и оказался на расстоянии вытянутой руки, но Вера попятилась и увеличила дистанцию между ними.

– Знаешь что? Вы просто невероятные эгоисты. Говорите, что любите, что я вам дорога, а сами бросаете меня!