А в дуэли крейсеров, похоже, побеждал «Киров». Точными попаданиями его артиллеристам удалось заклинить и вторую башню «Адмирала Шеера». Разрывы 180-мм снарядов лишили немецкий «карманный линкор» возможности вести перестрелку с помощью главного калибра. Да и вспомогательные 150-мм орудия «Шеера» уже не демонстрировали эффективность на большой дистанции, с которой советский крейсер продолжал расстреливать немецкий корабль.

Находясь в боевой рубке под непрерывным обстрелом, командир «Шеера» капитан цур-зее Теодор Кранке не находил себе места, бессильно скрежеща зубами. В этот момент он очень жалел, что башен главного калибра на его корабле всего две. И именно они, как выяснилось, оказались слабым местом. Но, дело было не только в заклинивших башнях главного калибра. Все командно-дальномерные посты оказались разрушены еще раньше, после первых же залпов большевистского крейсера, что уже не давало возможности точно целиться.

Хотя в надстройках свирепствовали пожары, «Адмирал Шеер» сохранял ход. Его цитадель не была пробита нигде. Все агрегаты в машинном отделении работали исправно, обеспечивая движение и вырабатывая электричество для пожарных насосов, с помощью которых команда пыталась бороться с распространением огня. Вот только с каждым залпом крейсера «Киров» «карманный линкор» все больше превращался в бесполезную бронированную баржу. Град семидюймовых советских снарядов неумолимо уничтожал на немецком крейсере последние огневые точки и корежил надстройки, разбивая фугасными снарядами все, что находилось выше бронированной палубы.

Слева и справа по борту немецкую эскадру в воде поджидала минная опасность. А продвижение вперед сильно замедлилось по причине огневого противодействия немецким тральщикам со стороны русской эскадры и неподавленных береговых батарей. Пять кораблей тральной флотилии пошли ко дну, еще три горели. Один из эсминцев, прикрывающих тральщики огнем, тоже получил серьезные повреждения и тонул. На другом вспыхнул пожар. Новая попытка немецких самолетов атаковать с береговых аэродромов снова была отбита советскими истребителями. Вооруженные паромы и транспорты с десантом, охраняемые вспомогательными крейсерами, представляющими собой вооруженные гражданские суда, остановились в нерешительности на траверзе маяка Овиши, не получив окончательного приказа начать штурм побережья Моонзунда. График операции «Беовульф» срывался, но гросс-адмирал все еще медлил с решением.

Когда ему доложили, что замечены быстроходные торпедные катера, которые русские выслали в атаку, Эрих Редер впервые почувствовал, что может проиграть генеральное сражение. Внезапно старый моряк понял, что сам, по своей собственной воле, завел лучшие корабли флота Германии в ловушку, из которой теперь и выхода не просматривалось. Ведь к этому моменту «Тирпиц», «Шарнхорст» и «Адмирал Шеер» уже прошли достаточно длинный путь, войдя в Ирбенский пролив по протраленной полосе и оказавшись почти посередине минного заграждения. Первоначальный план состоял в том, чтобы прорваться сквозь пролив главными силами, подавив сопротивление береговой артиллерии и советской эскадры, и только потом высаживать десант под прикрытием корабельных орудий. Но, быстро достичь успеха не получалось, русская эскадра в морском сражении проявляла отчаянную храбрость и стойкость, а подрыв «Тирпица» на мине убедительно показал, что маневрировать линейные корабли в этих условиях не способны. Чем меньше тральщиков оставалось на плаву, тем уже становился и коридор протраленного фарватера впереди.

Двенадцать советских торпедных катеров стремительно неслись на противника над минными заграждениями четырьмя звеньями по три боевых единицы, ревя моторами, словно самолеты. И немцы не знали, что только четыре из них управляются экипажами, а остальные представляют собой лишь безлюдные радиоуправляемые брандеры, начиненные взрывчаткой. Александр Лебедев заранее позаботился, чтобы все катера, участвующие в атаке, выглядели снаружи одинаково. Выкрашенные шаровой краской, они смотрелись как братья-близнецы, а все различия состояли лишь в цифрах бортовых номеров. Сделал Саша это специально, чтобы немцы не имели никакой возможности визуально определить, какие из катеров являются управляющими. Храбрые катерники уверенно шли на врага, а сзади, держась за пределами огня ПВО немецких кораблей, в небе кружили гидросамолеты волнового управления с истребительным прикрытием. Операторы, находящиеся на них, готовы были перехватить каналы управления безэкипажными катерами в любой момент. Саша мог бы полететь на одном из этих самолетов, но предпочел руководить атакой непосредственно с воды.

От того, чтобы пускать торпеды с дистанционно управляемых катеров, Александр все-таки решил отказаться из-за конструктивных недостатков исполнительных механизмов, выявленных им вместе с профессором Бергом. Эта ненадежность конструкции электроприводов, возможность их заклинивания в самый неподходящий момент, могла привести не только к взрыву торпеды прямо на самом катере, но и к непреднамеренному пуску по своим. Потому торпеды предстояло пускать лишь катерам с экипажами, а управляемые по радио Г-5 должны были атаковать именно в виде скоростных брандеров, начиненных двумя тоннами взрывчатки каждый. И теперь на максимальной скорости они летели к «Тирпицу», а катера управления пропускали их вперед.

Высунувшись из люка, Александр сквозь рев моторов едва различал звуки боя. Раскаты залпов тяжелых орудий слышались впереди и позади, а также справа по борту в стороне полуострова Сырве, откуда по немецкой эскадре стреляли береговые батареи. Это напоминало сильную грозу при ясном небе. Ведь летящих снарядов видно не было, на глаза попадались лишь результаты их попаданий в корабли или же фонтаны от разрывов в воде. В паре миль к юго-востоку, ближе к южному берегу Ирбенского пролива шел бой советских эсминцев из охранения линкоров с немецкими эсминцами, миноносцами и тральщиками, а в ясном солнечном небе начала августа сражались между собой самолеты с красными звездами и с крестами на крыльях.

Тяжеловесный металлический град бил уже не только по «Тирпицу», но и по «Шарнхорсту», на который перенес огонь удачливый крейсер «Киров». И на германском линейном крейсере что-то сильно горело за трубой ближе к правому борту. Хотя «Шарнхорст» все еще выглядел из главных немецких кораблей самым бодрым и менее всего поврежденным, в отличие от объятого пламенем «Адмирала Шеера», на котором выше палубы после многочисленных попаданий 180-мм снарядов «Кирова», не осталось ни одного целого места. Но, целью атаки для торпедных катеров был именно «Тирпиц», который к этому времени полыхал в области бака и в центральной части возле дымовой трубы. Лишь на корме у него пожара видно не было. Кормовая часть линкора выглядела почти целой. И оттуда продолжали стрелять обе кормовые башни главного калибра, «Цезарь» и «Дора», а также противоминная артиллерия и зенитки.

Под огнем задних башен «Тирпица» и главного калибра «Шарнхорста», а также под очередным налетом немецкой авиации советские линкоры в этот момент погибали. Их броня, пробитая во многих местах, уже плохо держала удары тяжелых снарядов, а почти все зенитки не действовали из-за огромных пожаров, охвативших палубы языками пламени и клубами густого черного дыма, поднимающегося высоко в небо. Но, артиллерия «Марата» и «Октябрьской революции», добившись под конец точных накрытий своими двенадцатидюймовыми снарядами главного калибра передней части «Тирпица», все-таки настолько размолотила верхнюю часть немецкого флагманского корабля, особенно ближе к носу, что почти весь противоминный калибр линкора и скорострельные зенитные пушки вышли из строя, а их расчеты были уничтожены или ранены.

По этой причине, огневых средств, чтобы эффективно отбиваться от атаки торпедных катеров прямо по курсу, на «Тирпице» почти не осталось. А те немногие, которые еще уцелели, не успевали точно наводить стволы. Ведь к этому моменту командные посты централизованного управления артиллерией немецкого линкора вышли из строя. И комендорам каждой пушки приходилось прицеливаться в ручном режиме в очень скоростные и маневренные «туполевские поплавки», демонстрирующие на спокойной летней воде все свои атакующие возможности, да еще и выставляющие дымовую завесу.