И еще писала Анастасия Егоровна, чтобы не таил он на нее обиду за долгое молчание — после всего виденного и пережитого она не сразу пришла в себя, около месяца ходила как помешанная... Сама убитая горем, она просила Юрия Даниловича проявить солдатскую выдержку, хоть это и тяжело и свыше человеческих сил...

Через много-много лет, уже на свадьбе пограничной крестницы Тани Кучеровой, Селюшкин признался:

— Не окажись ты тогда на нашей заставе, Танюшка, вряд ли ходил бы я по земле. Скорее всего — лежал бы в ней. Ты, в общем-то, болезнью своей меня подлечила. Это хорошо, что я догадался тогда пойти на лыжах с матерью твоей и вот с Никитой, чтобы доставить тебя в комендатуру к врачам... Горе в себе носил, и от этого мне с каждым днем становилось все тяжелее — хоть головой в петлю, пока не поделился я горем своим с матерью твоей. Поделился, подумал потом, сколько людей поглотила война ненасытная! Но ведь жизнь продолжается, есть на земле другие ребятишки малые. И сказал я тогда себе: ради них и ты живи, старый солдат!..

Вот и односельчанку его, Анастасию Егоровну, тоже спасла маленькая девчушка Анютка.

Селюшкин хорошо знал эту Матвееву Анастасию Егоровну. Знал не под этой фамилией, а Настей Томиловой, которую уже потом, когда она повзрослела, за редкую красоту вся деревня называла Настей Красивой. Хотя Настя была моложе Юрия года на два, но учиться в школе они начали вместе — начальную школу в Емсковицах открыли в день десятой годовщины Октябрьской революции. Сели за парты в первом классе тогда одновременно и восьмилетние и двенадцатилетние деревенские ребята. Селюшкину пошел девятый.

Дома Селюшкиных и Томиловых стояли рядом, а потому Юрка и Настя были всегда вместе с утра до вечера. И, когда он шел в школу, останавливался перед окнами томиловского дома и кричал:

— Настя, выходи!

Настя тут же выскакивала из калитки — ждала, когда Юрка крикнет. Из школы тоже возвращались всегда вместе.

Уже со второго класса ребята дразнили их женихом и невестой. Дразнили, но к дружбе этой относились уважительно и даже оберегали ее.

Как-то появился в школе шустрый новичок — сын кузнеца, приехавшего из Ленинграда, Сережка Матвеев. Хотя в классе были другие свободные места, Сережка направился к парте, за которой сидела Настя Томилова. Ее постоянного соседа Юрки Селюшкина в тот день не было в школе — мать ушла по каким-то делам в Осьмино и оставила Юрку присматривать за младшим братишкой... Сережка остановился у парты возле Насти. Она сердито предупредила:

— Тут занято!

— Занято? — удивился новичок. — Что он за невидимка, который занял это место?

И уселся.

Парнишка, сидевший на парте сзади, стукнул Сережку по спине кулаком:

— Чего расселся? Сказано — занято! Не уйдешь — бока намнем в перемену!

Сережка пересел на другое место.

Он оказался компанейским парнем и вскоре подружился со всем классом, а Юрка Селюшкин и Настя Томилова стали его лучшими друзьями, и теперь уже вместо неразлучной пары появилась троица. Просуществовала эта троица до окончания последнего класса школы первой ступени. Чтобы учиться дальше, надо было ехать в село Осьмино, — на такое дело не у каждой семьи хватало силенок. У Селюшкиных и Томиловых не хватило, и вчерашние школьники впряглись в нелегкую крестьянскую работу. Сережка Матвеев поехал учиться дальше.

Тогда в деревнях жили еще единоличными хозяйствами, но кое-где уже начали появляться предшественники будущих колхозов — сельскохозяйственные коммуны и товарищества по совместной обработке земли, ТОЗы. Такое товарищество организовали также и бедняки Емсковиц, из Большого конца. В числе первых членов местного ТОЗа были вчерашние красноармейцы Егор Томилов и Данила Селюшкин, беспокойные мужики, мечтавшие о скорой гибели мирового капитала. Возглавил Емсковицкий ТОЗ бывший ленинградский кузнец Андрей Матвеев, отец Сережки. А Сережка уже учился в городе...

Через несколько лет из нескладной и длинноногой Настя вдруг превратилась в стройную, «фигуристую», как говорили с доброй завистью деревенские женщины.

Непонятная робость появлялась у Юрки Селюшкина, когда он случайно встречал ее. Отнимался язык, сердце начинало колотиться сладко и больно. Теперь мешало что-то остановиться перед окнами дома, крикнуть:

— Настя, выходи!..

Жили они рядом, но видеться стали редко — оба в своих семьях были старшими из ребят и наравне с родителями несли на своих плечах нескончаемые крестьянские заботы. Сверстники по старой школьной привычке подтрунивали:

— Ну, жених и невеста, скоро у вас свадьба? Погулять хочется!

— С чего взяли? — хмурился Юрка.

— Дураки! — беззлобно отзывалась Настя.

На гулянках и посиделках никто из молодых парней не заговаривал, не заигрывал с Настей. Даже если не было тут Юрки.

В Емсковицах с незапамятных времен семейные пары складывались еще задолго до свадьбы. И родители не мешали этому. Понятно, если не было у них какого-то делового расчета. Но такими расчетами руководствовались только в зажиточных семьях, которых в Емсковицах раз-два и обчелся. Ни Селюшкины, ни Томиловы к таким семьям не относились.

Будущее Насти и Юрки было предрешено. И настолько предрешено, что у Насти появилось новое прозвище — Бригадирша. Несмотря на молодость, Юрка оказался дельным и расторопным парнем: вскоре после того, как в Емсковицах организовался колхоз, его назначили бригадиром-полеводом. Отсюда вот и появилось у Насти новое прозвище.

Селюшкины и Томиловы с осени начали готовить припасы к свадьбе.

Но судьба распорядилась иначе. Не успели Селюшкины и Томиловы справить свадьбу. Осенью тридцать седьмого года призвали молодого колхозного бригадира в Красную Армию. И пришлось не свадьбу играть, а устраивать проводы. Тогда служили не два года, а как раз в два раза дольше, и проводы новобранцев продолжались чуть ли не целую неделю — расставались надолго, и надо было погостевать у всей родни, у всех друзей-приятелей. Некоторые новобранцы умудрялись за это время стать женатыми. Юрий Селюшкин тоже не прочь был бы уехать на службу женатым человеком. И Томиловы, и его родители не протестовали. Но сама Настя воспротивилась:

— Не хочу, чтоб впопыхах такое дело. Подожду. Пусть будет как у людей.

На вокзале, однако, при всем народе обняла Юрку, поцеловала, всплакнула у него на плече чисто по-бабьи, как жена.

А Селюшкин увез в своем сердце большую обиду на Настю. Увез не в ближние края, а на Дальний Восток, где предстояло ему служить в пограничных войсках.

У каждого времени всему своя мерка.

Например, в нынешние восьмидесятые годы, если встретится в молодом пополнении парень, окончивший семь или восемь классов, то командиры начинают прикидывать, куда бы его определить, — уж очень малое у молодого солдата образование. Хорошо, если у него ходовая специальность — шофера там, тракториста, электромонтера, слесаря, печника или сантехника. Почему же такой спрос на грамотных и специалистов? Да потому, что не так-то просто теперь освоить самому пограничную службу: к охране государственной границы подключена разнообразная техника и сложные приборы — обслуживать их только грамотному под силу.

Но совсем по-другому обстояло дело в конце тридцатых годов. Тогда и мерка была иной: новобранец, умевший писать, читать и знавший четыре арифметических действия, считался уже грамотным и направлялся не куда-нибудь, а в школу младшего начсостава.

Новобранец Юрий Селюшкин по тем временам считался вполне грамотным человеком, да к тому же еще «имел опыт руководящей работы», как было отмечено в характеристике. Без малого два года проработал бригадиром в колхозе, а перед самым призывом в армию его приняли кандидатом в члены партии... По прибытии к месту службы Селюшкин сразу же был определен в школу младшего начсостава, которая готовила для застав командиров отделений.