Убежать? Остаться?

– Я против генной инженерии на пренатальной стадии, – сказала Ида таким тоном, будто и не было никакого напряжения между сидящими. – Начнем исправлять дефекты у одних, как появится желание улучшить всех детей.

Внимание Макса переместилось на Иду.

– Да, но это можно регламентировать, – заметил он.

– Всегда есть лазейки, даже в законах. Не говоря уже про черный рынок. Знаешь, что там начнется, если подобные технологии попадут не в те руки? Катастрофа. Здоровые дети быстро превратятся в киборгов с сиреневой кожей, потому что так показалось модным их родителям. А если технологии устареют или специалисты не смогут обслуживать технику? Начнут рождаться уродцы. Или последует волна выкидышей.

Макс слушал, не перебивая, но при этом отрицательно качал головой. Он раскладывал тюбики перед собой параллельно друг к другу на равном расстоянии. Как только Ида закончила говорить, он задал встречный вопрос, полностью игнорируя ее доводы:

– Но подумай, как может измениться жизнь детей после такого маленького вмешательства? Здоровые, счастливые, подходящие обществу дети. Уверен, что беременные женщины сразу же согласятся, когда увидят правильную перспективу.

«Вернее, когда им эту перспективу навяжут?» – захотела уточнить Вера, но промолчала. Ей не стоит вмешиваться, пока она не поговорит с Максом с глазу на глаз.

– И кто должен этим заниматься? – прищурилась Таня.

– Ученые. Я. Ты, – ответил Макс.

– Нет, я в этом точно участвовать не буду. Ничего в этом не смыслю. И врать не хочу, – возразила Таня.

– А мы и не будем врать. Скажем как есть, ну, может быть, чуток приукрасим саму процедуру, чтобы успокоить пациентов. – Макс небрежно пожал плечами.

Вера уставилась на него. Он же шутит, да?

– Разве можно такое обещать? – не сдержалась она. – Пациент имеет право знать, что с ним или с его ребенком делают. Имеет право знать, какие осложнения возможны. Сколько всего может пойти не так! Даже замена одного гена может привести к непоправимым последствиям. А что, если в итоге родится…

Вера представила себе младенца с высокой степенью мутаций и передернула плечами, как бы сбрасывая наваждение. Она не хотела даже думать о том. Потому что чувствовала и себя таким вот уродцем.

Вера схватила тюбик, открутила крышку, и в нос ей ударил резкий томатный запах. Она закрыла тюбик и отложила его в сторону.

– Я так рада, что нам не нужно никого рожать, – сказала Таня, явно пытаясь сменить тему разговора, но ей это не очень удалось; Макс буравил Веру глазами. – Будто не ребенка в утробе носишь, а бомбу замедленного действия. Того и гляди взорвется. Внутри тебя. Столько ответственности, а ты толком даже ничего сделать не сможешь.

– Да я же говорю, сделать можно многое, – гневно возразил Макс. – Теоретически, эмбрион – это еще и не человек даже. Подправить его генетический код на этой стадии – вопрос пары минут. Это же на благо детей. – Он постучал указательным пальцем по столу. – Родители должны понять. А если не поймут, надо их заставить.

Заставить?

Холодные мурашки пробежали по спине Веры. Неужели он правда считает, что нужно заставлять? На его лице отражалась непоколебимая убежденность в своих умозаключениях. Возражения Веры, Тани и Иды явно казались ему необоснованными. Похоже, он ставил свое мнение и представление о благе выше воли и прав других людей.

Это было категорически неправильно!

И тут Вера с ужасом осознала, что еще неделю назад она думала так же, пока одна непонятливая мать не упала замертво, а сама Вера не увидела на записи девочку на забрызганном кровью кафеле. Ее тоже никто не спрашивал: ни Мирослава, когда ковырялась в ее ДНК, ни Сати, когда пичкала какими-то препаратами. И что из этого вышло? Обман, боль и разочарование.

Подбородок задрожал.

– Кто имеет право определять судьбу ребенка? Его родители или какой-то безымянный врач, который возомнил, что поступает верно? – спросила она.

– Хороший вопрос, – поддакнула Ида и включила коммуникатор. – Надо заглянуть в юридические справочники.

– Да какая разница, что там написано? – возмутился Макс.

– Большая, – возразила Ида.

– А я говорю – никакой! – воскликнул Макс, опуская кулак на стол.

Вера и ее подруги вздрогнули от неожиданности. Несколько человек за соседними столиками обернулись в их сторону.

– Представьте себе, что существует лечение от моей болезни. Неужели вы бы не хотели, чтобы врач избавил меня от страданий с самого рождения?! – Макс нервно заправил волосы за уши и на пару мгновений повернулся боком к Вере, выставляя напоказ датчики. – Я бы очень хотел! И я уверен, что каждый ребенок, зависимый от лекарств, хотел бы. Когда я найду лечение от своей болезни, я возьмусь за другие. Я искореню их все до единой!

Таня и Ида опустили глаза. Вера же не могла оторвать взгляда от мигающих пластин. Их приходилось менять, ведь Макс рос, а его болезнь прогрессировала. Каждый год во время летних каникул он проводил от двух до трех недель в больнице. Вера знала, как он мучился от постоянных болей и как тяжело его тело боролось с последствиями наркоза. Этим летом замену датчиков отменили, только пополнили запас лекарств, потому что, по расчетам врачей, после инициации надобность в них отпадет.

Поэтому, конечно, в какой-то степени Макс говорил верно: было бы прекрасно вылечить ребенка еще до его рождения! И все-таки… Как не перейти границы разумного? Кто решит, где лежат эти границы?

– Разве вправе мы совершать благо насильно? – спросила Вера ломким голосом.

– Да, – без колебаний ответил Макс.

Их взгляды встретились. Веру подмывало включить коммуникатор и показать ему видео, которое она нашла у Сати. Останется ли он при своем мнении после этого? Сати и Мирослава явно считали, что совершали благо своими экспериментами. Ради каких-то высших целей, пока не доступных для понимания Веры. Ее использовали, и она не могла кому-то пожелать подобной судьбы. В этом вопросе они с Максом никогда не поймут друг друга.

– Я лучше вернусь в комнату, – пробормотала она и поднялась из-за стола.

– Мне не нравится, что ты бежишь от дискуссии, – сказал Макс, неотрывно наблюдая за ней. – И еще больше мне не нравится, что у твоего мнения нет никакого обоснования. Вместо того чтобы думать о возможностях, ты начинаешь рассуждать, что правильно, а что нет. А ведь иногда речь идет совсем не об этом. Иногда нужно просто принять решение, от которого всем будет лучше.

– Кто эти все? – поинтересовалась Вера, закипая. У нее были свои причины. Веские причины! – Знаешь, я могу понять тебя, правда, но меня поражает, насколько ты категоричен. Нельзя решать судьбу всех, основываясь только на своем мнении и опыте, исходя только из своих личных побуждений.

– Ты так говоришь только потому, что здорова, потому что не боишься однажды, лишившись очередной дозы лекарств, рухнуть замертво! – Он повысил голос и приподнялся, опершись ладонями на стол и подавшись вперед. – Из-за таких, как ты, замораживают исследования, а ученые топчутся на месте, не делая решительного шага вперед!

– Твой шаг вперед – это насилие! – воскликнула Вера и испуганно вжала голову в плечи. К ним обернулись воспитанники за соседними столиками. – Извини, зря я так.

Макс сел обратно на стул и откинулся на спинку. Его пыл, как и Верин, остыл.

– Я тоже перегнул палку. – Макс отвел взгляд в сторону. – Вообще-то мы говорили совсем о другом.

Видимо то, что спор сошел на нет, заставило соседей вновь вернуться к своим разговорам.

– Ага, – буркнула Вера.

Она поняла, что каждый из них вложил свои личные страхи и переживания в тему, которая их на самом деле касалась лишь отдаленно. Более того, когда они станут Вечными, они уже не смогут завести своих детей, а лечить детей во втором округе сейчас никто не собирался. Тем не менее этот разговор имел для Веры огромную ценность: именно он показал ей, как отличны их с Максом взгляды.