— Вань, я тебе внизу постелю, у нас здесь есть гостевая комната… — впорхнув в кухню, произнесла Стеша с улыбкой. Зачет по лицемерию она сдала бы без подготовки. Само радушие и гостеприимство. Степан, наблюдая за женой, расслабляется.

Ванька в это время молча, только взглядом спрашивает, что происходит? Едва заметно кивнув головой, даю понять, что оставить его у Ромашовых – моя идея. Знаю, что брат будет рад видеться каждый день с Варей и Ладой. Я бы тоже был счастлив…

— Мне пора, нужно еще поработать, — поднимаюсь из-за стола. Ромашову не слушаю, она все это время втягивает Ивана в разговор, спрашивает его о всякой ерунде, будто действительно интересуется.

— Я провожу, — подрывается с места Степан. Тепло прощаемся. Он что-то хочет сказать или спросить, но так и не решается. У меня нет ни времени, ни желания стоять с ним на морозе. Отъезжаю метров на триста от их дома, съезжаю на обочину и просто сижу.

Кто-то другой сейчас с ней рядом. Пусть и брат. Пусть я полностью ему доверяю. Но внутри все равно свербит. Сложно, когда твоя семья, смысл твоей жизни и все, ради чего хочется жить, не с тобою…

Милада

От негатива и отрицательных эмоций человек устает больше, чем от тяжелой физической работы. Ощущение такое, что меня выпотрошили изнутри, отняли все силы.

Беру на руки Варю и присаживаюсь на край кровати. Она мое утешение, мой маленький рай, но даже она не может успокоить бурю в моей душе. Отбрасывая в сторону тяжелые, вязкие мысли, вспоминаю, что я мама. Моей малышке давно пора спать. Укачиваю, напевая «Колыбельную медведицы», малышка под нее успокаивается, закрывает глазки. Перекладываю в кроватку и прыгаю до ванной комнаты. Обмотав гипс пленкой, быстро принимаю душ.

Глеб еще не уехал, его машина стоит у ворот. Мне неинтересно, о чем они там внизу разговаривают. Хочется тишины. Спрятаться в раковину, посидеть и подумать.

Я в полном раздрае, не могу смириться с тем, что все это время мы жили за счет Тихомирова. Несмотря на обидные слова мамы, этот дом я люблю, он мне родной.

«Пусть я и не вкладывалась в строительство», — не без горькой иронии проносятся мысли в голове.

Отказаться от него в пользу Глеба? А есть ли смысл гордо задирать голову после всего? Этот дом должен остаться Борьке. После того, как мама подтвердила родство Глеба с Варей, я не сомневаюсь, что у нее в жизни будет все самое лучшее, а у брата – только два незрелых родителя. Как показала практика, без вливаний Тихомирова отец неспособен вести бизнес. Хочется надеяться, что Борька не унаследует черты характера наших родителей. Мне они, к счастью, не передались.

Слышу, как хлопнула входная металлическая дверь. Обычно до спальни доносится звук, если ее подхватывает порыв ветра. Допрыгав до окна, выглядываю во двор. Наблюдаю, как Глеб идет к воротам. Останавливается, стоит несколько секунд, а потом оборачивается и смотрит на мое окно, будто почувствовав на себе мой взгляд.

Я не прячусь за штору, не присаживаюсь, да и не провернуть такое с загипсованной ногой. Я знаю, что он видит мой силуэт, ведь в спальне горит ночник.

Стою на месте, ощущение, что мы смотрим друг другу в глаза, но ведь между нами пара десятков метров и темнота. Одинокие, занесенные снегом фонари едва освещают дорожку.

Как же сложно его ненавидеть…

Сколько мы так стоим? Минуту? Может, две? А может, все десять…

Прикрыв глаза, я отхожу от окна. Считаю про себя секунды. На пятьдесят третьей слышу, как заводится двигатель мотора.

Как мне к нему относиться после того, что я сегодня узнала? Я верю, что Тихомиров любил меня, но этой любви было недостаточно, чтобы закрыть глаза и шагнуть в темноту, я бы последовала за ним, протянула руку помощи. Тогда мы могли выплыть и, не оглядываясь на его прошлое, построить крепкую семью, где царит любовь и доверие, где радостно бегают по дому дети.

А что сейчас?

А сейчас нас разделяет пропасть, в которую я не прыгну за ним, несмотря на то что продолжаю его любить. Он обломал крылья, которые помогали мне парить. Тогда я верила… теперь нет.

Я злюсь на Тихомирова за то, что, выгнав меня из своей жизни, он частично продолжал в ней присутствовать. Что его благородные поступки были продиктованы чувством вины, а не любовью.

Покидая Москву, я ревела в самолете и мечтала, чтобы он меня вернул. Он услышал… спустя почти два года. Только доверие за эти месяцы я полностью утратила. Не накручивая себя, я перемалывала наши отношения, стараясь смотреть на них трезво.

Во мне говорит не обиженная маленькая девочка, у которой разбили хрустальную мечту о неземном счастье, а взрослая женщина, которая способна оценить ошибки прошлого и постараться не совершать их в будущем.

Я слышу, как поднимаются в спальню родители. За закрытыми дверями мама начнет пилить отца, требовать, чтобы он выкупил у Тихомирова обратно наш дом. Ее сегодня щелкнули по носу и поставили на место, а моя мама этого не любит. Откуда у нее только барские замашки?

Я не могу сидеть в спальне и прятаться от собственных родителей, но пересекаться с ними сейчас мне совсем не хочется. Не захочется разговаривать с мамой и завтра, и послезавтра. Идея съехать кажется мне очень разумной. Все равно живем на деньги Тихомирова, так почему бы не воспользоваться счетом, который он открыл на мое имя?..

Рассуждать легко, а решиться на такой шаг непросто. Одно дело – неосознанно пользоваться благами, другое дело – взять деньги открыто. Тогда у него появится убежденность, что я готова сдаться.

Телефон оживает на тумбочке – загорается экран.

«Не спишь?» — пришло сообщение от Ваньки.

«Нет», — сразу отвечаю.

«Посидим на кухне, как в старые добрые времена?»

Задумалась, не знаю, что ответить. Настроения что-то нет. Раньше бы с радостью понеслась, Ванька бы разложил все мои проблемы по полочкам, утешил и уложил спать, но эти два года многое изменили в нас…

«Помочь спуститься?» — приходит следующее сообщение.

«Нет. Я сейчас оденусь и спущусь…»

Милада

Тихо покинуть спальню не получилось. Старалась прыгать как можно тише и быстрее, но упрыгать не получилось.

— Милада, ты вниз? — выглянула мама из своей комнаты. Она стояла в одной короткой сорочке, спешила, даже не успела накинуть пеньюар.

— Да, — крепче сжимая в руках радионяню, заставляла себя смотреть на нее. Еще долго при взгляде на маму в ушах будут звенеть ее злые слова.

— Тебе что-нибудь надо? Скажи, я принесу, — не могу сказать, что мама не проявляла обо мне заботу, но сейчас она была настолько наигранной, что мне было неприятно находиться рядом с ней.

— Ничего не надо, мам, я с Ваней хочу пообщаться, — всем своим видом показываю, что не намерена дальше продолжать разговор. Готовлюсь «прыгать» дальше, но мама мой порыв игнорирует.

— Милада, я вижу, что ты продолжаешь на меня обижаться, — выходит из спальни, прикрывает дверь, чтобы наш разговор не услышал папа. Он единственный, кого мама боится разочаровать, наверное, опасается, что их отношения вновь испортятся.

Не собираюсь делать вид, что все в порядке, но и объяснять, что это не банальная обида на житейские мелочи, не хочется. Зачем? Она ведь все сама понимает. У меня был перед глазами правильный пример хорошей семьи – мои дедушка и бабушка.

Семья – это про любовь, про доверие, про защиту от всех невзгод. Дети должны знать, что они любимы, что родители всегда выслушают, поймут, не будут попрекать, не будут делить продукты и жилплощадь…

— Мама, я не вижу смысла обсуждать эту тему. Ты сказала то, что сказала. Я услышала. Не буду скрывать, сейчас мне некомфортно здесь находиться.

Мне тяжело долго стоять на одной ноге, но разве сейчас это имеет значение? Для мамы главное – успокоить свою совесть попыткой примириться со мной.

— Вот всегда ты была такой максималисткой! Нельзя так, Милада! — тихо, но эмоционально шепчет она. — Ты ведь знаешь, сколько мне пришлось пережить, прежде чем в нашей семье все наладилось. Моя нервная система расшатана, я избегаю любого негатива. Боюсь, что наша семья распадется. А Глеб… Ты сама знаешь, кто такой Тихомиров. Не нужно даже объяснять, — жестикулируя руками.