CERTIFICAT Je soussigné DUMONT Jean, Archimandrite, Recteur de la Mission catholique russe de Paris, certifie que Monsieur Vladislav HODASSEVITCH, fils de Félicien et de Sophie Brafman, né à Moscou le 29 mai 1886 et décédé à Paris le 14 juin 1939, était de religion catholique romaine. Il a été baptisé dans cette religion dès sa naissance en l’église catholique romaine de S. Pierre-S. Paul à Moscou, par le soin de ses parents tous deux de cette même religion en raison de leur origine polono-lithuanienne. Monsieur Vladislav HODASSEVITCH est décédé à Paris après avoir acquis une grande notoriété comme poète. Ses funérailles ont été célébrées dans l’église de notre mission le 17 juin 1939 selon le rite de la Sainte Eglise catholique, au milieu d’un grand concours d’amis et d’admirateurs. A Paris le 17 juillet 1942 Le Recteur, Dumont Archimandrite (подпись) (Печать: Eglise catholique russe Paris) (Свидетельство. Я, нижеподписавшийся Дюмон Жан, Архимандрит, Ректор русской католической миссии в Париже, удостоверяю, что господин Владислав ХОДАСЕВИЧ, сын Фелициана и Софьи Брафман, родившийся 29 мая 1886 г. в Москве и скончавшийся 14 июня 1939 г. в Париже, был римским католиком. Он был крещен в римско-католической церкви Св. Петра и Св. Павла в Москве благодаря тому факту, что оба его родители, будучи польско-литовского происхождения, исповедовали эту же религию. Господин Владислав ХОДАСЕВИЧ скончался в Париже, приобретя большую известность как поэт. Его похоронили 17 июля 1939 г. в церкви нашей миссии по обряду Святой католической Церкви при большом стечении друзей и поклонников. Париж. 17 июля 1942.) Как пишет Берберова, Ольгу «задержали в Дранси, благодаря этим бумагам, ровно на два месяца. Все арестованные 16 июля были высланы, видимо, в Аушвиц 17-го. Она оставалась в лагере, и все это время мы даже переписывались и посылали ей посылки. Но свидания Н. В. М<акеев> с ней не получил, и в последней своей открытке (написанной в середине сентября, разумеется, по-французски) она прощалась с нами накануне отправки, говорила, что не боится. И что ее обрили»[932]. Ольга Марголина-Ходасевич, как и почти все члены ее семьи, погибла в концлагере, по-видимому в Аушвице. * * * 1 25 июня 1932 г. Булонь-сюр-Сен. [933] Милая Ольга Борисовна, от тугой перевязки лицо у меня отекло так ужасно и так забавно, что я не могу даже выйти, чтобы Вам позвонить по телефону. Это письмо опустит консьержка — одному Богу ведомо, когда Вы его получите. Я позвоню к Вам, как только приду в себя, — м<ожет> б<ыть>, даже сегодня под вечер[934]. Целую Ваши руки. Привет М<арианне> Б<орисовне>[935]. Ваш В<ладислав> Х<одасевич> Суббота, 10 ч<асов> утра. [936] 2 <8 июля 1932 г. Париж>. [937] Пятница.
Милая Ольга Борисовна, я слегка прихворнул, и так как мне нужен уход, то переселися дня на два к Каплуну[938]. Позвоню Вам, как только смогу это сделать. В общем я слегка изнемог, и по Вас соскучился очень.
Целую лапку I и II. Привет М<арианне> Б<орисовне>. Ваш В. Х<одасевич> 3 19 июля 1932 г. Арти. 19 июля <1>932 Arthies.
Милая Оля, — вчера, наконец, добрался-таки я до отдыха[939]. Здесь совершенная тишь и глушь — все, чтó мне нужно и чтó смогу вытерпеть не больше недели. Сижу в крошечной комнатушке и пишу на шатучем столике. Как Вы догадываетесь, нет никаких событий, кроме сухой, но прохладной погоды, завтраков, обедов да еще четы Азовых[940], с которыми я беседую, как ягненочек. После приезда вчера я позорно спал три часа, потом стрекотал на машинке, как полевой кузнечик. Ягненок, кузнечик — вот те нежнейшие и кротчайшие существа, с которыми невольно приходится себя сравнивать. Остается добавить, что собираюсь слегка попорхать над полями, как бабочка, и вернуться в Париж румяным, как роза. В воскресение вечером у меня было свидание с Вейдле в Murat’e[941]. Полонские[942] и Макеевы[943], сидя за соседним столом, страдали, не зная, чему приписать появление Вейдле. Этого мало: у него была большая картонка — не знаю с чем. Но и этого мало: за третьим столом сидел неизвестный человек с дамой — я с ними раскланялся. Так вот: Вейдле, картонка, неизвестные люди (гр. Бобринский[944] со своей свояченицей) — все это так таинственно, что, вероятно, по сию пору обсуждается на рынке. Уехав, я задал загадку соотечественникам и современникам. Шутки, однако, в сторону. Я здесь, кажется, несколько отдохну и приду в порядок. Этому в особенности, конечно, способствует полное отсутствие каких бы то ни было мыслей[945]. За отсутствием таковых (или, по крайней мере, таких, которые можно доверить бумаге) — я лишен возможности написать Вам что-нибудь путное или хоть любопытное. Впрочем, все существенное остается по-старому — о чем Вы можете догадываться. Вы же мне напишите, пожалуйста, вот о чем: как Вы себя чувствуете? что случилось с Вами и в свете? все ли у Вас благополучно? И еще о разных вещах, которые Вы сочтете для меня любопытными. Писать же мне нужно так: Mr. V. Hodassevitch. Chez Yarko[946]. Arthies (Seine et Oise). Напишите мне о себе — умоляю. Иначе я здесь не усижу до понед<ельника>. Затем с нежностью целую Ваши ручищи и пламенно обнимаю М<арианну> Б<орисовну>. Ваш В. Ходасевич 4 22 июля 1932 г. Арти 22 июля <1>932
Arthies.
Жаль, милый друг, что Вы не хотите видеть меня до понедельника. Меж тем я решил ехать отсюда в воскр<есенье> утром, чтобы избежать здешней воскресной суматохи и чтобы не ехать в понедельник утром, когда в поезде и особливо в здешнем автобусе бывает давка. Кроме того, чтобы ехать в город, надо вставать в половине шестого, а так как в понедельник у меня в городе неотложные дела[947], то я не хочу в один день переутомиться и растерять те жалкие золотники, которые, может быть, нагулял здесь. Следственно, в воскресение часам к 11 я буду на 4 Cheminées[948] и, несмотря на Вашу суровость, позволю себе позвонить к Вам по телефону. Авось все-таки Ваш телефонный баритончик скажет мне что-нибудь приятное[949]. Я здесь немного гуляю и много лежу. Кроме того, нащелкал два фельетона (вполне халтурных, одними пальцами, без участия головы, которая все еще отказывается работать)[950]. Кроме того, перещелкал из польского журнала рассказ о поездке в Москву — это для Гулливера[951], который чуть не погиб из-за того, что советские журналы не пришли вовремя[952]. Таков мой Вам отчет о моем существовании — прибавить к нему почти нечего. Публика здесь не любопытная, и я с ней мало общаюсь. Вечера нестерпимо скучны, я ложусь спать в половине десятого — зато с 6 утра томлюсь мечтами о кофе, который дают только почти уже в девять. Письмо Ваше — милое и утешное, но на самые милые и утешные пункты его могу дать ответ лишь словесный. О темноте особенно мне понравилось, как Вы, вероятно, сами догадываетесь. Скучать по Вас начал я только со среды — до среды находился в полнейшем отупении, из чего главным образом и понял, как я перед тем изнемог в Париже. Не знаю, что со мной было бы, если бы я оттуда не уехал. Между прочим — решено заметно изменить образ жизни[953], ограничив круг действий и встреч. Одна знакомая барышня + работа + одна милая кошка[954] — и все. Иначе меня ненадолго хватит. Впрочем, и на сие темы поговорим при свидании. Примите уверение в совершенном уважении и нежности. Ваш В. Х<одасевич> вернуться Датировано по штемпелю на пневматическом письме: 25. 6. 32. Отправлено по адресу: Mademoiselle О. Margoline. Hôtel Murat. 219, Bd Murat. Paris (16e). Ch 100 (номер комнаты написан другой рукой). Обратный адрес: Hodassevitch. Boulogne s/Seine. Rue des 4 Cheminées, 10 bis. Пневматическое письмо (carte pneumatique, «пневматичка» в разговорном языке русских парижан) — экспресс-почта. До массового распространения телефонов парижане пользовались услугами пневматической почты — пересылкой писем при помощи сжатого воздуха. Внутри французской столицы письма доходили до любого места в течение 2–3 часов. вернуться Ср. запись от субботы 25 июня 1932 г. в «Камер-фурьерском журнале»: «Нина (обедала). — В клинику. / Веч<ером> Марголины!» (Ходасевич В. Камер-фурьерский журнал. С. 196). вернуться Сестра О. Б. Марголиной, племянница М. Алданова; арестована вместе с сестрой, погибла в концлегаре. вернуться 25 июня 1932 г. приходилось на субботу. вернуться Соломон Гитманович (Германович) Каплун (Сумский; 1891–1940) — журналист и политический деятель (меньшевик), заведующий берлинским отделением издательства «Эпоха», в 1923–1925 гг. выпускавшего журнал «Беседа», одним из редакторов которого был Ходасевич; переехал в Париж, где сотрудничал в «Последних новостях». Его некролог, написанный Г. Я. Аронсоном, был помещен в «Социалистическом вестнике» (1941. № 3 (468), 10 февраля. С. 40. Подпись: Г. А.). Его брат — Борис Гитманович (1894–1938?), меценат, библиофил. См. записи от 7–9 июля 1932 г.: «7, четв<ерг>. Веч<ером> [к Вишняку]. К Каплуну (ночевал). 8, пят<ница>. У Каплуна. К зуб<ному> врачу / К Каплуну (ночевал). 9, суббота. [Нина]. Нина у Каплуна / К Вишняку. К Каплуну. У Каплуна: Вишняк — (велел прогнать) — Тумаркин. — Ночевал у Капл<уна>» (Ходасевич В. Камер-фурьерский журнал. С. 197). вернуться См. запись от понедельника 18 июля 1932 г.: «В 9 утра — в Арти» (Ходасевич В. Камер-фурьерский журнал. С. 197). 24 июля Ходасевич вернулся в Париж. Городок Арти находится к северо-западу от Парижа, к югу от города Magny-en-Vexin. вернуться Владимир Азов (Владимир Александрович Ашкенази; 1873–1941) — журналист, фельетонист, переводчик. Его жена — Наталия Филипповна. Ходасевич знал их по Москве. 23 июля 1932 г. он писал Н. Н. Берберовой из Арти: «С Азовыми общаюсь мало — только раз гулял с ними. Активных гадостей не заметил» (Письма В. Ходасевича к Н. Берберовой / Публ. Д. Бетеа // Минувшее: Исторический альманах. Paris, 1988. Вып. 5. С. 287). вернуться См. запись от воскресенья 17 июля 1932 г.: «Днем Вейдле. Веч<ером> в Murat (Вейдле; Полонские! Осоргина! Макеев! Бобринский!)» (Ходасевич В. Камер-фурьерский журнал. С. 197). Владимир Васильевич Вейдле (1895–1979) — литературный критик, искусствовед, поэт, мемуарист; близкий друг Ходасевича. Автор «итоговой статьи» «Поэзия Ходасевича» (Современные записки. 1928. № 34. С. 452–469), вскоре вышедшей отдельной брошюрой (Париж, 1928): перепеч.: Русская литература. 1989. № 2. С. 144–163. «Мюра» («Murat») — с 1930 г. любимое парижское кафе Ходасевича (83, rue d’Auteuil), находившееся недалеко от гостиницы, в которой жила Марголина с сестрой, описано им в прозаическом отрывке «Атлантида» (Ходасевич В. Собр. соч.: В 4 т. М., 1997. Т. 3. С. 116–118). вернуться Яков Борисович Полонский (1892–1951) — общественный деятель, журналист, библиограф, библиофил. Его жена — Любовь Александровна (урожд. Ландау; 1893–1963), поэтесса, литературный критик, сестра М. Алданова. вернуться Николай Васильевич Макеев (1889–1974) — журналист, художник, второй муж Н. Н. Берберовой (с 1933 г.). Его гражданская жена — Рахиль Григорьевна Осоргина (урожд. Гинцберг; 1885–1957), первая жена М. А. Осоргина. О нем см.: Берберова Н. Н. Курсив мой. С. 430–434. вернуться Петр Андреевич Бобринский (1893–1962) — поэт, прозаик, сотрудник газеты «Возрождение», секретарь журнала «Сатирикон» (1931), участник «Перекрестка». вернуться Ср. письмо Ходасевича к Н. Н. Берберовой от 19 июля 1932 г.: «Вероятно, и я здесь отчасти приду в себя. Я привез машинку, но писать ничего не буду, а все только переписывать» (Письма В. Ходасевича к Н. Берберовой. С. 284). вернуться Семен Маркович Ярко — хозяин русского пансиона в Арти, куда Ходасевич приезжал летом 1930–1932 гг. Пансион Ярко располагался в двух домах, кроме того, два домика хозяин снимал в деревне у местных жителей. В письме к Н. Н. Берберовой от 19 июля 1932 г. Ходасевич сообщил: «Ярко тоже почистились и навели кое-какой порядок. Меня, впрочем, чистка сия не коснулась: я живу в крошечной комнатушке, в том доме, где жили Зайцевы» (Там же. С. 284). 29 июля он писал ей же: «В Арти отдохнул порядочно, однако вновь туда ехать не хочется: грязь, робинзонство и грубость Ярко надоели» (Там же. С. 287). вернуться См. запись от понедельника 25 июля 1932 г.: «К Тумаркину. К Хрипунову. В Возрождение. В кафэ / Веч<ером> Марголины» (Ходасевич В. Камер-фурьерский журнал. С. 197). вернуться 16 октября 1928 г. Ходасевич переехал с 14, rue Lamblardie в Париже на 10, rue 4 Cheminées в Булони-Биянкуре, где он жил до 29 декабря 1932 г. вернуться См. запись от воскресенья 24 июля 1932 г.: «В 6 утра — из Арти / К Каплуну / Оля. С ней в C des Sports и в Murat (Марианна; Вейдле! — Полонские!)» (Там же). вернуться Ср. письмо к Н. Н. Берберовой от 23 июля 1932 г.: «Я в Арти отдохнул и пощелкал порядочно. Сделал трех (а не двух) Гулливеров и два халтурных фельетона — всего 1320 строк» (Письма В. Ходасевича к Н. Берберовой. С. 286). За вторую половину июля и за август 1932 г. Ходасевич опубликовал две рецензии и один фельетон в газете «Возрождение»: «Матушка-тундра» (№ 2613, 28 июля; рец. на кн.: Zenzinov V. Le chemin de l’oubli. Paris, 1932); «Блок и театр» (№ 2620, 4 августа; рец. на кн.: Волков Н. Д. А. Блок и театр. М., 1926); «О горгуловщине» (№ 2627, 11 августа). вернуться См.: Гулливер. Литературная летопись: Поляк в СССР // Возрождение. 1932. № 2613, 28 июля. Она начинается так: «Польский писатель Ант. Слонимский побывал в советской России. Своими впечатлениями он делится с читателями журнала „Wiadomości Literackie“. Приведем в сокращении несколько его наблюдений, касающихся музеев, литературы, живописи, театра». Ходасевич составлял еженедельные обзоры советской литературы, которые выходили в «Возрождении» в рубрике «Литературная летопись» за подписью «Гулливер». Как видно из этого письма (и других), значительным преувеличением можно считать утверждение Н. Н. Берберовой, что эти обзоры писались ею одной и что Ходасевич лишь редактировал написанное (см.: Берберова Н. Н. Курсив мой. С. 368). Ясно, что авторство было совместное. Подробно о проблеме соотношения авторства текстов «Гулливера» см.: Малмстад Дж. Единство противоположностей. История взаимоотношений Ходасевича и Пастернака // Литературное обозрение. 1990. № 2. С. 53–54, 58; Яковлева К. Литературная критика В. Ф. Ходасевича в газете «Возрождение»: К проблеме канонического текста и атрибуции // Лесная текстология: Труды III летней школы на Карельском перешейке по текстологии и источниковедению русской литературы. Пос. Серово. Ленинградская область. 2007. С. 142–148. вернуться «Литературная летопись» Гулливера печаталась в «Возрождении» 28 июля, 4 и 11 августа 1932 г. В письме к Берберовой от 23 июля 1932 г. Ходасевич сообщил: «Таким образом, следующий Гулливер будет нужен на 18 августа <…>. У меня есть „Новый мир“. Как быть? Прислать ли его тебе или ты успеешь сделать хронику по возвращении в Париж?» (Письма В. Ходасевича к Н. Берберовой. С. 286). См.: Гулливер. Литературная летопись: Салтыков-Щедрин в СССР; Новый роман Пильняка; Стихи в «Новом мире» // Возрождение. 1932. № 2634, 18 августа. вернуться Ср. письмо к Н. Н. Берберовой от 23 июля 1932 г.: «…ты, конечно, права — мне нужно себя привести в порядок. За пять дней артийских я многое обдумал и твердо решил внести ряд существенных изменений в свою жизнь» (Письма В. Ходасевича к Н. Берберовой. С. 286). вернуться Когда в 1931 г. любимый кот Ходасевича Мурр умер (о нем см. стихотворение 1934 г. Ходасевича «Памяти кота Мурра»), его место в доме занял Наль, взятый по совету И. И. Фондаминского, который считал, что только так можно утешиться в горе. Кот Наль умер уже после войны. В очерке «Младенчество» (1933) Ходасевич пишет: кошки «не умны, они мудры, что совсем не одно и то же. Сощуривая глаза, мой Наль погружается в таинственную дрему, а когда из нее возвращается — в его зрачках виден отсвет какого-то иного бытия, в котором он только что пребывал <…> нет ничего более трогательного, чем кошачья дружба. Она проявляется в особенности тогда, когда плохи ваши обстоятельства или тяжело у вас на душе» (Ходасевич В. Собр. соч.: В 4 т. Т. 4. С. 192–193). |
