— Надо немедленно выезжать на место! — сказал лейтенант.

— Какой смысл? — спросил Поликарпов. — Сейчас темень — глаз коли. Стрепетов со своей отличной собакой и в светлое время не взял след.

— Но ведь надо же действовать!

— Надо. Кто спорит? Действовать, но не создавать видимость действия. Едем в комендатуру, там и обмозгуем вместе с комендантом, что к чему и как.

Командовал Горской комендатурой Иван Кузьмич Козлов, тогда еще майор. Встретил он отрядных офицеров приятной новостью: к поимке опасных беглецов подключается пограничная авиация — утром в семь ноль-ноль прибудет вертолет. Комендант включил в состав поисковой группы, которая будет летать с вертолетчиками, инструктора служебных собак сержанта Стрепетова и солдат — хороших стрелков и спортсменов; было бы неплохо, если бы эту группу возглавил офицер, к примеру лейтенант, прибывший с Поликарповым.

— Как ты на это посмотришь, Виктор Петрович? — спросил комендант.

— Согласен, Иван Кузьмич. Нам с тобой и на грешной земле хватит работы... Возглавите поисковую группу, товарищ лейтенант, будете работать с вертолетчиками, — приказал Поликарпов.

— Есть возглавить поисковую группу! — Лейтенант откровенно обрадовался. Неопределенность для него кончилась — он теперь знал, каким образом будет участвовать в предстоящей операции. Вполне возможно, что именно его поисковая группа сыграет главную роль...

Он посматривал на беседующих майоров и прислушивался к их неторопливому обстоятельному разговору: в будущем все это могло пригодиться — разговаривали-то все-таки люди опытные и авторитетные в отряде. Они сообща оценивали обстановку, намечали схему будущих действий, и своих собственных и людей подчиненных им, — такого не вычитаешь ни в каких учебных пособиях и разработках.

Поликарпов и Козлов сразу же сошлись на том, что беглецов сейчас ведет Белугин. Это неважно, что он самый молодой из них и уступает им в опыте. Сейчас у него неоспоримое преимущество — он местный и окрестности поселка Горского знает до мелких подробностей, ему известны не только подходы к нескольким заставам, он знает их расположение, может знать и участки некоторых застав. Каких именно застав, это еще надо выяснить.

— Сейчас еще не так поздно, пригласим-ка мы к себе, Виктор Петрович, завуча школы. Он старожил здешний, может, ездил по заставам со своими артистами, да к тому же и наших гражданских помощников возглавляет — завтра им тоже найдется работа...

А что именно завтра развернутся главные события, оба майора были совершенно уверены. Где и как расставить засады пограничников, где разместить резервное подразделение, которое прибудет завтра утром, — командование отряда выделило его на тот случай, если придется прочесывать лес; как поведут себя Белугин и его спутники и что могут предпринять в том или ином случае — обо всем этом Поликарпов и Козлов говорили с деловым спокойствием людей, выполняющих привычную работу...

На старую воронку они набрели под вечер и, не сговариваясь, скинули на ее край рюкзаки. Рюкзаки отощали, но стали будто бы тяжелее. Так по крайней мере казалось Восьмерикову. И Куковцев тоже рюкзак свой опустил на землю устало. Только Белугин сбросил свою ношу, будто невесомую пушинку, и даже что-то вроде шуточки отпустил:

— Хар-рошенькую бомбочку когда-то кинул тут немец!

— И ничего тут хорошего нет — значит, близко дорога или поселок какой. И не дери зря глотку — не на гулянке, — одернул Восьмериков.

А Куковцев так посмотрел на Белугина своими волчьими глазами, что тому стало не по себе. Но, чтобы скрыть это, Белугин поморщился, скривил лицо:

— Нервные какие-то все стали... Костер соображу, может повеселеете...

Белугин отправился собирать сушняк для костра, Восьмериков занялся подготовкой к ужину и попросил Куковцева осторожненько посмотреть, нет ли в самом деле поблизости дороги или какого поселка. Тогда придется тикать отсюда, забираться в проклятый чертолом.

Куковцев вернулся минут через десять, успокоил:

— По-поселка н‑никакого нет, д‑дорога далеко.

— Как узнал?

— Н-на дерево залазил. Н‑ничего хитрого.

Только после этого Восьмериков позволил развести небольшой костер. Разогрели по банке голубцов — это были последние, заварили крепкого чая — в колонии из-за «чефирщиков» чай был в строгом запрете, и теперь все трое как бы наверстывали упущенное.

Чаевничали молча: все уже было переговорено, да и чувствовали, что разговаривать опасно — голоса в звенящей тишине разносятся далеко. Сразу завалились спать, чтобы с рассветом продолжить путь. Дежурство отменили еще в прошлую ночь — не было в нем никакого смысла: комаров костер все равно не отгонял, а если опасность какая будет угрожать, так Восьмериков услышит — все убедились, что спал он по-собачьи чутко и просыпался с рассветом. Белугин по-мальчишечьи удивлялся, как это можно так рано просыпаться без всякой команды или сигнала.

— Поживешь с мое, да с мое пожуешь тюремной баланды, научишься — огрызнулся Восьмериков.

Он и в то утро проснулся первым. Проснулся почему-то с щемящим чувством тревоги. Огляделся, прислушался, но кругом стояла плотная тишина. Это чувство непонятной тревоги заставило Восьмерикова крадучись обойти вокруг места ночевки. Увидел просеку, но до нее не дошел. На ее краю, метрах в двадцати от себя, заметил обыкновенный фанерный щит на коротеньком шесте, какие не раз встречались в лесу. Подумалось, что и на этом намалеваны языки пламени и слова «Берегите лес от пожаров». Но что-то заставило Восьмерикова подойти к щиту поближе. Надпись была такая: «Запретная зона. Вход и въезд без пропусков воспрещен!»

И в тот же миг ему почудилось самое страшное, что только могло теперь существовать на свете, — засада пограничников, притаившихся возле этого фанерного щита. Не отдавая отчета в своих действиях, с маху брякнулся на землю и, распластавшись на ней, быстро пополз, уверенный, что сию же секунду прогремит в утренней тишине команда, самая жуткая из всех команд: «Стой! Стрелять буду!› Но команда не прогремела ни через секунду, ни через десять. Тогда Восьмериков вскочил и побежал, по-заячьи петляя, как никогда не бегал еще, и сдавленно и хрипло выдавил из себя два только слова, мгновенно подбросивших на ноги и Куковцева и Белугина:

— Амба! Засыпались!

У Белугина и Куковцева сверкнули в руках невесть откуда взявшиеся самодельные финки. Беглецы лихорадочно похватали свои рюкзаки и спиннинги, выскочили из воронки, метнулись в кусты. И оба вопросительно уставились на побелевшего Восьмерикова.

— Пограничники! — выдохнул тот.

Матерым лосем, не обращая внимания на хлеставшие по лицу и рвавшие одежду ветви, Восьмериков рванулся прямо к кустам, не соображая, куда бежит. Сзади следом за ним топали Куковцев и Белугин.

Бежавший последним Белугин на миг остановился и прислушался. Кроме треска кустарника, через который ломились потерявшие голову от страха его приятели, он ничего не услышал. Догнал их:

— Чего драпаете? Никто же не гонится!

Когда Восьмериков и Куковцев отдышались и поуспокоились, убедившись, что и в самом деле за ними никто не гонится, Белугин спросил с ухмылочкой:

— Где это тебе, Гоша, пограничники приснились?

— Где-где... Своими глазами видел на просеке столбик с фанеркой, написано: «Запретная зона, вход и въезд без пропусков запрещен!» И зеленую фуражку видел. Мало тебе?

— Столбики с фанерками — это для рыбаков и грибников предупреждение. Пограничники не торчат возле каждого такого столбика, они около развилок дорог засады устраивают и в других таких местах. — И опять ухмылочка появилась: — Эта зеленая фуражка сразу бы из тебя решето сделала. Они не много разговаривают, эти зеленые фуражки. «Стой! Руки вверх!» — и весь разговор. А если не послушаешься и улепетывать станешь, горячего свинца под хвост всыплют.