Передо мной мелькнуло ребристое, как стиральная доска нёбо, а потом я увидел тёмную, как пещера, глотку, в глубине которой трепыхался крохотный раскалённый язычок…

Как загипнотизированный, я принялся наклоняться к этой пасти — мной овладело безумное желание разглядеть всё как следует.

Вот этот язычок служит фитилём, — лихорадочно металось в голове. — И когда раскалённый, насыщенный горючими веществами воздух поднимается по горлу, он воспламеняется — как от спички…

Пасть раскрывалась всё шире.

Передо мной стоял выбор: отпустить перила и шагнуть туда, в манящие жаркие глубины, и в краткий миг перед смертью почувствовать, каково это: когда по внутренностям проносится раскалённый клуб огня.

Или покрепче упереться в пол ногами, вцепиться в перила и…

А какого чёрта? — вдруг пришла мысль. — Я так устал. Может, это правильно: отпустить руки?

И я себя послушался. Разжал ОДНУ руку, и изо всех сил дал себе по морде.

Жить сразу стало легче, жить стало веселей. Несколько больнее, чем пару секунд назад, но боль проходит. Главное, о ней не думать.

— Привет, солнышко, — сказал я.

Драконица с громким щелчком захлопнула пасть — совсем как пёс, который поймал муху.

В глазах её отразилось удивление, а из ноздрей показались тонкие струйки дыма…

— Не злись, тебе вредно перегреваться, — поспешно сказал я и уселся, свесив ноги с балкона и крепко обхватив руками нижнюю перекладину перил. — Вот, пришел с тобой поговорить. Нет, сначала извинюсь, — я посмотрел в желтые глаза. — Прости, что бросил тебя в Цитадели. Я дурак. Скопик заверил меня, что с тобой всё будет в порядке, и я не стал заморачиваться. А должен был. Я вообще должен был думать о тебе почаще. Намного чаще. Заботится, выполнять обещания…

Что характерно: с Зебриной в образе драконицы говорить оказалось гораздо легче!

Может, потому что она не отвечала на каждое моё слово тремя?

Но внезапно меня отвлекла совершенно неожиданная мысль…

Денница подготовил сюрприз ДО того, как мы начали наше небольшое соревнование в футбольной ложе.

И когда он предлагал поспорить на хорошее поведение Зебрины — он ЗНАЛ, что я проиграю.

Обретя способность превращаться в дракона, Зебрина не стала бы ждать ни секунды.

Интересно: от дворца патриция что-нибудь осталось?

Я невесело рассмеялся. Драконица вопросительно подняла брови…

"Это огромный, запертый в клетке, безжалостный хищник" — сказал напоследок Руперт. — "В ней мало что осталось от Зебрины, которую ты знал"…

Но я видел на её лице — или морде — эмоции! Она реагировала на мои слова, она слушала.

И вовсе не собиралась меня жечь. Когда драконица распахнула пасть — она зевала! Я её разбудил: налетавшись, девочка просто свернулась клубком на дне бункера и храпела.

— Зебрина, — шепотом позвал я. Драконица вскинула голову и посмотрела на меня искоса, очень и очень виновато. — Это ведь ты, правда? — у меня в горле встал комок. — Ты не превратилась в животное, а осталась… собой.

Когда я выбрался на крышу, Задница уже скрылся за горизонтом. Над Травяным морем сияла лишь тоненькая ослепительная полоска.

Я вдохнул свежий прохладный воздух…

Да. По сравнению с печью, в которую превратился бункер — извините, госпиталь для драконов, — на улице было ПРОХЛАДНО. Всего градусов сорок.

Руперт храпел.

Собственно, на крыше было больше храпа, чем Руперта.

Развалившись на жесткой каменной плите, словно это была перина из гусиного пуха, разбросав руки и ноги, приоткрыв рот, дракон храпел так, что сотрясалась вся крыша.

Такой храп сам по себе — оружие.

Очевидно, он произрастал и воспитывался в тепличных условиях. Некому было прекратить эти поистине тектонические рулады пинком, ударом локтя под рёбра или подушкой по голове. Его не прерывали щипки и попытки драконоубийства путём болезненного зажимания носа между пальцами — все эти действия обычно отбивают желание храпеть.

Несомненно, этот храп оттачивал мастерство в одиночестве.

Я ему позавидовал.

И как любой нормальный человек, позаботился, чтобы эта кислотная зависть не прожгла дырку в моём животе — путём прерывания сна ближнего своего.

Но так как этим ближним всё же был дракон, я постарался сделать это вежливо — не пиная в бок, а бросив камешек с безопасного расстояния…

— Вернулся?.. — Руперт мгновенно перешел из состояния сна в состояние фонтанирующей энергии. — Почему так долго? Я уже думал, пора заказывать симпатичную урну и небольшую щеточку для праха.

— И конечно, перед этим ответственным делом решил как следует вздремнуть, — заметил я.

Пытаясь изобразить оптимизм, я улыбнулся. Но на душе скреблось целое стадо крылокошей. А ещё оно там гадило…

— Солдат спит — служба идёт, — буркнул Руперт и с хрустом потянулся. — Ну и как там кузина?

Дракон внимательно оглядел меня с ног до головы — словно пересчитывал конечности и изучал на предмет ожогов.

Мне сделалось неуютно.

Интересно: а драконы, после того, как проснутся, сильно голодные?..

— Ты в курсе, что она осталась в себе?

— А в ком она ещё должна быть? В шоколадной рыбе?

Я прикрыл глаза. Бессонница достигла такой степени, когда сознание уже почти воспарило над телом. Я ничего не чувствовал, кроме тяжелого отупения, словно в голове у меня ворочалась пара жерновов. Но скоро — я это знаю по личному опыту — мысли обретут кристальную ясность и быстроту частиц в адронном коллайдере.

Просто сейчас ОСОБЕННО важно помнить, что Руперт, при всех его достоинствах, довольно прямолинеен. И не воспринимает сложные смысловые конструкции.

— Она осталась собой, чувак, — повторил я. В драконьем теле — человеческий дух. Зебрина — не хищник, а всё тот же неуверенный в себе подросток.

Глаза Руперта, как поздний прилив, затопило сочувствие.

— Так ты не в курсе…

— Не в курсе чего?

Руперт нахмурился, а потом с силой втянул носом воздух.

— Это скоро пройдёт. Зебрина не сможет сохранить человеческий разум. Драконья сущность возьмёт своё.

Я устало опустился на нагретые плиты и прикрыл веки. Нет, спать я не буду. Не имею права — пока она… там. Просто дам глазам отдохнуть.

— Но я разговаривал с ней, — умение отринуть неизбежность бытия — мой конёк. Я на этом собаку съел. — Она совершенно нормальна — в смысле…

— Ты не понимаешь, — меня внезапно вздёрнули в воздух и мелко потрясли. Зубы издали громкую дробь. — Сознание дракона и сознание человека… Это несовместимые вещи, — продолжил Руперт, не обращая внимания на то, что я практически болтаюсь в воздухе. — Они НИКАК не пересекаются, сечёшь? И работают по-очереди.

Я встряхнулся. Точнее, меня встряхнули. Но это помогло.

— Хочешь сказать, у вас разные полушария отвечают за разные… ипостаси?

— Нет никаких полушарий, чувак, — Руперт мягко посадил меня обратно на крышу. — Это два совершенно РАЗНЫХ МОЗГА. В каждом из них содержится свой, совершенно отдельный разум. Или человек — или дракон. Вместе — никак. Через некоторое — очень небольшое — время, драконий мозг окончательно возьмёт верх.

— То есть, у вас у всех биполярочка, — я с силой поскрёб щетину на подбородке. Она немилосердно чесалась — верный признак того, что я пропустил бритьё. Пару-тройку раз… — Когда тело человеческое — разум тоже. Но когда идёт перестройка организма под рептилию, как чёртик из табакерки, выпрыгивает разум дракона…

— Неудачная метафора, но в целом ты ухватил суть. Ты должен понять одно: быть крылатым и умным — невозможно. Это мечта, недостижимая и великолепная, как… как… — Руперт пощелкал пальцами. — Как Око Люцифера, понял?

— Что, такая же красная и горячая?

— ДА! Она не даёт покоя, она жжет изнутри… Да ты представляешь, что было бы, если б драконы могли быть такими же хитроумными, расчётливыми и предусмотрительными, как люди?

Меня продрала дрожь. Холоднокровные рептилии, способные выучить таблицу умножения…