Лифта в роддоме не было или он сломался, но они поднялись на пятый этаж по лестнице. Ступеньки раскрошились, в углах лежал мусор и клубы пыли, перила местами отсутствовали. Стены кто-то покрасил блестящей синей краской прямо поверх потрескавшейся старой, и теперь оба слоя отваливались неровными пластами.

Истошный крик они услышали еще в коридоре.

– Что это? – испугалась Вера.

Аарон переплел свои пальцы с ее.

Они прошли еще пять метров и оказались перед закрытой дверью, тяжелой и металлической, с резиновой окантовкой, которая должна была способствовать звукоизоляции. И несмотря на это, Вера слышала крик, ясный, надрывный, и он принадлежал не одному младенцу, а нескольким. Узнавать, кто находился за этой дверью, было страшно, и вместе с тем Вера рвалась внутрь, чтобы прекратить чьи-то мучения.

Юг, так ничего и не ответив, толкнул дверь. Та открылась с мерзким скрипом. Вера окаменела, не веря своим глазам. В комнате с деревянными полами стояло около двадцати кроваток. Внутри, разрываясь от крика, хрипя и плача, лежали младенцы. Их плотно запеленали, и они извивались, пытаясь вырваться. Через распахнутые окна горячий воздух с улицы проникал внутрь, наверняка превращая плотные тканевые коконы в орудие пыток.

Вера бросилась к ближайшей кроватке, но Юг преградил ей путь.

– Вот этот. – Он показал пальцем на крохотный сверток в третьем ряду. – Забирайте и уходите.

Вера вихрем обернулась к Аарону. Его лицо перекосилось от муки.

– Чьи это дети? – воскликнула она.

За Аарона ответил Юг:

– Их должны были забрать в ПЭЦ. Это новобранцы. Но правила, я так понимаю, изменились?

Аарон едва заметно кивнул. Вера посмотрела в растерянности сначала на него, потом на гвардейца. Быстро пересчитала присутствующих детей. Если бы Сентябрина не вздумала урезать бюджет, уже завтра они могли бы лежать в детском отделении. По сравнению с этим местом ПЭЦ со всеми правилами и ограничениями был раем на земле. Волна ужаса и отвращения накрыла Веру.

– И что с ними будет? – выдавила она.

Юг безразлично пожал плечами. Ему было абсолютно все равно.

Вера бросилась к Аарону и схватила его за лацканы пиджака.

– Давай заберем детей!

– Извини, – пробормотал Аарон и положил ладони поверх ее рук. – Мы не можем просто взять и привезти их в ПЭЦ.

– Почему? – взвилась она.

– Ты сама знаешь.

Вера сбросила его руки и попятилась.

А что, если забрать всех детей к себе? В ее апартаментах было не больше места, чем здесь, но… Нет, глупости. Мало того, что она одна не сможет позаботиться о таком количестве детей, ей не удастся провести их через границу. Но что же делать?

Рука Аарона легла на ее плечо.

– Мы найдем другой выход. Обещаю.

Вера всхлипнула. Она должна верить ему, иначе сойдет с ума.

Юг тем временем принес детскую люльку и уже хотел наклониться к младенцу, но Вера опередила его и сама взяла мальчика на руки. Юг больше ни разу не притронется к ребенку.

Мальчик истошно закричал ей на ухо. Ей и в голову не могло прийти положить его в люльку и пристегнуть ремнями. Аарон подхватил детское кресло и кивнул на дверь.

Вере казалось, что она предательница, раз оставила остальных малышей в роддоме. Слезы застилали глаза, когда Вера выбежала на улицу.

Мальчик продолжал надрывно кричать. Тогда она начала покачиваться из стороны в сторону и напевать какую-то песенку, которая вдруг всплыла у нее в памяти.

Сначала малыш прекратил кричать, а потом и вовсе уснул, и Вера провела пальцем по его лбу до кончика носа и улыбнулась сквозь слезы. Эта песня… Когда она ребенком просыпалась по ночам от кошмаров, Сати пела ее…

Осознание было настолько ошеломляющим, что Вера на несколько секунд прекратила дышать. Сати всегда присутствовала в ее жизни. И хотя это противоречило видео с экспериментом, Вера чувствовала: Сати любила ее. Может быть, не с самого начала, но в какой-то момент они стали по-настоящему близки.

Пока они с Аароном ехали по улицам второго округа, Вера безмолвно смотрела в окно. Колеса подпрыгивали на раскрошившемся асфальте, дыры в котором засыпали щебнем. Починить дороги – дело двух-трех месяцев, максимум полугода. Вместо лачуг, которые могли вспыхнуть в любой момент от единственной искры, достаточно построить комплекс высоток. Вся эта бедность, разруха, грязь… Кто угодно мог говорить, что смертные хотели этого, но Вера отказывалась верить в это. То, как мать рвалась к своему ребенку, как без раздумий ее убили гвардейцы, как оставили детей страдать… В ПЭЦ им всю жизнь внушали, что это выбор смертных. Теперь Вера знала: другого выбора им попросту не оставили.

На границе Аарон притормозил, что-то ввел в своем коммуникаторе, а потом приложил его к запястью спящего младенца. «Он дал ему доступ в первый округ». Как просто можно было бы все изменить, если бы этого захотело большее количество Вечных.

– Зайдешь вместе со мной? – спросил Аарон, когда припарковался около ПЭЦ.

Вера мотнула головой. На часах была половина пятого. Прекрасная возможности зайти в детское отделение, обнять детвору, поцеловать в макушку Киру, но у Веры совсем не осталось сил. В следующий раз. Сегодня она могла решить только один важный вопрос.

– Как ты его назовешь? – спросила она.

– Не знаю. Не думал об этом.

– Имена детям всегда давала Сати. Сразу после отбора.

Вера обернулась и посмотрела на младенца. Мягкие черты лица, пушистые темные волосы.

– Назови его Люб. Его мама… – Вера сглотнула появившийся в горле комок. – Очень его любила.

Аарон коротко кивнул и сказал:

– Я постараюсь вернуться как можно быстрее. – И покинул машину вместе с мальчиком.

Вера смотрела им вслед и чувствовала, как по щекам бегут слезы. Сегодня на ее глазах потрескалась и рассыпалась острыми осколками идеальная Вечность.

Святая Вечность оказалась тьмой.

Аарон держал Веру в своих объятиях и нашептывал слова, которые лишь частично пробивались через пелену, окутавшую ее. Около десяти вечера они вернулись в апартаменты, Вера прямо в коридоре скинула пропитанную потом и пылью одежду, приняла холодный душ, чтобы смыть с себя все воспоминания, и, забравшись в постель, натянула до подбородка одеяло. Хотелось спрятаться от мира, оказавшегося не таким, как она думала. Что-то мешало дышать полной грудью. Конечно, она увидела только маленький фрагмент мозаики, но он соединился с видеозаписью об экспериментах над ней самой и сформировал новую картину мира. И эта картина ей не нравилась.

– Все наладится, – шептал Аарон. Он лежал рядом, гладил ее, осыпал невесомыми поцелуями. – Я все исправлю. Обещаю.

Он повторял это снова и снова, пока за окном не наступила глубокая ночь и спальня не погрузилась во тьму.

Наверное, в какой-то момент Вера задремала, потому что, когда она в очередной раз моргнула, начал заниматься рассвет. Оцепенение спало, и она смогла наконец повернуться на бок, лицом к Аарону. Он бодрствовал, скорее всего боясь оставить ее без присмотра.

– Как ты? – спросил он и убрал ладонями волосы с ее лица.

– У меня такое чувство, будто земля ушла из-под ног.

– Представляю.

Он не выглядел удивленным. Он лучше контролировал себя? Или…

– Ты с самого начала знал, что творится в роддоме, да? – догадалась Вера.

В сером предрассветном свете она увидела, как на его лице отразилась гримаса боли.

– Да.

Вера прерывисто вздохнула.

– Почему же ты сразу не рассказал?

– А чего бы я этим добился? – с досадой спросил он. – Какая-то часть меня даже радовалась, что тебя распределили в Геном. Я не догадывался, чему ты уже стала свидетелем в роддоме, и боялся, что ты узнаешь, как дети попадают в ПЭЦ. Мало того, что у второго округа забирают самых умных и талантливых, Вечные делают это насильно. Я не знал, как ты отреагируешь, ведь ты так хотела остаться в ПЭЦ.