— Стоп!

Один за одним посыпались из кузова солдаты. Их оказалось больше десятка — и как только поместились они в крохотном кузове «уазика»?

Команды начальника заставы были немногословными — всё давно отработано, надо лишь указать направления.

— Овечкин, в лощину у Черной скалы!

— Есть! За мной, — коротко бросил сержант Овечкин, и трое солдат из его отделения устремились за ним, исчезли в густом кустарнике.

— Коростылев, остаетесь здесь, перехватываете лесную дорогу и держите под наблюдением шоссе. Группа сержанта Барвенко — за мной!

Зимин, как и полагается начальнику заставы, помчался со своей группой к наиболее ответственному участку. По-спортивному легкий на ногу, привычно прижимая рукой кобуру с пистолетом к бедру, он легко бежал впереди, и солдаты, любой из которых был в два с лишним раза моложе его, едва поспевали за ним.

Так вот все двадцать пять лет службы на границе представители многих поколений солдат и сержантов едва поспевали за ним. Глядя со стороны, можно было подумать, что бежит не сорокавосьмилетний майор, а молоденький лейтенант. Казалось, ни сердце, ни мускулы, ни легкие его не знают утомления. Да, так казалось по крайней мере солдатам-первогодкам, тяжело топавшим за ним.

Но Зимину этого не казалось.

Когда до нужной точки оставалось бежать каких-то пятьдесят метров, майор Зимин сначала почувствовал легкое головокружение. Подумал успокоительно: ничего, пройдет — такое с ним бывало и раньше. Пройдет, надо только дышать носом. Но головокружение не проходило, в ногах появилась тяжесть, тревожная, незнакомая. Он стал мысленно подбадривать себя: поднажми, Андреич, не раскисай, старина, уже близко... И тут подкосились ноги — вот этого раньше с ним не бывало. Он опустился на камень-валун. В голове пронеслось тревожное: «Все, брат, отбегался...» Откуда-то, нет, не издалека, а из глубины, будто из-под земли, донесся встревоженный голос сержанта Барвенко:

— Что с вами, товарищ майор?

У Зимина хватило силы лишь на то, чтобы вяло махнуть рукой — в ту сторону, куда следовало бежать, и сказать хрипло:

— Выполняйте задачу, догоню.

Нет, не догнал...

Когда очнулся, увидел перед собой рядового Жукова, своего полного тезку (тоже Андреевича) Петю Жукова, как его звали все без исключения, в том числе и он, начальник заставы. Наверное, за то его звали так дружески, что очень уж добрым и безотказным был этот высоченный парень-богатырь. Жуков опустился на корточки и смотрел на поникшего майора участливыми глазами:

— Полегчало, товарищ майор?

— Где люди?

— Выясняют обстановку.

— Ты беги, Петя. Я на этом камушке подожду, — говорил Зимин чужим голосом, хриплым и усталым.

— Не имею права, товарищ мойор! — решительно возразил Жуков, для убедительности выставив вперед ладонь. — Сержант Барвенко приказал не уходить. Вот оклемаетесь немножко — к машине провожу... Лицо у вас совсем бледное, ни кровинки. Надо же такому случиться!

Говорил Жуков вполголоса — на границе не принято громко разговаривать.

Поддерживать этот разговор Зимину не хотелось. Он спросил, пытаясь улыбнуться:

— Что же ты, дорогой тезка, на политподготовке опростоволосился? На пустяковый вопрос не ответил майору Степанчикову. А еще комсорг!

— Растерялся малость. Затмение какое-то нашло, когда он повысил голос. Сейчас-то я без запинки сказал бы, что происходит в этой самой Латинской Америке.

Помолчали некоторое время, прислушиваясь к плотной пограничной тишине.

Зимин, по природе своей человек деятельный, не мог и минуты просидеть без дела и движения. Он хотел было встать, чтобы размяться немножко, но Жуков зашептал строго:

— Вам нельзя подыматься!

— Это еще почему?

— Сержант Барвенко запретил!

— Запретил?

— Да, запретил. Он знает, что делать в таких случаях, у него родители — медики, отец даже главным врачом в больнице работает, сердечников лечит.

Зимин рассмеялся, но строгого предписания сержанта Барвенко нарушать не стал. «У него родители — медики...» Ничего не скажешь — великое медицинское светило, этот сержант Барвенко!.. Солдатские погоны носят, государственную границу охраняют, а сколько порой мальчишеского у этих девятнадцатилетних парней!..

Взглянув на своего молодого тезку, на его еще не оформившееся по-мужски румяное ребячье лицо, на котором было столько напускной серьезности и непоколебимой властности, Зимин подумал, что ведь и он когда-то был таким же и вроде бы совсем недавно был. А тут сердце зашалило, ноги отказали. Хочешь того или не хочешь, а приходится констатировать печальный факт: вот и ты стал сдавать, неутомимый Петр Андреевич, вот и к тебе, дружище, приблизилась старость...

Виновником тревоги оказался барсук. Он оставил на проволоке клок жесткой шерсти, а на контрольно-следовой полосе — цепочку следов, уходящую в сторону границы.

Разного зверья в пограничной зоне развелось во множестве — его здесь не то чтобы не стреляли, но даже и не беспокоили. Особенно много было норки, барсука, лося, бродил тут и медведь. Зверь — он и есть зверь, существо неразумное — какое дело ему до пограничных строгостей? Весной и осенью такое случалось чуть ли не каждые сутки. Молодые пограничники, конечно, ворчали по неопытности: зря топали по тревоге.

В этом смысле высказался и лейтенант Бабкин, хотя молодым пограничником его не назовешь — седьмой год служит на границе. Высказался и тут же спохватился: сейчас майор Зимин обязательно станет разъяснять, что напрасных тревог на государственной границе не бывает. Чтобы упредить это элементарное разъяснение — Зимин уже поднял на своего заместителя строгие глаза, — Бабкин добавил ворчливо:

— Из-за паршивого барсука и вас еще прихватило!

— Ты понимаешь, что говоришь? Ладно еще солдаты тебя не слышали. — Зимин осуждающе покачал головой из стороны в сторону. Но разговор сразу перевел на другое: — Вот о чем попрошу я тебя, Сергей Николаевич: скажи всем солдатам, которые были сейчас с нами, пусть они о происшествии со мной — никому ни слова. Надо разъяснять почему?

— Ясно, Петр Андреевич.

Обратно шофер машину вел медленно, и дорога уже не казалась ухабистой. Зимин чувствовал себя неплохо, сердце вроде бы стучало нормально, только легкое головокружение напоминало о недавнем приступе...

На пороге квартиры он остановился на миг, преувеличенно бодро объявил:

— Вот и мы! — пропустил вперед Бабкина с Благовидовым.

Тася пристально посмотрела на него:

— Хорошо, что явились. Садитесь за стол.

«Уже все знает», — встревоженно подумал Зимин. Он в этом окончательно убедился, когда взглянул на стол: там все было в прежнем порядке, за исключением одной детали — возле его тарелки не стояла стопка. Но сделал вид, что не заметил этого, и, продолжая выдерживать бодрый тон, спросил:

— Одной гостьи не хватает. Где Маринка?

— Распорядок дня выполняет. Час уже, как спит, — ответила Тася.

Прерванный праздник — он и есть прерванный, и его уже никак не склеишь. Посидели еще час, попили чайку с пирогами и ватрушками. Под конец чаепития старшина пересел к лейтенанту Бабкину. Они посовещались шепотом, и Никитич опять пересел на свое место.

— Спасибо за хлеб-соль. Надо отправлять наряд на границу. — Бабкин поднялся. — Петр Андреевич, у меня вопрос: вы когда последний раз брали выходной?

— Недели три назад. А что?

— Такая расчудесная погода стоит! Не махнуть ли вам на рыбалку с утра?

Зимин нахмурился:

— Это вы со старшиной придумали?

— Хорошо придумали! — вмешалась Тася.

— Дожил... — только и сказал Зимин.

Это же слово повторил он, печально вздыхая, когда остались вдвоем с Тасей:

— Дожил... Вот уже и Бабкин с Благовидовым инициативу проявляют, выходной день устраивают без спросу, чуть ли не в утиль списывают.