— Зачем бы я тебе говорила, Вань? Тем более, ты же уже знаешь, что я отделалась легким испугом, — стараюсь дать почувствовать в голосе улыбку, зачем его зря было беспокоить?

— Это ты называешь легким испугом? — перечисляя все мои болячки. — Надо было сказать, Милада. Я могу прилететь и побыть твоей сиделкой, — предложение греет и одновременно пугает.

Конечно, я соскучилась по Ваньке. Все самые теплые воспоминания из той жизни связаны с ним. Недостаточно мне видеть его в экране телефона. Я бы, как раньше, прижалась к нему, свернувшись калачиком, и проболтала с ним всю ночь. Но это, к сожалению, невозможно, я не хочу, чтобы Глеб узнал о Варе. В этом вопросе у меня нет гарантии, что Ваня не будет настаивать на признании.

— У меня уже есть одна, — не пытаясь даже скрыть недовольство.

Глеб сидит на своем диване и не сводит с меня взгляда. Он всегда собран, словно находится в офисе, а не в палате. Ни на минуту не расслабляется. Каждое утро ему подвозят чистую одежду. После душа – чистая рубашка, костюм.

В коридоре что-то происходит. Топот ног, крики. Я отвлекаюсь от разговора, а Тихомиров спешит выяснить, что случилось.

— Судя по твоему тону, ты не очень рада присутствию Глеба рядом с собой, — фоном звучит в голове, а я дожидаюсь, когда вернется Глеб.

Он недолго разговаривает с охраной, возвращается и сообщает:

— Целую семью после аварии привезли.

Невозможно оставаться равнодушной к чужому горю, мысленно обращаюсь к богу, чтобы все выжили и поправились.

— Милада, ты еще здесь? — спрашивает Ванька.

— Да, да, здесь, — вспоминаю быстро, о чем мы говорили. — Совсем не рада, Вань.

— Мне прилететь? — из голоса пропадает серьезность.

— Зачем, Вань? Через пару дней меня выпишут, буду долечиваться дома.

— Ты стала слишком самостоятельной, совсем забыла, что у тебя есть старший брат, — ворчит по-доброму, в голосе слышится улыбка.

Помнит…

Глеб, вернувшись на «свой» диван, продолжает наблюдать. Я старательно не смотрю в его сторону, но стоит встретиться взглядами, улавливаю в глазах боль. И это задевает, раздирает душу на ошметки! Это ему больно? Ему?!

Мы еще немного общаемся с Ванькой. В конце он заверяет, что прилетит к нам в гости после Нового года. И опять в груди эта двойственность чувств: радость и страх.

— Ты зря все это затеял, Глеб, — как только прощаюсь с Ванькой и откладываю в сторону телефон. — Не нужно пытаться меня вернуть, я не хочу быть с тобой, — понимаю, что этот разговор – очередное хождение по кругу, мы только делаем друг другу больно, но так больше продолжаться не может. Пришло время высказать все, что кипит внутри. Все, что тогда я ему не сказала.

Глеб молчит, складывает на коленях руки в замок и смотрит холодно. Его жесты говорят, что он не согласен со мной и не уступит. Я удобнее устраиваюсь на кровати, подтягиваюсь к спинке кровати.

— Я не смогу простить измену, Глеб, — мой голос звучит спокойно, но внутри я захлебываюсь кровью и болью. — Ты растоптал мои чувства. Унизил при своей любовнице. Лучше бы убил, — останавливаю себя, потому что голос начинает дрожать, я не хочу показывать, что мне больно до сих пор. Нельзя забыть единственного мужчину, которого безумно любила. — В том номере я признавалась тебе в любви, — взяв эмоции под контроль, продолжаю выговаривать уже спокойно.

Хотя до сих пор обидно за ту влюбленную до сумасшествия восемнадцатилетнюю девочку, которая верила каждому его признанию. Обидно за ту девочку, которая до сих пор помнит каждую ночь с ним…

— «Это наш номер, сюда я приводил только тебя» – ты сам это говорил, Глеб. Получается, врал, — продолжаю выговаривать, пока он молчит и слушает. — Ты разбил коллекцию моих прекрасных воспоминаний, когда привел туда Алену… — та ночь слишком ярко отложилась в моих воспоминаниях. Они до сих пор словно живые.

— Между нами ничего не было, — сухо произносит он, не думая оправдываться. Но мои слова задевают его за живое. Глеб напряжен, на виске дергается венка.

— Только потому, что я появилась так не вовремя…

Милада

— Я знал, что ты придешь, Милада. Думаешь, поговорив с тобой, охрана тут же не отчиталась мне? — поднимается с дивана, пододвигает стул и садится рядом.

Время не властно над моими чувствами, не получается оставаться к нему равнодушной, но я упорно держу на лице маску безразличия.

— Я ничего не думаю, Глеб. Даже если ты сейчас начнешь уверять, что все это сделал специально…

— Я ничего не делал специально, — перебивает меня зло. — Я тебе пацан какой-то? — проводит по коротко стриженным волосам пятерней, будто не знает, куда деть руки. Нервничает. — Мы сидели с Кириллом, поминали Антона с Соней. Я даже не понял, когда он позвонил очередной своей бабе и позвал ее с подругами к нам. Наверное, в тот момент, когда я общался с охранником. Я был в уборной, потом принял душ. Ты появилась через минуту после того, как я поднялся на крышу. Я как раз объяснял Алене, что ей стоит одеться и покинуть номер вместе со своими подругами. Ты не поговорила со мной, не выяснила ничего, но зато сразу потребовала развод, — воспоминания Тихомирова были живы, как и мои.

Я окунулась в тот день, как в прорубь с ледяной волной. Если бы вернуть тот день назад, я бы поступила так же. Наше расставание подарило мне Варюшу. Я до сих пор корю себя, что выпила тогда таблетку, и как же хорошо, что она не подействовала.

— Давай не будем вспоминать прошлое. Мы развелись, Глеб, по обоюдному желанию. Не помню, чтобы ты был против, — сползая вниз по подушке, кусала внутреннюю сторону щеки, чтобы не застонать от боли. Я хотела скорее выписаться отсюда, поэтому приходилось храбриться и делать вид, что пострадавший бок почти не болит.

— Тогда я посчитал, что будет правильным отпустить тебя, — сжимая перед собой руки в кулаки. — Я видел, как ты смотрела на детей моих партнеров, какой радостной возвращалась со всех благотворительных мероприятий, где были дети. Я не имел права держать тебя возле себя, зная, что никогда не смогу дать тебе этого, — с надрывом в голосе, хоть и не повышал тона. От его взгляда внутри все органы закручивались в тугие клубки.

— А что изменилось сейчас, Глеб? Ты себя простил? Отпустил прошлое? — несмотря на боль, я сажусь в кровати. — Я тебе много раз говорила: ты не виноват в смерти своего сына, — я называла Артемку сыном Глеба, хотя это было не так. Я могла понять боль Тихомирова, могла понять, за что он себя не может простить. Глеб, как всегда, за всех все решил и не учел чувства маленького мальчика.

— Я виноват в том, что оставил его, когда он во мне нуждался. Я предал его… — Глеб поднялся и отошел к окну, как всегда, закрылся, переживая в одиночестве боль потери.

Некрасивая история прошлого, где оба взрослых повели себя недостаточно зрело. Тихомиров не собирался жениться на девушке, которая объявила, что беременна от него. Дал денег на аборт, но Юля делать аборт не стала, пришла и обо всем рассказала матери Глеба, которая на тот момент уже знала о том, что тяжело больна. Мама настояла, чтобы сын женился, а внук родился. Насколько я поняла, жили они плохо. Глеб все время работал, раскручивая свой бизнес, с женой практически не общался, но сына очень сильно любил. Забирал его с собой, проводил с ним все выходные. Когда Артемке было четыре, Юля загуляла. Глеб на это внимания особо не обратил, он сам не был святым, жену не любил, гулял от нее. А потом Юля собрала вещи и ушла вместе с Артемкой к другому. Тихомирову было плевать на жену, а вот сына отдавать не собирался. На тот момент он уже крепко стоял на ногах. Судебное дело должен был выиграть, но Юля вытащила козырь из рукава – сделала анализ ДНК. До последнего тянула, надеясь получать от Тихомирова алименты. Артем не был ему сыном, он был сыном ее мужчины, с которым она рассталась несколько лет назад, но потом они помирились. Глеб перепроверил в нескольких клинках, сомнений не оставалось: Тихомиров мальчику никто.