Стасичка одна отправляется к молочнице в избу, проведя там довольно много времени; когда же она вышла оттуда и подошла к коляске, то Вацлав не мог, поверить своим глазам. Панна Стасичка переоделась у молочницы в наряд деревенской девушки.
— Я хочу пошутить над маменькой, смотри не испорти мне всего дела, — просит она Вацлава. — Возвращайся теперь к церкви без нас, а я пойду пешком, маменька еще больше поражена будет. Не бойся, ничего со мной по дороге не приключится, ведь рядом Франтишек. Вот, возьми узел с моим платьем и осторожно положи в сундук под сиденьем, в нем добра на многие сотни; ни в какие чужие руки его не отдавай, только маменьке.
И, взяв под руку Франтишка, пускается с ним панна Стасичка в путь прямиком через поле. Кучер кричит ей вслед — мол, к церкви-то надо в другую сторону, но она лишь машет ему в ответ рукой; поезжай себе, дескать, и не беспокойся, я сама знаю лучше, куда мне идти. Вацлав оставил ее в покое, пускай идет куда ее душе угодно; в конце концов, девушка целый год сидит в четырех стенах, пусть хоть теперь немного прогуляется, раз уж подвернулся удобный случай. Ничего худого с ней не станется, ведь подле нее Франтишек, а это все разно как если бы она шла с родным братом.
Вацлав беспечно поворачивает с пустой коляской назад, к церкви св. Маркиты, усмехаясь дорогой при мысли о том, что скажет хозяйка, когда дочь предстанет перед ней в платье деревенской девушки. Он был уверен, что матери ни за что не узнать свою дочь до тех пор, пока дочь не заговорит с ней. И с чего это панне Стасичке в праздник тела Христова взбрело в голову рядиться, точно на масленой!
Не один Петршичек озирался вокруг у первого алтаря, ища глазами Стасичку, но и матушка, и ювелирша, однако девица как сквозь землю провалилась. Пусть озираются себялюбцы, не увидать им теперь даже ее следов. Матушка вся в ярости и не представляет, как выйти из затруднительного положения; ювелирша поджала губы, явно оскорбленная тем, что будущая невестка не обнаруживает почтительности и желания поскорее с ней встретиться. Черный Петршичек свирепо вращает своими маленькими глазками, обходя алтарь вместе с непрерывно тающими рядами богомольцев, пробивается сквозь самую гущу толпы, обступившей алтарь, думая, не затерялась ли она в этой толчее, будучи не в силах из нее выбраться, а может быть, поджидает мать где-нибудь поодаль от алтаря. Однако незаметно, чтобы где-нибудь мелькнуло ее голубое атласное платье, на которое обратила его внимание матушка, гордясь, что ни на ком, кроме дочери, такого наряда не будет. Хоть бы Франтишек оказался под руками и помог бы ее отыскать, но и он тоже куда-то запропастился. Поистине наказание божие с этими детьми! Лишь пан Фердинанд глядит на все сквозь золотые очки спокойно, с достоинством, с легкой усмешкой; он не сердится, поскольку не получил от матери на этот счет никаких распоряжений. Вот когда она прикажет, тогда лишь он и выкажет досаду, а пока — нет. Кроме того, перед отъездом ему было велено держаться любезно и учтиво с этими, из «Барашка», поскольку, мол, невесты с таким приданым под ногами не валяются.
Шествие поворачивает ко второму алтарю, и у наших приятельниц возникает уверенность, что уж там-то они наверняка встретят этих разбойников, однако и здесь их ожидает разочарование. Черный Петршичек обегает кругом и этот алтарь, вновь пытается углядеть мелькание голубого атласного платья, но опять нет ни малейших его признаков. Снова он сетует на отсутствие Франтишка, но постойте-ка! Вполне вероятно, что Стасичке после долгой и утомительной мессы сделалось дурно, и Франтишек, конечно, остался подле нее. Не завел ли он ее в монастырь, дабы привести в чувство? Да, именно так оно и было, иначе и быть не могло!
Обрадованный этой мыслью, он бежит к матушке поделиться с нею своей догадкой. Она соглашается, прося его сходить за дочерью, поскольку самой ей негоже оставлять свою достопочтенную приятельницу, которая оказала ей честь, приняв приглашение отобедать сегодня в здешней корчме.
Черный Петршичек осматривает весь монастырь, проникает повсюду, куда дозволено входить, спрашивая всякого встречного, не видел ли он бледную девушку в голубом платье и с жемчугами на шее, а также юношу со скрипкой в руках, но все напрасно. Те, кто знал Стасичку и Франтишка, видели их в последний раз на хорах и запомнили только, что они вместе ушли еще до окончания службы.
Так, осматривая окрестности и всех опрашивая, выбрался Черный Петршичек во двор, в липовую аллею, где стояли экипажи, и вдруг с изумлением увидел, что Вацлав как раз откуда-то возвращается. Петршичек подходит к кучеру, выговаривая ему, что не годится по своей прихоти, без позволения хозяев разъезжать в господском экипаже, и тот сообщает ему под строгим секретом, кого он возил и что задумала Стасичка.
Петршичек — впервые за свою жизнь — едва не лишился сознания. Неужто и правда в эту девушку вселился какой-то злой дух, на что неоднократно жаловалась мать? Чем объяснить это беганье по полям в деревенском платье? Каких трудов стоило ему сладить с регентшей — и вот теперь эта маленькая, вечно сонная девчонка своими выкрутасами ставит под угрозу итог всех его усилий! У Франтишка должно было бы хватить ума заставить ее вести себя благоразумно, да ведь и он точно такой же сумасброд, не зря он всю нынешнюю ночь расхаживал по Конскому рынку, хотя неоднократно было ему сказано и вчера еще раз повторено, что, и не сдав экзамены, он все равно попадет в семинарию, пусть даже весь мир поперек встанет.
По счастью, Черный Петршичек вспомнил, что в какой-то старой хронике он читал о некоей принцессе: выехав со свитой навстречу своему жениху, чужеземному королевичу, она вознамерилась, прежде чем выйдет замуж, получше его узнать, для чего переоделась служанкой и в той корчме, где они должны были встретиться, подавала ему и его друзьям на стол во время пиршества, наблюдая, как ведет он себя в ожидании своей невесты. Передав обоим матерям известие о Стасичке, Черный Петршичек прибавил, что девушка, разумеется, еще совсем дитя и, догадавшись о предстоящих событиях, решила тем же способом испытать пана Фердинанда.
Матушка выслушала Петршичка, преисполнившись к нему признательности за то, что он объяснил поступок Стасички, — сама она уж и не знала, чему его приписать. Никогда не думала она, что дочь эдакое выкинет! Ведь еще нынче, подъезжая к церкви, она строго, настоятельно предупредила дочь, чтобы та не пускалась ни в какие дурачества, и вот — извольте радоваться! «Ну погоди, я тебе покажу, негодница, — грозит ей в душе мать, — ежели ты сегодня сама свое счастье погубила, я стану с тобой так обращаться, как уже поклялась. Знала ты добрую мать, теперь узнаешь злую; не будет уж тебе так вольготна под ее кровом, как до сей поры жилось!»
Ювелирша принужденно улыбается, поглядывая на матушкины цепочки и перстни, отвлекая себя рассматриванием этих вещей от желания сказать что-нибудь язвительное. На ком сверкают подобные драгоценности, тот достоин снисхождения; ювелирша решает, что впоследствии, когда Стасичка выйдет за Фердинанда, она постарается усмирить ее, крепко возьмет вожжи в свои руки — и мать, и дочь должны идти тем путем, какой она им наметит, а отнюдь не своим собственным.
Матушка счастлива, что ювелирша настроена по-прежнему благодушно и сынок ее тоже. Она не может дождаться, когда кончится крестный ход, чтобы поехать в корчму, где своенравная дочь наверняка уже ждет ее. Но в корчме никто ничего не слыхал о Стасичке и, хоть все глаза прогляди, не увидишь ее на полевой тропинке.
— Заблудились они, — твердит Вацлав, — говорил же я им, что не в ту сторону пошли, да барышня и слушать не захотела меня, побежала, будто козочка, прямо в чисто поле.
Сошлись на том, что Стасичка задумала появиться перед ними в обличии деревенской девушки, заблудилась, а матушка постановила, что ждать ее к обеду не станет.
Все уселись за стол, но ни у кого не было охоты ни есть, ни пить, ни беседовать. Матушка, огорченная до чрезвычайности, глотала слезы. Как радовалась она еще недавно предстоящему обеду, ничего больше не прося у судьбы, лишь бы она даровала ей этот вожделенный союз, и вот, пожалуйста, в душе досада и злость. Можно ли винить ювелиршу, если она теперь пойдет на попятный? Можно ли удивляться, что она испугалась невесты, столь бесцеремонной, взбалмошной, позволяющей себе неслыханное самовольство? В самый день помолвки взяла и убежала неизвестно куда, и не дождаться ее. Что бы сказала ювелирша, посмей только ее Фердинанд отважиться на такое! Ах, какой примерный юноша, какой из него выйдет в будущем замечательный зять! Он единственный из сидящих за столом ест, да притом с завидным аппетитом.
