Старшину заставы прапорщика Никиту Васильевича Васильева я знал и раньше. Но ближе с ним познакомился, когда пограничный отряд готовился отметить свое пятидесятилетие. Штаб и политотдел начали восстанавливать подрастерянные связи с ветеранами, когда-то служившими в отряде. И ко всему прочему удалось добиться разрешения в соответствующих инстанциях на издание типографским способом небольшой книжки из полувековой истории части.

Подготовить к печати эту небольшую книжку попросили меня. Вот работа над ней и помогла поближе узнать и Никиту Васильевича, и его жену Валентину Ивановну, услышать от них много такого, что истории одной пограничной части оказалось тесно в жестких рамках брошюры, тем более что еще и фотографий набралось немало; история одной части представилась той каплей чистой росы, в которой отразились и солнце, и весь мир окружающий. Потому что отряду этому довелось пережить все то, что выпало на долю всех наших пограничных войск...

За тридцать два года службы в погранвойсках муж и жена Васильевы послужили на многих заставах всех комендатур отряда — время от времени бывалого и опытного старшину переводили «на укрепление», в помощь молодым начальникам застав. И теперь уже кое-кто из тех прежних молодых сослуживцев старшины Васильева носил генеральские и полковничьи погоны, занимал большие посты и в Москве и в пограничных округах. Васильев же продолжал служить в скромной должности старшины линейной заставы и пока еще не собирался подавать в отставку.

Словом, Васильевы в части были люди известные и уважаемые. Начальник политотдела называл их «живой памятью отряда». И память эта была ясная и крепкая, обнимала немалый отрезок времени жизни всей части — целых три десятилетия.

Васильевы хорошо помнили, как отмечался двадцатипятилетний юбилей. К той дате тоже была создана история, правда отпечатанная на пишущей машинке. Пролетевшие с тех пор очередные двадцать пять лет сами по себе стали уже достоянием истории. Отрезок времени не такой малый, особенно в жизни человеческой; не было уже в живых составителей истории отряда политработника майора Поликарпова и вольнонаемной сотрудницы политотдела Кузнецовой.

Я знал Васильевых больше трех лет. Никиту Васильевича — как отличного старшину заставы, Валентину Ивановну — как верную и никогда не унывающую подругу старого пограничника. Не раз сиживал дома у них за столом. Мало-помалу знакомство перешло в дружбу. И, когда доводилось бывать в отряде, обязательно навещал их, просто так — повидать. Встречали они всегда радушно, разговоров между нами всегда было много — обыкновенных житейских разговоров: о детях, ставших уже взрослыми; о разных недомоганиях, которых с возрастом все прибавлялось и прибавлялось; о том, что вот такой-то знакомый одногодок ушел в отставку, а такой-то продвинулся по службе; такого-то похоронили недавно... Но между нами почему-то ни разу не заходил разговор о прошедшей войне, которую все-таки знали не по рассказам других людей... Может, потому не вспоминали об этом, что на границе и в мирные дни не так уж спокойно и тихо, да и не хотелось бередить старые душевные раны — каждый из нас потерял столько близких, друзей...

Теперь вот я ехал на заставу к Васильевым ради этого именно разговора о далеком теперь уже прошлом — и фронтовом, и первых мирных дней.

Мы не виделись около года — с конца прошлого лета. Тогда на участке заставы задержали нарушителя границы, уголовника, пытавшегося бежать за рубеж: там он надеялся спастись от законного возмездия. Прапорщик Васильев был здесь одним из главных действующих лиц, да и сама по себе операция была в некотором роде примечательна — двадцать пятая на счету старого пограничника, и меня попросили рассказать об этом на страницах окружной газеты...

О людях, которых давно знаешь, да еще когда сблизился с ними душевно, всегда трудно писать и рассказывать: их видишь вплотную, свыкся с их обыкновенностью, потому что на твоих глазах они заняты будничными делами — нужными, но однообразными до монотонности.

Тот же Никита Васильевич: копошится на складах, ездит в тыл по хозяйственным делам; когда приходит черед ночного офицерского дежурства по заставе, отправляет наряды на службу, принимает рапорты вернувшихся из наряда, ходит на проверку, проводит занятия...

Видишь его в этом будничном круговороте и уж никак не представляешь, что перед тобой человек удивительный и необыкновенный, что именно вот этот немолодой прапорщик — живая история отряда. Тем более трудно было представить это, глядя на Валентину Ивановну — такую «домашнюю», добродушную, круглолицую и располневшую с возрастом.

Никита же Васильевич с возрастом не полнел: и служба не позволяла, и беспокойный характер был помехой. Но и над ним прожитые годы брали свое — все сильнее и сильнее серебрили голову и усы. Никита Васильевич по привычке носил старомодную короткую стрижку «под бокс» — когда-то молодежную, теперь чисто стариковскую; бороду ежедневно брил еще дедовской опасной бритвой, а с усами никак не мог расстаться. На фотографиях двадцатилетней давности его украшали пышные темные усы. В этот мой приезд усы у него совсем побелели, а жестковатый на вид белоснежный венчик ниже околыша фуражки, которую он снимал только перед сном да за столом в доме, стал похожим на птичий пушок...

В заставской канцелярии застал троих: коменданта участка подполковника Козлова, начальника заставы лейтенанта Никулина и Никиту Васильевича. Комендант медленно перелистывал «Большую книгу», как называли здесь толстый, в три пальца, журнал — книгу службы; начальник заставы, задумчиво покусывая кончик карандаша, ломал голову над составлением плана охраны участка, этим ежедневным мудреным кроссвордом при вечной нехватке людей; Никита Васильевич посапывал над своими хозяйственными отчетами — бумажной канители и на границе хватает...

Я сказал, с какой целью приехал на заставу, и это огорчило Никиту Васильевича.

— Ну-у! — не своим, тоненьким голоском протянул он и поморщился. — Это нам с Валентиной надо целый год рассказывать! Не мастера мы с ней на такие дела — рассказывать да расписывать.

— Придется тебе и это дело осваивать, Никита Васильевич, придется! — серьезно сказал комендант. — И еще тебе надо будет хорошенько подготовить своего нештатного заместителя. Чует мое сердце, что накануне юбилея отряда ты не очень-то засидишься на своей заставе и Валентина Ивановна тоже. Таких ветеранов у нас — ты один да женка твоя. Большой будет спрос на вас!

Никита Васильевич вздохнул, по привычке осторожненько почесал седину за ухом.

— Пожалуй, что так, не засидимся мы с Валентиной дома. Ох, не засидимся, Иван Кузьмич!

В Горской комендатуре только они трое — комендант подполковник Козлов, начальник соседней заставы майор Зимин да прапорщик Васильев, люди немолодые и все трое фронтовики, называли друг друга по имени-отчеству. Понятно, когда обстановка была не совсем официальная...

Начальник здешней заставы лейтенант Никулин, занятый составлением плана охраны и, казалось, начисто отключившийся от всего окружающего, вроде не слушал, о чем тут говорили. Оказывается, слышал.

— Вы бы, товарищ подполковник, спросили нашего старшину, сколько раз он выступал на заставе перед личным составом с ветеранскими своими воспоминаниями, — хмуро пробасил лейтенант Никулин.

— А чего спрашивать? Ни разу не выступил, кроме как в сушилке на перекурах беседовал, когда придется к слову, — сразу же отозвался Никита Васильевич. — Чего это я ни с того ни с сего начну своим прошлым бахвалиться? Не велика шишка на ровном месте — прапорщик всего-навсего.