— Милада, я уложу Варю спать, а ты Глеба проводи, — приходит на помощь Ванька, услышав наш разговор. — Иди сюда, булочка, — улыбается он племяшке, забирая из моих рук.

— О чем ты хотела со мной поговорить? — интересуется Глеб, когда мы выходим из дома.

— Не хочу, чтобы наш разговор услышали, — поднимаю взгляд к окнам на втором этаже.

— Идем в машину, — поднимая воротник, чтобы защититься от пронизывающего ледяного ветра.

— Это правда, что ты все это время следил за мной? — спрашиваю, как только мы оказываемся в салоне автомобиля. — Правда, что оказывал влияние на футбольную карьеру Альберта?..

Милада

Маска холодного безразличия была сброшена, как только я открыла рот. Глеб позволил мне договорить, но я пожалела, что завела этот разговор.

Тихомиров блокирует двери. На лице покер-фейс, но его бешеная энергетика вжимает меня в кресло. Не глядя на меня, он заводит мотор.

— Открой дверь, — пытаюсь говорить как можно спокойнее, гашу эмоции, которые разворачиваются, словно огненный цветок, внутри меня. Я четко осознаю степень опасности, чувствую запредельную концентрацию жесткой сексуальной энергии на каждый квадратный сантиметр в этом крохотном пространстве.

Дергаю ручку двери, когда Тихомиров срывается с места.

— Варя дома…

— С Иваном, — обрывает на полуслове. Я не спрашиваю, куда мы едем, перестаю дергать ручку. Мы выезжаем за пределы деревни, тормозим между покрытыми снегом елками.

— Зачем ты меня сюда привез? — ровным голосом.

— Не хочу, чтобы за нашим разговором наблюдали из окон вашего дома. Теперь задавай свой вопрос, — словно бросает вызов.

— Я считаю твой поступок слабым и подлым, — расстегиваю куртку, потому что в машине становится жарко. — Ты не имел право портить мальчишке карьеру.

Подсознательно мне нужна была эта провокация, он это понял раньше меня. Протянув руку, схватил за затылок. Зафиксировал крепким нажатием, чтобы я не могла отвернуться.

— Слабостью было позволить тебе уйти, — обжигает своим дыханием кожу лица. — Знаешь, что я хотел сделать с тем щенком, когда увидел запись, где вы целуетесь? — цедя каждое слово мне в лицо. Не знаю ответ, но могу догадаться. Тихомиров не ждет ответа, не посвящает меня в жестокие методы расправы, посещающие его голову, он продолжает говорить: — Я каждый день тормозил себя, чтобы не уничтожить его, когда он терся рядом с тобой все те месяцы, что ты была не со мной.

— А кто терся все эти месяцы рядом с тобой? — ухмыляюсь ему в лицо, сползает моя маска, обнажая ревность и боль. Я ненавидела всех, кто эти два года был с ним, кто делил с ним постель! Кого он доводил до оргазма, пока я мучилась от желания в холодной одинокой постели! Но больше всех я ненавидела Тихомирова! За то, что он к ним прикасался!

— Никого… — выдерживает паузу, — о ком бы тебе стоило волноваться. Безликие, ничего не значащие тела. Ты… только ты была и есть в моих мыслях и в моем сердце! Я никому из них не дарил свое внимание и свои чувства, — с упреком, на который он не имеет морального права.

— Я была свободна, — по слогам, спокойно ему в лицо. — Я и сейчас свободна…

— Ты всегда была моей. Всегда! — с нажимом, сдавливая затылок до легкой боли.

Наши лица застывают в сантиметре друг от друга, мои нервные окончания поют серенаду Тихомирову за то, что он вторгся в интимную зону. У меня перехватывает дыхание, и все, о чем я могу думать – его губы в нескольких миллиметрах от моих. Эти губы знают, как доставить мне удовольствие. Веки тяжелеют, меняется дыхание, как же сложно оставаться холодной, удерживать на лице маску равнодушия.

— Я позволил тебе уйти… и каждый божий день проклинаю себя за это! — цедит зло, теряет контроль. Его глаза как два темных омута, в которых плещется боль, ярость, злость на себя. — Я позволил тебе попробовать этого мальчишку, но больше он к тебе не притронется. Никто к тебе не притронется кроме меня.

Я могла бы его успокоить, сказать, что только на него откликается мое тело, но не буду этого делать.

— Я буду решать, кто ко мне прикоснется, а кто нет, — из чистого упрямства, чтобы не показать, как мне хочется сдаться, уступить.

— Я… только я буду к тебе прикасаться, Милада, — впивается жестко в мои губы. Узнаю их вкус, их твердость. Тело мгновенно откликается, но я иду против себя и своего желания, упираюсь ладонями в грудь. Неубедительно сопротивляюсь, потому что мне хочется распахнуть куртку, рубашку, коснуться его обнаженной кожи. — Ты моя! Знаешь это, чувствуешь, простить не можешь, — яростно шепчет, терзая мой рот.

Мои руки слабеют, перестают оказывать сопротивление. Я словно вернулась домой, в горячие страстные объятия. Мое тело откликается с чувственной остротой…

Милада

Вдыхаю его неповторимый запах. Целую твердые властные губы, отвечаю на каждое его движение языком.

Что делать? Поддаться страсти, получить удовольствие, а потом раскаиваться в этом или сразу поставить крест на своей сексуальной жизни, потому что мое тело отказывается откликаться на ласки других мужчин? Для меня ответ очевиден.

Разум твердит, чтобы я не смела уступать, напоминает о других женщинах, об обидах на Тихомирова… но моя гордость засыпает под градом жарких затяжных поцелуев.

Все мысли отбрасываю в сторону, мне нужна эта близость. Мне нужна разрядка, а Тихомиров лучший кандидат на роль любовника! Он еще ничего не сделал, а я уже готова. Успокаиваю себя отведенной ему ролью, полностью расслабляюсь, но будет правильнее озвучить ему условия:

— Если мы с тобой сейчас займемся сексом, это ничего не будет значить, — оборвав поцелуй, хрипло произношу я. В такие моменты у меня никогда не получалось удерживать на лице маску. Все мои чувства и эмоции обнажены перед ним, но я стараюсь придерживаться делового тона. — Обычная сексуальная разрядка, у меня давно никого не было, — веду плечами. Хочу до последнего оставаться непреклонной, хотя меня выкручивает от желания быть с ним.

— Милада, сначала миримся, потом секс, — глядя в глаза, произносит Тихомиров, просовывая руку мне под кофту. Перехватывает дыхание, когда он кончиками пальцев касается обнаженной кожи, добирается до груди и сжимает до легкой боли полушарие. Вот он – прежний Глеб: сильный, жесткий, уверенный, точно знающий, чего хочет. — Они стали больше, но не потеряли форму, — от хриплых нот в его голосе волоски на теле поднимаются. Его взгляд оставляет на мне клеймо. Тихомиров знает, как заставить мое тело отключить остатки разума. Пока он умело играет моей грудью, я пытаюсь удержать остатки благоразумия.

— Мы вроде пришли к компромиссу, теперь я предлагаю тебе быть моим любовником, — чуть увереннее звучит мой голос. Могу собой гордиться, когда-то он мне предлагал быть его любовницей, теперь я взрослая женщина, которая смело озвучивает свои желания. Откидываюсь на спинку сиденья, выгибаюсь, чтобы ему удобнее было дотянуться до второй груди.

— Где будем встречаться: у тебя или у меня?

— В гостинице, — едва удерживаю стон, готовый сорваться с губ. Глеб замечает, что творят со мной его умелые пальцы. Кадык дергается, а взгляд темнеет, когда я сильнее выгибаюсь на сиденье, разводя в стороны бедра.

— Предлагаешь роль мальчика по вызову? — кривя губы в саркастической ухмылке, но глаза его продолжают сжигать меня своей темной страстью. Да, этот разговор очень похож на тот, который мы вели несколько лет назад, только роли поменялись.

— Ты можешь отказаться... — выдыхаю я со стоном, потому что его рука ползет по моему животу вниз, задевает кромку штанов.

— Я не буду только любовником, Лада, — наклоняется к моему уху, соприкасаемся кожей, его горячее дыхание ласкает мочку уха. Рука преодолевает первую преграду – проникает под кромку штанов и ползет ниже. Ловлю губами воздух, но никак не могу вздохнуть. Глеб немного отстраняется и, глядя мне в глаза, произносит: — Я заберу не только твое тело, но и душу, — взгляд его в этот момент и выражение лица, как у настоящего искусителя. Нет, оно даже жестче и прекраснее.