— Осознаёт, видимо, на ком женился.

Я зевнула.

— Нужно закапать нос. По две капли в каждую ноздрю, — парень взял с тумбочки капли. — Давай я.

Я запрокинула голову, чувствуя, как неприятно течёт по носоглотке лекарство. Сначала стало дико больно. Потом я смогла немного втянуть носом воздух.

— Ложись спать. Тебе нужно побольше отдыхать.

Хотела возразить, сказать, что спать совсем не желаю. Но прислушавшись к себе, поняла, что клонит в сон.

— Люблю тебя, — пробормотала, прикрывая глаза.

— И я…

Из больницы меня выписали через три дня. За это время мать ни разу не пришла ко мне в больницу. Я не видела её десять дней. И после этого не представляла себе, как смогу общаться с ней. Как смогу верить её словам о любви и терпеть её объятия. Горькое разочарование и боль от осознания царапали острыми когтями сердце. Как бы мне не хотелось стать независимой, сильной, я всё равно любила мать. Всё равно ждала её одобрения. Её ласкового взгляда. И равнодушие матери больно ранило.

— Поля моя. Девочка золотая, — мать действительно выглядела паршиво, когда мы вошли в дом. — Как же я переживала.

Она двинулась ко мне, шаркая тапками, но я попятилась. К Роме прижалась. С губ сорвалось едкое:

— Настолько сильно переживала, что ни разу ко мне в больницу не пришла?

— Полина, — мать растерялась, замерла, кинула беспомощный взгляд на Олега Леонидовича, — мне плохо было. Токсикоз замучил.

— Хорошо, что перед поездкой во Францию он тебя не мучил, — вскинула подбородок и посмотрела на мать с презрением.

— Полина, прекращай со мной так разговаривать. Я тебя в детстве не лупила, но ничто не помешает мне это начать делать сейчас, — тут же разъярилась мать.

— Да. Не было нужды. За тебя это делал Николай.

— Хватит мне это припоминать. Я забрала тебя, ушла от него, мы уехали.

— Света, пойдём в комнату, — Олег Леонидович поставил мои сумки с вещами на пол и приблизился к жене, обхватывая за плечи и поворачивая к лестнице.

— Отпусти меня, Олег. Я не закончила разговор!

— Оставь девочку, Света.

— А, — мать истерично взвизгнула, — ты теперь на её стороне? Прекрасно, — всплеснула руками.

Сбросила ладони Олега Леонидовича в плеч и наверх по лестнице стала подниматься, шаркая тапками. Мужчина стоял к нам с Ромой спиной, но я увидела, как он сжал кулаки.

— Спасибо, Олег Леонидович, — поблагодарила мужчину, когда мать скрылась в комнате, хлопнув напоследок дверью.

Отец Ромы обернулся ко мне, хотел что-то сказать, взъерошил волосы, выдохнул и передумал. Покинул дом, не говоря ни слова.

— Мне кажется, что у них что-то не ладится, — заметила я.

— Я вчера видел батю в комнате мамы, — Рома неслышно приблизился ко мне со спины, положил руки на талию, привлекая к своей груди и позволяя откинуться на него.

— Он тоскует.

— Лечь не хочешь? Голова не кружится? — вновь ловко перевёл тему разговора.

— Нет. Всё уже нормально. Даже через нос дышать могу. Уже не так больно.

— Хорошо. Тамара Викторовна испекла муравейник. Будешь?

— Спрашиваешь? — оглянулась, чтобы в любимое лицо посмотреть. — Это же мой любимый торт.

— Знаю. Пойдём.

— Сегодня дождя нет, я хочу порисовать во дворе. Так и чешутся руки, хочется попробовать краски, которые твой отец подарил.

— Полина, — Тамара Викторовна всплеснула руками и тут же ко мне подошла, стоило нам с Ромой зайти на кухню, — я так переживала. Девочка моя, ещё сильнее похудела. Носик красный. Бедняжечка. Ту девушку наказали, надеюсь.

— Нет, — Рома фыркнул зло, словно ёжик.

— Почему?

— Потому что Полина не захотела подписывать заявление, — снова начал злиться, когда тема зашла об этом.

— Почему? — теперь возмущённый вопрос был адресован мне.

— Потому что у Ольги Ивановны были проблемы. И у Оли тоже. Я первая дала ей пощёчину, считайте, я начала драку. Зачем выносить это за пределы школы?

— Ты слишком мягкая, Полина. Нельзя же так! — Тамара Викторовна закипела от возмущения. — Сегодня она тебе нос сломала, а завтра что? Под автобус толкнёт?

— Она извинилась.

— Любой извинится, когда знает, что могут привлечь к ответственности. Поля, нельзя быть такой мягкой! Нельзя было такой спускать с рук. Сотрясение это не шутки! А если у тебя головные боли будут?

— Тамара Викторовна, — я улыбнулась мягко, чувствуя, что мне приятна забота этой женщины, — уже ничего не изменить. К тому же, Олю переводят в другую школу. Когда я выйду с больничного, её уже не будет в нашем классе.

— Всё равно, — уже тише заворчала женщина. — За что хоть подрались?

— Это… — кинула быстрый взгляд на Рому, стоящего у окна. — Это не имеет уже значения.

Я не могла сказать, что Оля оскорбила покойную мать Ромы. Это казалось мне кощунством. Нет необходимости им знать это. То, что произошло в туалете, наш разговор, так и останется там. К сожалению, позже все события всплыли в моём сознании.

— Ладно, как знаешь, — тяжело вздохнула домработница. — Садитесь за стол. Буду беляшами кормить.

— Я сейчас вернусь, — Рома покинул кухню, а я опустилась на стул, придвигая ближе тарелку с румяным пирожком с мясом.

Успела откусить только маленький кусочек, когда из коридора донёсся грохот. Громкий. Пугающий. Подавилась, закашлялась, но вскочила из-за стола, стоило услышать стон мамы.

— Боже! — Тамара Викторовна бросилась к моей матери, сломанной куклой лежащей у лестницы. — Светлана.

— Больно, — простонала мама.

Я бросилась к женщине, упав на колени и лихорадочно оглядывая её.

— Мамочка, что болит? Чем ты ударилась? — залепетала я, ощупывая родительницу.

—Я вызову скорую, — домработница подорвалась с пола и бросилась к городскому телефону.

Я с ужасом увидела, что под матерью стала образовываться лужа крови. Тут же затошнило.

— Мамочка, у тебя кровь.

Мать опустила взгляд вниз и заорала. Пронзительно. Громко. Страшно. Мне показалось, что я оглохла от её крика.

— Что случилось? Света, Боже! — Олег Леонидович ворвался в дом и тут же оказался возле женщины. — Чёрт, Света. Рома, сядешь за руль.

Мужчина бросил ключи парню, стоящему на ступеньках. Рома поймал их и сбежал вниз.

— Открой заднюю дверь. Быстрее, — мужчину заметно трясло.

Я бросилась следом за Ромой, держа дверь и помогая Олегу Леонидовичу опустить маму на заднее сиденье. До больницы доехали за пять минут. Мать тут же усадили в инвалидное кресло и увезли. Мы остались в приёмном покое.

Олег Леонидович привалился спиной к стене и медленно осел на пол, окровавленными руками закрывая лицо. Увидела, что он стал сотрясаться от рыданий. Хотела подойти, но Рома сжал мою руку и отрицательно качнул головой.

Я упала на жёсткую лавку и сжала пальцами виски. Голова начала разрываться на части. Каждая минута тянулась вечность. Казалось, что прошло несколько суток, когда в зал ожидания вышел врач.

— Чертаковы?

— Мы, — Рома поднялся.

— Мне очень жаль, но ребёнка спасти не удалось.

Я закрыла рот руками, беззвучно заплакав, а Олег Леонидович взвыл. Подорвался с пола и стал крушить всё вокруг.

— Батя. Успокойся, бать, — Рома попытался остановить отца, но тот громил всё вокруг.

Только прибежавшие охранники смогли его остановить, скрутив и утащив куда-то.

— Куда его повели? — глотая слёзы, спросила у врача.

— Ему успокоительное дадут. Отоспится.

— Можно мне к маме?

— Пока не могу пустить вас к ней. Больная спит. Приходите завтра в приёмные часы. А сейчас поезжайте домой, соберите вещи. Здесь вы ничем не сможете помочь.

— А во сколько можно завтра прийти? — Рома подошёл ко мне, сжал плечи, даря крохотную каплю успокоения.

— После двенадцати приходите.

— С мамой всё будет в порядке? — всхлипнула, но смогла сдержать слёзы.

— Да. Не стоит переживать. Через полгода ваша мать сможет ещё раз попробовать забеременеть.