5 21 августа 1932 г. Булонь-сюр-Сен Воскр<есенье> 21 авг<уста>. <1>932.
Оля, милая, не ропщите и радуйтесь, что уехали из Парижа. Вчера было ужасно. Ночью гремело и шел жидкий дождь, после которого стало еще хуже: душно и сыро. Мечтаю об отъезде, как о спасении, ибо еще здоров (тьфу, тьфу, тьфу!), но боюсь расхвораться. Хожу дома голый, вчера дважды садился в ванну — остальное время умудряюсь писать да еще полемизировать[955]. Наль уже два дня лежит в своем будуаре не двигаясь и требует, чтобы ему подавали еду в постель: в кухню ходить не желает. Итак, добывайте мне комнату с оружием в руках. О дне, когда можно приехать, телеграфируйте, а то нетерпение меня заест. Я все устроил, чтобы ехать в среду. Поэтому сам не буду телеграфировать, а Вы пошлите за мной автомобиль к тому поезду, которым сами приехали: если комн<ата> свободна со среды — то в среду, если с четверга, то в четверг, — но умоляю, чтобы это была среда[956]! В автомобиль, как конфета в бонбоньерку, постарайтесь сесть сами — а то я соскучился. Вообще — единственное чувство, которое я сейчас испытываю, — нетерпение. Все прочие вытеснены им начисто. Никаких новостей сообщить не могу — никого не вижу, только вчера вечером встретил в Murat’e Зайцевых. Они познакомили меня с какой-то тетей[957]. Задыхался с ними до половины 12-го, а потом с тетей — до половины первого. Сегодня до вечера опять дома, один, пишу, а вечером Шурочка принесет мне в Murat полторы тысячи[958]. В ожидании этой минуты дрожу, как лист, — от нетерпения и [зависти] жадности. (Сперва написал было — зависти, из чего Вы можете видеть, что мозги мои начинают уже размягчаться, как сливочное масло). За сим — до свидания. Помните, что я должен уехать в среду, а то взорвусь, как бутылка с квасом. Целую Ваши лапки — все четыре. Марианну целую в губки, а г-жу Грачеву[959] и сына ее — куда попало, только бы дали комнату. Ваш В. Х<одасевич> Наль Вас целует особливо, с большой нежностью. Он все время о Вас спрашивает, даже надоело. Веер добуду и привезу. 6 <11 декабря 1933 г. Булонь-сюр-Сен> [960] Понедельник.
Милый мой — я решил не выходить, а вчера даже весь день лежал[961]: 37, 8. Сейчас — 37. Надеюсь завтра под вечер отправиться в «Возрождение» и тогда позвоню к Вам[962]. Плохо, что весь день сегодня и завтра надо писать[963], а голова тяжелая. Вчера к Вам звонила Милочка[964]. Сегодня она меня кормит, а в данную секунду метет кухню и столовую. Умоляю Вас как можно дольше не выходить из дому. Как здоровье Марьянны?[965] Целую. В. 7 <Середина августа 1935 г. Байон> [966] Буля, здесь место чудное[967]. Парк — настоящий, не сады. Народу очень мало, и ни намека на красивую жизнь. Хорошо, что я не взял серый костюм. Если ты привезешь меховую кофту, то это будет, как если бы я привез смокинг. Зато плед привези непременно.
В автобусе — автомат, на котором выскакивают названия остановок. Но сам он не останавливается, а надо требовать. Когда выскочит такая табличка: Forêt du Lys. Tennis de Clairière aux Chênes приготовься вылезать. А когда выскочит такая: Forêt du Lys. Route de Baillon кричи: «Остановитесь на углу 9-й авеню!» И на повороте слезай. Будь здорова, целую. Владюша P. S. Нужное для тебя имеется. ______________________ Предисловие, публикация и комментарий Джона Малмстада (Кембридж, Массачусетс) В. В. Кандинский — русский писатель Есть грань гения Кандинского, которая до сих пор не привлекала внимания специалистов по творчеству живописца, а именно его самобытность как русского писателя. Правда, до сравнительно недавнего времени кандинсковедами были по большей части европейцы, которые не владели русским языком и были больше заняты соотнесением его немецких философских и теоретических текстов с живописным творчеством и с возникновением в XX веке новой формы искусства — абстракционизма, чем анализом его литературных достоинств. Автор первой большой биографии Кандинского, до сих пор непревзойденной, Вилл Громанн, мог утверждать: «Во всех текстах Кандинского мы часто спотыкаемся на не всегда ясных выражениях, он <Кандинский> не лишен противоречий. Было бы несправедливо упрекнуть его в этом, так как мы не должны забывать, что Кандинский был пишущим по-немецки русским, что он был живописцем, а не теоретиком»[968]. Известно, однако, что Кандинский был и остается признанным как немецкий поэт. Хьюго Балл был одним из пропагандистов его поэтического сборника «Klänge» («Звуки») и «композиций для сцены» «Dergelbe Klang» («Желтый звук») и «Violett» («Фиолетовая занавесь»)[969]. Со своей стороны, дадаисты декламировали немецкие стихотворения этого одесского художника. Жан Арп написал прекрасные страницы об искусстве немецкого поэта Кандинского: «Из „бытия в чистом виде“ он заставляет зародиться красоты, которых никто еще не созерцал. Ряды слов, ряды фраз появляются в его стихотворениях так, как это еще не бывало в поэзии. В этих пьесах веет дыхание, идущее из вечных, неисследованных недр. Формы восстают, мощные, как говорящие горы. На книгах неба цветут звезды из серы и мака. В мглистых озорствах дематериализуются человеческие тени. Земные ноши обувают эфирные ботинки. Ряды слов и фраз возвращают читателя к постоянному течению, постоянному становлению вещей — чаще всего, пожалуй, в тональности черного юмора, но, что специфично именно для этой поэзии, она не имеет ни нравоучительной, ни поучительной цели»[970]. Вот маленькое стихотворение в прозе «Дорога»: Что есть духу выбегает средней ширины дорога из деревни и дальше бежит. Селась на холм. Бац! Несколько бешеных скачков, раза два-три оборвалась. Еще раз ух! — на верху. Тут не мешает и дух перевести. Некогда! Раз! Вниз окатилась. Тут и не сообразишься! Некогда. Рррррр… вниз катится. Раза два-три головой вниз, кувырком. Раз! До низу докатилась. Шшшшшш…… Равнинка, полями покрытая. Колосья щекочат. Вот и опять холм — с духом надо собраться. Раз! Раз! Раз! Раз! Впопыхах кое-где криво пошло. Теперь не поправить. Проехало. И не место деревьям тут расти. Ух! Вот где круто! А внизу поперек глубокая канава, полная воды. Ах ты, Господи! А! Деревья милые. Одним духом листву свою сбросили, ветки и веточки, от корней оторвались и кажется, катятся, катятся. Скорей, скорей. Тонкими углами друг с дружкой смыкаются. Ах! В серединке, чуточку полевее, длинная прореха осталась. Красная сосна торопится, отряхивается. Иглы летят. Кр р р ряк! От упрямого корня оторвалась. Что духу катится сосновый ствол, по пути ветки отряхивает и хлоп! Прореха заполнилась как раз вовремя: только-только дорога в канаву не скатилась, не вымокла. Через мост перекатилась и, задыхавшись, на отлогий холм всползла. А с него опять вниз, по пути воздух в себя набравши. Не подоспели деревья, так бы она и застряла. Да! А теперь по самому краешку воды прошла. О! Волны! Раз! Раз! Раз! Все-таки частичку — они захватили. Дорога в страхе вперед ринулась. Скорей! Скорей! В лес — вон он, зовет, кивает. Всякому сейчас видно, что друг. А со всех сторон камни катятся. Грррррр… …хххххх… …плотно, плотно друг к дружке ложатся — Шипит даже — глядь! Подняли бочок. Вода отступила. Камни всегда чего-нибудь стоят. А дорога тем временем в лес спряталась. Так напугалась, что и не заметила, как к ней деревья и кусты ласковы: вверх подскакивают, от листвы отряхаются, так что по всему лесу треск и гомон стоит. Не понять, куда это они вдруг деваются, бесследно пропадают. В себя постепенно придя, идет теперь дорога спокойно все дальше. Сколько страхов пережито! Что еще впереди ждет? На все она готова и запасом богатого опыта все преодолевает. А — а — а — а — а!!!! Кто же мог Это предвидеть?[971] вернуться Имеется в виду: Ходасевич В. Архив князя А. М. Горчакова. Необходимое разъяснение // Возрождение. 1932. № 2641, 25 августа. Ходасевич, «во имя научной истины и человеческой справедливости», внес «несколько исправлений» в заметку «г. Д-ча», опубликованную под таким же названием в «Возрождении» от 11 августа 1932 г. (№ 2627). См. продолжение полемики: письмо в редакцию от М. К. Горчакова, внука А. М. Горчакова, и «Ответ Кн. М. К. Горчакову» Ходасевича (Там же. № 2669, 22 сентября; перепеч.: Ходасевич В. Пушкин и поэты его времени / Под ред. Р. Хьюза. Berkeley, 2001. Т. 2: Статьи, рецензии, заметки 1925–1934 гг. С. 538–544). вернуться См. запись от четверга 25 августа 1932 г.: «В 2 ч<аса> в St. Hilaire» (Ходасевич В. Камер-фурьерский журнал. С. 199). В письме к Н. Н. Берберовой от 26 августа Ходасевич приводит полный адрес пансиона: «Chatelet. St. Hilaire — St. Mesmin (Loiret)» (Письма В. Ходасевича к Н. Веберовой. С. 290). Ходасевич вернулся в Париж 15 сентября. Сен-Илер находится к юго-западу от Парижа, недалеко от Орлеана (в департаменте Луарэ). вернуться См. запись от субботы 20 августа 1932 г.: «Веч<ером> в Murat (Зайцевы! Абрамова)» (Ходасевич В. Камер-фурьерский журнал. С. 199). Зайцевы — Борис Константинович (1881–1972), прозаик, переводчик, и его жена Вера Алексеевна (урожд. Орешникова, по первому мужу Смирнова; 1878 или 1879–1965), давнишние (по Москве и Берлину) и близкие друзья Ходасевича. вернуться См. запись от воскресенья 21 августа 1932 г.: «Веч<ером> в Murat (Шура)» (Там же). Шурочка — художница Александра Николаевна Прегель (урожд. Авксентьева; 1907–1984), дочь М. С. Цетлиной и Н. Д. Авксентьева, жена Б. Ю. Прегель, брата поэтессы С. Ю. Прегель. Шурочка принесла Ходасевичу деньги, которыми (без возврата) А. С. Тумаркин, брат М. С. Цетлиной, снабдил его на поездку, чтобы старый друг (они учились вместе в Москве) отдохнул и поправился в деревне. вернуться Хозяйка русского пансиона в Сен-Илере. вернуться См. записи от 10–13 декабря 1933 г.: «10, воскр<есенье>. Марианна (завтр<акала>). — Весь день дома (нездоров). 11, понед<ельник>. Весь день дома (нездоров). 12, вторн<ик>. Весь день дома (нездоров). 13, среда. Весь день дома. — Веч<ером> М. Гофман» (Ходасевич В. Камер-фурьерский журнал. С. 225). вернуться Ходасевич зашел по делам в контору «Возрождения» только в пятницу 15 декабря. Вечером они с женой виделись с ее сестрой в кафе «Мюра». вернуться Ходасевич всего два раза печатался в «Возрождении» в декабре 1933 г. (после 7-го): «Белградская рукопись» (№ 3117, 14 декабря); «Ростопчина (К 75-летию со дня смерти)» (№ 3131, 28 декабря). вернуться Людмила Викторовна Барановская (род. 1904) — вторая жена В. В. Вейдле. вернуться Марголина, которая уже жила вместе с Ходасевичем, поехала к больной сестре на несколько дней. вернуться Ср. запись от понедельника 19 августа 1935 г.: «Утром — в Baillon, до 31-го (Ассы, Кулишер, Нилус…)» (Ходасевич В. Камер-фурьерский журнал. С. 260). Они еще раз поехали туда в августе 1937 г. Форэ ду Ли и Байон находятся к северу от Парижа, недалеко от городка Luzarches. вернуться Grohmann Will. Vassily Kandinsky. Sa vie, son oeuvre. Paris, 1959. P. 92. вернуться Все пьесы и тексты В. В. Кандинского о театре опубликованы в книге: Kandinsky. Du Théâtre. Über das Theater. О театре. Paris; Köln, 1998. вернуться Arp Jean. Kandinsky, le poète // Bill M. Wassily Kandinsky. Paris, 1951. P. 90. вернуться Рукопись стихотворения «Дорога» хранится в Архиве Кандинского в парижском Центре им. Жоржа Помпиду. |
