Шли годы. Из школы, как из светлого родника, удэгейский народ черпал культуру, сохраняя, однако, наивное, почти детское отношение ко всякому новшеству. Когда в стойбище организовалась комсомольская ячейка, поступило сразу несколько заявлений. Вслед за тем еще и еще. Секретарем был Кузьмин. Как-то вечером пожилая удэгейка Киди, встретившись с ним на улице, смущенно протянула ему записку. Он развернул ее. Это было заявление, написанное, очевидно, по просьбе женщины кем-то из учеников: «Принимайте меня в комсомольцы. Я тоже хочу носить значок». Учитель еле сдержал улыбку. Он объяснил женщине, что она не подходит по возрасту. Та не обиделась и кивнула головой в знак того, что понимает. И всюду, на всех коллективных стрельбищах, молодежных играх, на собраниях, она неизменно присутствовала, так же как и все пожилые удэгейцы.

Однажды школьники сказали, что приехал с Самарги сильный шаман. Он будет лечить больного старика. За рекой возле одинокой юрты собирался народ.

— Пойдем посмотрим, что там такое, — предложил Масликов своему другу.

Они отправились. За лесом, словно большой костер, догорал закат, как всегда по осени щедрый на краски. В юрту набилось много зрителей. Едкий запах багульника шел от огня. Шаман был одет в короткую юбку из нерпичьей кожи, окаймленную пестрым орнаментом, изображавшим птиц и зверей. Поверх юбки неуклюже торчал халат, подпоясанный широким поясом, увешанным сзади железными трубками, которые во время пляски издавали звон, лязг. На голове у шамана была страшная маска, и от косматой шапки до плеч спускались ленты из стружек. Перед тем как началось камланье, шаману разогрели бубен над костром и какая-то старуха подала ему колотушку.

Шаман сел у огня, подобрав под себя ноги. Больной лежал в углу на шкурах. Шаман начал свои причитания, вслед за ним стали повторять какие-то непонятные слова многие старики и старухи. Но вот шаман поднялся над костром и закружился, отчаянно ударяя в бубен. Все громче и громче становилось его пение. В такт словам он подпрыгнул и закрыл глаза.

— Начинается полет в загробный мир, — шепнул Кузьмин.

Шаман действительно изображал путешествие в царство теней. Преодолевая на своем пути множество препятствий, он должен был отыскать и возвратить больному его душу. В продолжение всего камланья Масликов, наблюдавший за бешеной пляской шамана, не упускал, однако, из виду своих учеников, которые стояли тут же, дрожа от страха. Шаман «опустился на землю», прыгнул в середину костра, разметав ногами тлеющие уголья. Масликов потянул друга за руку. Они вышли. Вслед за ними выбежали дети. Тяжелое, мрачное впечатление надо было чем-то развеять. Масликов молчал.

— Вот был бы сейчас баян, — заговорил Кузьмин, подымаясь на крылечко школы, — честное слово, сейчас бы заиграл так, что лес и горы бы дрогнули…

На следующий день хоронили старика. В могилу сложили все предметы умершего, которыми он пользовался при жизни, кроме ружья, — с ружьем душа не попадет в загробное царство. Гроб был сделан из старого кедра в виде лодки, на случай если душе придется плыть по воде. Под двускатной крышей, прикрывавшей могилу, удэгейцы оставили охотнику нарты, весла, острогу, копье и стрелы.

— А ты знаешь, почему они так хоронят ребятишек? — сказал как-то Масликову Кузьмин, имея в виду недавний случай, когда они остановились в лесу на кладбище, увидев в развилках старой липы сверток, оказавшийся детским трупом. — Мне Джанси Кимонко рассказывал, что, по старым законам, ребенка нельзя хоронить в земле, иначе не будет детей. Ужасно дико!

— Да, но ты понимаешь, как они, однако же, заботятся о потомстве! — ответил Масликов. — Надо сюда непременно фельдшера!

— Джанси уже подал заявку в район.

Весной опять появился тот же шаман. В школе только что закончились занятия. Снова послышался стук бубна за рекой.

— Тащите винтовки, — сказал Масликов комсомольцам, — будем проводить соревнование по стрельбе.

Когда за стойбищем послышались выстрелы, охотники пришли узнать, в чем дело. Оказывается, школьники упражнялись в стрельбе. Это было интересно. Многие охотники тоже просили разрешения дать им выстрелить в мишень. Вскоре пришел сюда и шаман.

— Зачем ты шаманишь? — спросил его Масликов, отводя в сторону. — Все равно старик умер. Работать надо.

Шаман усмехнулся, но ничего не сказал. С тех пор его не видели в стойбище. Впрочем, никто уже о нем и не вспоминал. Настоящую помощь при болезнях удэгейцы привыкли получать в открывшейся больнице. Правда, когда приехал фельдшер, вначале никто не хотел итти к нему. Но вот у одного мальчика появился кашель. Учитель повел его в больницу. Фельдшер выписал порошки, и через несколько дней кашля не стало. В другой раз у девочки разболелся живот. Через три дня она уже была на ногах, после того как вмешалась медицина. Охотники начинали понимать, что медицина — дело серьезное, стоящее. Теперь они шли уже к фельдшеру со всякой мелочью, пустяком, так что в больнице иной раз становилось тесно.

Шаманское камланье многих привлекало и как зрелище, развлечение. Однако новая жизнь оказывалась и в этом отношении куда интереснее. В клубе стали ставить спектакли. Иногда кто-нибудь из участников появлялся на сцене в костюме шамана. Это вызывало искренний смех зрителей. По вечерам в клубе затевались танцы, с тех пор как приехала новая учительница, сестра Кузьмина, Анна Ивановна. Сначала учились танцевать только девушки, а затем и все — от мала до велика. Кузьмин брал привезенный из города баян и шел в клуб, развернув мехи. На звуки баяна сбегалось все стойбище, приходили старики охотники. Иногда кто-нибудь из них входил в круг танцующих и, не обращая внимания на то, что Анна Ивановна танцевала с другими, брал ее за руку, говоря:

— Хватит с ним. Меня учи!

Но прошло некоторое время, и однажды в стойбище снова появился старый знакомый. Проплывая мимо, шаман не зря останавливался здесь. Он вел враждебную агитацию, распуская провокационные слухи, на этот раз по поводу того, что удэгейцев впервые в истории начали призывать в Советскую Армию.

Вечером к Масликову один за другим стали приходить охотники. Они спрашивали:

— Анатолий Яковлевич, скажи, пожалуйста, почему раньше удэгейцев не брали в армию, а теперь берут?

— Что такое, почему повестка пришла? Разве мой сын плохой охотник? На войне, говорят, удэгейцев будут убивать.

Масликов нахмурился. В тот же день созвали собрание.

— Сегодня ко мне приходили люди и спрашивали: зачем удэгейцев берут в Советскую Армию? — говорил учитель. — Я вам отвечу: я знаю, кто посеял смуту среди вас. Шаман. Что же он предлагает вам? Давайте разберемся. Мы с вами за эти годы по-новому жить научились. Шаман помогал? Нет. Удэгейцы теперь живут в избах, работают, учатся, одеваются красиво, кушают хорошо. Шаман помогал? Нет. Кто дал нам все это? Советская власть, Коммунистическая партия. Мы живем все дружно, как одна семья. Если бы сейчас враг напал на стойбище, разве мы не стали бы защищать свое счастье? Мы бы все взяли оружие и не пустили злодея! Так вот, наша страна — это тоже одна большая семья. Советская Армия защищает свою страну, где живет много народов. Советский воин — это сильный, ловкий, культурный боец. Раньше удэгейцы были темные, неграмотные, их не брали в армию. Сейчас удэгейцы окончили семилетку. Возьмите хотя бы Сидимбу. Разве он будет плохим бойцом? Он может быть командиром. Он прекрасный охотник, знает тайгу, умеет ходить на лыжах. Вот зачем позвали удэгейцев в Советскую Армию. Мы все должны гордиться этим. Это наша большая победа, товарищи!

Тревожной была весть о том, что немецкие фашисты напали на Советский Союз.

— Уали![10]

— Фашист напал!

Гонцы пошли в лес за охотниками, поплыли на оморочках по протокам, по рекам, в тайгу, на огороды, где работали колхозники.

Вечером на улице возле дома правления колхоза собрались все жители стойбища. Масликов рассказывал о том, какие зверства творят фашисты на советской земле. Перед слушателями встали образы замученных стариков, детей и женщин, заживо погребенных в земле.