Вяткин тут же у порога привычно снял сапоги, сунул ноги в тапочки.

— Поухаживай за гостьей, Сергей. Этакой ты недогадливый! Шлепанцы подай, помоги раздеться, — по-домашнему командовала Екатерина Вяткина, так, будто между ними и не было никакой размолвки.

Командовала и как бы нечаянно, вскользь, но этаким острым глазом поглядывала на Кузнецову: знает ли председательница женсовета о их семейных баталиях? Конечно, знает, — лицо строгое, брови нахмурены... Определила это Екатерина Вяткина и все-таки продолжала щебетать, всем своим видом и поведением показывая, как она рада видеть в своем доме такую редкую гостью:

— Уж извините, Наталья Павловна, я по привычке не в комнате, а на кухне, по-семейному, стол накрыла. Ребятишек уж накормила, а нам троим и здесь места хватит. Ведь не обидитесь, что не в горнице?.. Мы люди простые, и у нас все по-простому.

— Хватит тебе прибедняться-то: «простые», «по-простому»... Наталья Павловна давно знает, какие мы простые. — Готовясь садиться за стол, Вяткин в раздражении пристукнул об пол табуреткой. — Присаживайтесь, Наталья Павловна. Моя Катерина долго еще может говорить о нашей простоте. Ноги устанут, и аппетит пропадет.

— Видите, какой он у меня, мук, — и порох, и перец, и горчица в придачу.

— Вижу, вижу... Ты все-таки не горячись, Сережа, дай хозяйке поухаживать, как она говорит, за главной пограничной тетей...

Завтракали молча. Да и не было времени разговориться — Вяткин еще по курсантской привычке и вечной военной спешке торопливо похватал кое-чего, развел горячий чай холодной водой и опорожнил чашку одним махом, выскочил из-за стола, будто кольнули шилом.

— Прошу извинить, Наталья Павловна, время мое истекло — наряды надо отправлять. — На короткое время задержался у дверей: — Катерина, а мальчишки наши где?

— Наверно, у крольчатника. Возле гаража ошиваться и на конюшне я им запретила.

Запреты свои строгая мамаша в раздражении частенько подкрепляла болезненными шлепками — это было хорошо известно Наталье Павловне, и потому ее не удивило, как отнесся к словам жены Вяткин.

— После позавчерашнего твоего запрета Славка и сейчас на одной половинке сидит, — отозвался он хмуро.

Не надел, а с маху накинул фуражку на голову и выскочил, хлопнув дверью. Екатерина шумно вздохнула, проводила его долгим взглядом:

— Воспитывали бы этих разбойников сами с мамочкой моей сердобольной. Взвалили все на меня да еще дверями хлопают. — И сразу же раздраженно перекинулась на другое: — Как собака, похватал за столом и полетел на свою заставу — вот и все его отцовское внимание к детям, вот и поговори с ним жена... Хорошо, что вы приехали, а то все одна да одна... Попьем еще чайку с вареньем, а, Наталья Павловна?

— И чайку попьем, отчего ж не попить? А насчет поговорить с мужем... Так при мне же доставил Славка твое письменное приглашение на завтрак. Сказать кому про это, не поверят, засмеют еще.

Екатерина Вяткина перекладывала варенье из банки в хрустальную вазочку, и по кухне распространился аромат лесной земляники. Ложка с вареньем остановилась на полпути, и на белоснежную скатерть упало несколько капель.

— Все к одному. Скатерку испортила! — На глаза Вяткиной навернулись слезы.

— Простирнешь — и все дело. Стоит ли расстраиваться? Вот если бы черника...

— Верно? Ничего страшного? — Вяткина улыбнулась, подхватила чайной ложечкой упавшие ягодки, отправила в рот: — Не пропадать же добру...

На крыльце послышался громкий дробный стук — маленький человечек, приученный к порядку, прежде чем войти, отряхивал обувь. Появился Славка и остановился на пороге:

— Мам, а мы уже кроликов накормили и травы нарвали. Много-много!

— Молодцы, ребятки!

— А теперь можно сходить в гараж, на новую машину поглядеть?

— Я же запретила в гараж ходить и на конюшню запретила. Или забыл?

Нет, Славка помнил суровое материнское запрещение — осторожно почесал сзади.

— А говоришь — молодцы! — обиделся Славка. — Тогда в канцелярию разреши сходить, посмотреть, что там папка делает. Может, он уже соскучился?

— Я бы разрешила, Катюша, — вмешалась Наталья Павловна так, будто сама отпрашивалась. — Может, и в самом деле папка соскучился?

— Ладно, идите, раз уж тетя Наташа просит, — нехотя разрешила Вяткина. — Только не балуйтесь, не ссорьтесь, не деритесь — я ведь все равно узнаю!

— Не будем драться! — сорвался с порога Славка, и уже на крыльце раздался его торжествующий клич: — Ура-а, Колька! Мамка разрешила папку попроведать!

— Радости-то сколько! — впервые, пока была здесь, улыбнулась Наталья Павловна.

— Им радость, а отец не любит, когда они в канцелярию ходят. Сегодня, может, и не прогонит — ради вас... Да и мне, скажу правду, не глянется это, когда они туда ползают. Отец не станет с ними возиться, ему всегда некогда: то книгу свою заполняет, то к занятиям готовится, то на стрельбище собирается. С утра до вечера хватает дела... У солдат мои ребятишки вроде живых игрушек для забавы... Сами недавно из ребячьего возраста вышли. Это на службе они серьезные, а так — мальчишки мальчишками, взрослого-то у них только рост под притолоку...

Все женщины в отряде, не только молоденькие жены лейтенантов и прапорщиков, вчерашние девчушки, еще не привыкшие к многотрудной и многосложной роли хозяйки семьи и не совсем еще уверовавшие, что теперь они все могут делать — даже есть варенье сколько захочется! — не испрашивая на то разрешения родителей, — все женщины в отряде относились к Наталье Павловне Кузнецовой с особым уважением. Но и робели перед ней... Не была исключением и Екатерина Вяткина, мать двоих детей...

Наталья Павловна знала это, понимала, что хоть и храбрится Вяткина, но все-таки робеет первой начать нелегкий разговор, и потому сама решила начать его. Начала не прямо.

— Славное у тебя получилось варенье, Катерина, — ягодки целенькие! — похвалила она. — От кого это ты научилась такое диво варить?

— Дочери от матерей учатся чаще всего. Мамка у меня мастерица насчет вареньев! Да не только насчет вареньев. Грибы, огурцы солить, капусту квасить — тоже мало кто сравнится с ней. У меня получается хуже.

— Раз уж о матери зашла речь, скажи ты мне, пожалуйста, чего это она так рано уехала от вас?

— Самолюбия у нее через край, у матушки родненькой моей, — и добавила, будто глотала что через силу: — Поссорились мы с ней.

— Как так?

— Да так вот и поссорились — из-за ребятишек. Началось-то все у нас из-за Славки...

Екатерина Вяткина рассказывала, а Наталья Павловна мысленно приводила ее сбивчивый рассказ в некоторый порядок, чтобы можно было понять как-то, разобраться в случившемся.

И все оказалось куда сложнее, чем считала Екатерина Вяткина: «Началось-то все у нас из-за Славки». Нет, куда раньше это началось, постепенно накапливалась у матери горькая горечь, которая потом вылилась в ее, казалось бы, внезапное решение уехать.

Анна Егоровна, мать Екатерины Вяткиной, прожила на заставе больше двух месяцев. По приезде была у нее задумка: погостить до половины сентября — пенсионерка, она свободно распоряжалась своим временем.

У Анны Егоровны кроме Екатерины были еще три дочери, две старшие давно обзавелись семьями и жили в Череповце. Младшая дочь, теперь тоже замужняя, но пока бездетная, жила вместе с матерью в родном селе Воскресенском, в каких-то тридцати километрах от Череповца. Можно считать, три дочери были рядом, а вот четвертая, Екатерина, укатила на самый-то край нашей земли и видела она ее реже всех. Вот и решила пожить у нее подольше.

Решить-то решила, но еще до серьезной этой стычки из-за внука Славки начала подумывать о возвращении домой.

Первое время, после двухлетней разлуки, Анна Егоровна смотрела на все как бы сквозь розовую пленку: живут Катерина с мужем своим дружно, при полном достатке, внуки Славка и Коленька здоровенькие, ухоженные, обутые-одетые. Все, казалось бы, ладно.