9 ноября Е. М. Мунт писала мужу: «Милый Принц, я ужасно рада, что Вы нашли театр, который Вам нравится», упомянув: «Сегодня получила от Оли письмо. Пишет и про театр, как Вас хвалят»[309]. Тем временем готовился второй «цикл» «Дома интермедий», который предполагалось показать 8 ноября[310].
Однако 5 ноября, после 25-го представления первой программы, «Дом интермедий» прекратил свои спектакли. П. Потемкин в воспоминаниях писал, что театр «закрылся дико. Компания огорченных актеров после спектакля поужинала за столиками зрительного зала и, поссорившись с буфетчиком из-за счета, устроила побоище стенка на стенку с буфетчиком, поварами и лакеями. Пострадала мебель, пострадали актеры и буфетчик. К счастью для театра (нет худа без добра) — все это случилось накануне смерти Толстого. На другой день по случаю траура все театры были закрыты. Под общее закрытье закрылся и „Дом Интермедий“. Закрылся, правда, на этот раз еще не совсем»[311]. 13 ноября 1910 года А. А. Голубев сообщал жене в Екатеринослав о прекращении спектаклей «Дома интермедий»: «Сейчас начало ночи, второй час, и мне как-то странно, что я дома, до того я веду невозможный образ жизни; и это ужасно, не вижу возможности выбиться из того водоворота, в который я попал. Театр наш закрыт, но вера в его возрождение живет, и упрямство, желание открыть его во что бы то ни стало — крепнут. Нет денег, а их надо много. Мы идем на всевозможные выдумки. Пронин посылает домой, в Чернигов, телеграмму содержания отчаянного, начинающуюся фразой — „теперь или никогда!“. Ему переводят 1000 рублей. Я подписываю два векселя каким-то двум дамам по 500 рублей, еще 1000 р<ублей>. Набираем Кузмину 100 р<ублей> и отправляем в Москву, доставать деньги и устраивать экстренно несколько гастролей нашего театра[312]. Завтра подсылаю писателя Зноско-Боровского к Льву Голубеву[313] (они оба лицеисты и дружны) за субсидией. Упрашиваю папу написать Солодовникову[314] в Москву, м<ожет> б<ыть>, одолжит 1000. Рассчитываем набрать тысяч 5, 6 и продолжать во что бы то ни стало. На меня напало странное состояние. Мозги не работают совершенно, и вместе с тем все в театре надеются и ждут чего-то только от меня. Мне приходится выполнять вещи невероятные! И вести переговоры с жуликами Томашевскими, и доставать деньги, и участвовать в Художественной Комиссии, и играть, и вести в данный момент всю административную работу. И все это на фоне ужасного душевного состояния. Я стал совершенно бессердечен, нервы натянулись страшно, а иногда я плачу без всякой причины. И все жду, что что-то случится и все кончится…» Е. М. Мунт, внимательно следившая за положением дел в «Доме интермедий», стремилась поддержать мужа. 20 ноября она писала ему: «Если бы у меня были деньги, я дала бы на Ваш театр. Меня так радует, что Вы полюбили и привязались к нему и что Вас считают там таким нужным. Отчего же нужно так много денег? <…> Едете ли Вы в Москву? Напишите мне сейчас же, если Ваш театр возродится. Значит, Пронин там?» 21 ноября снова: «Ужасно рада, что возрождается Ваш театр. <…> Откуда же Вы достали денег для театра в конце концов? Наверное, Лев Голубев опять не дал, конечно?» «Дом интермедий» был снова открыт 3 декабря 1910 года и показал свою новую программу[315], в которую входили: комедия Е. Зноско-Боровского «Обращенный принц, или Amor omnia vincit» (стихи М. Кузмина)[316], сольные номера[317] и комедия И. А. Крылова «Бешеная семья»[318]. Во втором «цикле» заметным событием стала комедия Е. Зноско-Боровского «Обращенный принц». Как и в «Шарфе Коломбины», в этой пьесе «контуры сюжета, по-сказочному реальные, вдруг истончались, истаивали, сквозь них проступали очертания притчи, исполненной метафорической многозначности»[319]. Одновременно в этой постановке Мейерхольд широко и щедро использовал приемы народного балагана с его шутовским разоблачением театральных приемов и вовлечением зрителей в игру. Постановка была растянута и длилась более двух часов. По свидетельству «Петербургской газеты», положение спас исполнитель главной роли А. А. Голубев, о котором сообщалось: «Всю пьесу „вынес“ на своих плечах г. Голубев (принц). Это, безусловно, умный и даровитый артист, который все время сдерживал общий тон пьесы, готовый опуститься слишком низко»[320]. Тем временем конфликт среди устроителей театра разгорался. 7 декабря 1910 года М. Кузмин отправил Мейерхольду письмо, где писал о положении дел в театре: «…я ни минуты не могу быть в той атмосфере, которая создалась в „Доме Интермедий“. Конечно, формально и фактически можно заставить все исполнить, но приезжать как в чужой и всецело враждебный лагерь, скрываться, как покойный Бонч по конторам, не смея носа высунуть без косых взглядов, иметь каждое предложение, каждое указание встреченным явным ропотом, присутствовать при таком позоре, как вчерашнее представление „Беш<еной> семьи“ с совершенно пьяным, бушующим Гибшманом, иметь, покуда мы скрывались и обживались, уже всю поголовно труппу распропагандированною закулисными демагогами, которые не теряли ни дня, ни часа, ни минуты; обращаться с людьми как с хамами или приходить не здороваясь, не разговаривая, и только командовать ропщущим актером — невозможно, и кому это нужно? Знать, что что бы тонкого, острого, забавного, трогательного ни придумал, — все будет встречено бунтом только потому, что это исходит от нас, — я психологически и физически не могу, я серьезно говорю. Конечно, актеры — как дети, скажут им одно — они радуются, скажут другое — ропщут, но беда в том, что, покуда мы ждали, те-то не спали. Их немного: Шпис, Потемкин, Хованская, Пронин, (Пельцер[321]), отчасти Голубев. Но их слова теперь повторяют все, все поголовно»[322]. Отношения с Томашевскими к этому времени были доведены до крайности[323]. 21 декабря в открытом письме в редакцию газеты «Биржевые ведомости» А. Томашевская вызвала Мейерхольда на третейский суд[324]. Днем позже газета напечатала ответное письмо В. Э. Мейерхольда с отказом от третейского суда, выдержанное в довольно резком и бесцеремонном тоне[325]. Сложная ситуация в театре отразилась на перераспределении ролей. С 17 декабря Голубев выступал в прологе «Исправленный чудак» (роль г-на Ника), а месяц спустя, с 17 по 20 января, в том же прологе выходил на сцену в роли Директора «Дома интермедий». Параллельно спектаклям велась подготовка третьего «цикла»[326]. Одновременно в «Доме интермедий» готовилась рождественская программа. В письме от 3 января 1911 года Е. М. Мунт спрашивала мужа о последних событиях в театре: «Были ли Вы на балу арлекинов?[327] Это было ведь 29? Как у Вас в театре? Были сборы на праздниках? Поедете в Москву? Это меня очень интересует». вернуться По отзыву П. Потемкина, Голубев-Арлекин в «Шарфе Коломбины» «был превосходен» (Потемкин П. «Доктор Дапертутто»: (Из театральных воспоминаний)). В рецензиях отмечалось, что в пантомиме «Шарф Коломбины» «выделились» Голубев-Арлекин и исполнители ролей Коломбины и Пьеро, которые «стильно ведут свою молчаливую и красноречивую игру» (Solus [Арабажин К. И.]. Дом интермедий // Биржевые ведомости. 1910. № 11966, 13 октября. Веч. вып. С. 5), упоминался «Арлекин, в вакхическом танце кружащий всех, кто попадает в сферу его влияния» (Старый Воробей. Между столиками (В «Доме интермедий») С. 9). вернуться Театр и спорт. 1910. № 63, 3 ноября. С. 14. Первоначально репетировались «Пролог» С. Ауслендера, интермедия М. Сервантеса «Ревнивый старик», музыкальная драма Гофмансталя «Белый веер», пантомима К. Мендеса «Лебедь» и пьеса Е. Зноско-Боровского «Эльвира» (позднее переименованная в «Обращенного принца») (см.: Там же. № 45, 16 октября. С. 15–16; № 52, 23 октября. С. 17). 20 октября сообщалось: «Режиссер „Дома интермедий“ Доктор Дапертутто написал новую пьесу, которая в ближайшем будущем войдет в репертуар». В этой заметке наряду с прологом Ауслендера был упомянут пролог А. Толстого и сообщалось, что приступили к репетициям пьесы А. Франса «Муж, у которого немая жена» (совр. название: «Комедия о взявшем в жены немую») и планируют «поставить несколько небольших опереток — Оффенбаха, Делиба и т. п. Часть их войдет в состав спектакля, в „цикл“, другие — в дивертисмент. В последнем случае они будут ставиться без декораций, „на ширмах“» (Там же. № 49, 20 октября. С. 19). 23 октября в готовящейся программе упоминалась также оперетта Оффенбаха «Электро-магнетический урок пения» (Там же. № 52, 23 октября. С. 17). В начале ноября в новый цикл предполагалось также включить комическую оперу И. А. Крылова «Бешеная семья» и оперетту Лекока «Цирюльник из Трувиля» (Там же. № 62, 2 ноября. С. 16), пьесу М. Кузмина «Принц с мызы», оперетту Делиба «Шесть девиц для замужества» и «Ждите меня под вязом» Реньяра (см.: Там же. 1910. № 68, 8 ноября. С. 16; Речь. 1910. № 309, 10 ноября. С. 7). вернуться Потемкин П. «Доктор Дапертутто»: (Из театральных воспоминаний). Сведений о причинах прекращения спектаклей «Дома интермедий» в периодике не обнаружено, за исключением одной публикации в «Петербургской газете»: «По слухам, одно временно прекратившееся театральное предприятие закончилось грандиозным побоищем, на манер известного сестрорецкого скандала, с участием официантов. Больше всех пострадал известный поэт-декадент. Говорят о предстоящем процессе, в котором замешаны некоторые режиссеры-новаторы». ([Б.п.] Театральное эхо. Финал декадентской затеи // Петербургская газета. 1910. № 312, 13 ноября. С. 4). В связи с закрытием «Дома интермедий» М. Кузмин отмечал в дневнике: «Скандал в „Интермедии“ я так хорошо помню, что скучно писать» (Кузмин М. Дневник 1908–1915. С. 245). вернуться См.: Там же. С. 245–246. В печати сообщалось о предстоящих выступлениях «Дома интермедий» в Великий пост в Москве в театре Незлобина (Театр и спорт. 1911. № 127, 11 января. С. 15; № 136, 20 января. С. 14; [Б.п.] Хроника // Обозрение театров. 1911. № 1283, 7 января. С. 14). вернуться Лев Викторович Голубев — сын Виктора Федоровича Голубева (1842–1903), инженера, предпринимателя и мецената, двоюродного брата отца А. А. Голубева. По завещанию В. Ф. Голубева его сыновья Лев и Виктор осуществляли поддержку и перечисляли денежные средства на содержание больниц, санаториев, училищ, институтов, музеев, редакций журналов. вернуться Вероятно, имеется в виду Петр Гаврилович Солодовников, старший сын и душеприказчик знаменитого мецената Гаврилы Гавриловича Солодовникова (ум. 1901), оставившего многомиллионное состояние, завещанное на благотворительные цели. вернуться По свидетельству П. Потемкина, «капиталов» Е. А. Зноско-Боровского «тем не менее хватило на аванс Мейерхольду и на постановку его пьесы — „Очарованный или Разочарованный (забыл эпитет) Принц“. Мейерхольд опять загорелся, опять дал изумительную постановку…» (Потемкин П. «Доктор Дапертутто»: (Из театральных воспоминаний)). вернуться Комедия «Обращенный принц» шла в инсценировке Доктора Дапертутто с вставными музыкальными номерами А. К. Глазунова и Л. Делиба. Художник С. Ю. Судейкин. Постановка танцев: Эльвиры — А. В. Ширяев, Анжелики — В. И. Пресняков. вернуться Во вторую часть программы кроме выступлений Гибшмана и Казарозы входили песни из репертуара «Летучей мыши» в исполнении Николаева (Н. В. Петрова) и Восточный танец в исполнении Гринева. Танцы ставили А. В. Ширяев и В. И. Пресняков. вернуться «Бешеная семья» — комедия в 3-х действиях И. А. Крылова (1793), музыка М. Кузмина, декорации А. Арапова (2-й акт) и Н. Крымова (1-й и 3-й акты), костюмы А. Арапова. вернуться Тихвинская Л. Повседневная жизнь театральной богемы Серебряного века: Кабаре и театры миниатюр в России: 1908–1917. С. 106. вернуться [Б.п.] Дом интермедий // Петербургская газета. 1910. № 334, 5 декабря. С. 11. По характеристике С. Ауслендера, Голубев-принц — то «очаровательный романтический герой, то злая сатира на всех говорящих нежные и пылкие слова, клянущихся в вечной верности, готовых на подвиги любовников» (Ауслендер С. Дом интермедий // Русская художественная летопись. 1911. № 1. С. 7). В других отзывах упоминалось, что «принц — Голубев — интересен» (Регинин Вас. В Доме интермедий // Биржевые ведомости. 1910. № 12057, 4 декабря. Веч. вып. С. 5), «Минутами хорош был принц г. Голубев, хотя в общем впечатление от игры его бледное» (Леонид З. Дом интермедий // Петербургский листок. 1910. № 334. 5 декабря. С. 3). вернуться Сергей Михайлович Пельцер — заведующий бутафорией театра. вернуться Переписка М. А. Кузмина и В. Э. Мейерхольда 1906–1933 / Публ. и примеч. П. В. Дмитриева // Минувшее: Исторический альманах. М.; СПб. 1996. Вып. 20. С. 361–362. С этим письмом была связана публикация 14 января 1911 г. открытого письма М. Кузмина и Н. Сапунова в редакцию газеты «Речь»: «В „Доме интермедий“ никакого участия мы за последнее время не принимали, почему ни в каком случае не отвечаем за художественную часть того, что происходит это время в названном театре. От участия же в художественном комитете мы отказались уже давно. М. Кузмин, Н. Сапунов» (Там же. С. 364). вернуться Несмотря на то что ни одна из готовившихся Томашевским постановок не вошла в программу второго «цикла», по-видимому, в декабре сотрудничество с ним еще продолжалось: 22 декабря в анонсе рождественского репертуара «Дома интермедий» упоминалась готовящаяся постановка старинной русской пьесы «Царь Максимилиан» (Театр и спорт. 1910. № 111, 22 декабря. С. 15), позднее, в режиссуре Томашевского, она была показана на вечере лубка, устраиваемом обществом художников «Союз молодежи» (см.: Санкт-Петербургские ведомости. 1910. № 291, 29 декабря. С. 6; Театр и спорт. 1910. № 117, 30 декабря. С. 14). вернуться Томашевская А. Письмо в редакцию. С. 7. См.: Кузмин М. Дневник 1908–1915. С. 683. вернуться Приводим текст письма: «М. Г., г. Редактор! Все в письме г-жи Томашевской („Бирж<евые> вед<омости>“ веч<ерний выпуск> № 12085) ею вымышлено. Не буду возражать по пунктам. Главное, что я имею сказать, пишу, воспользовавшись письмом г. Томашевской как поводом довести до всеобщего сведения: 1) что бы вздорного ни писалось по моему адресу, кем бы то ни было, я даю себе слово никаких возражений не писать, 2) вызовы на третейские суды принимаю лишь от людей себе равных. Вс. Мейерхольд». (Биржевые ведомости. Веч. вып. 1910. № 12087, 22 декабря. С. 6). вернуться В связи с подготовкой новой программы газеты писали: «Для третьего цикла намечена „Наказанная неучтивость зрителя“ С. Ауслендера, „Ревнивый старик“ Сервантеса и оперетка Делиба» (Речь. 1910. № 321, 22 ноября. С. 4); «В „Доме интермедий“ готовится к постановке в ближайшем времени балет-пантомима „Лебедь“. Текст пьесы — Катюль Мендеса, в переделке доктора Дапертутто, музыка Лекока. Пьеса пойдет в первый раз в двадцатых числах декабря» (Театр и спорт. 1910. № 99, 10 декабря. С. 15), 22 декабря уточнялись подробности программы готовящегося третьего цикла: «В него войдут, между прочим, пьеса Потемкина „А не опустить ли нам занавеску?“ и небольшая арлекинада из современной жизни Эдмона Ростана „Два Пьеро“ („Белый ужин“)». Там же сообщалось: «К постановке в „Доме интермедий“ принята новая пьеса Ф. Ф. Коммиссаржевского. Название пьесы-буффонады из французской жизни XVII века — держится в тайне» (Там же. 1910. № 111, 22 декабря. С. 15), позднее упоминалась пьеса Комиссаржевского «Фарс» (Там же. 3 января, 1911. № 121). вернуться О подготовке «вечера масок — бала арлекинов» сообщалось: «29 и 30 декабря в „Доме интермедий“ (Галерная, 33) состоится инсценированный доктором Дапертутто бал-маскарад. В программу маскарада войдут: „Комедия о Доне-Яне и Доне-Педро“ — вариант „Дон Жуана“, ставившийся в ассамблеях Петра Великого, и „Блэк энд Уайт“, идущий беспрерывно более 30 раз и пользующийся большим успехом у публики. Кроме того, поставлен будет ряд веселых праздничных интермедий. На бале-маскараде все будут в масках. Костюмы необязательны. 31 декабря устраивается встреча Нового года, инсценированная группой известных художников, артистов и музыкантов». В программе бала рекламировались «самая маленькая и самая большая трагедии и еще что-то», все имена участников обозначались астерисками в разнообразных вариантах, и сообщалось между прочим: «В случае неудачи участвующие своих имен не называют и масок не снимают» (Там же. № 116,29 декабря. С. 13, 37). Репортер «Петербургской газеты» так описывал вечер: «В „Доме интермедий“ веселятся. При входе на лестницу из зала идет какой-то смешанный гул. Актеры, писатели, музыканты и художники в пестрых шапках с масками на лицах встречают гостей. <…> Несмотря на одетые маски, длинные шевелюры выдают писателей новейшей формации. — Пора начинать!.. — басит какой-то субъект. Несколько „длинноволосых“ масок забегали по рядам. Кто-то начинает искать „Володю“. Беготня увеличивается. Наконец объявляют, что не явились артисты. Набор исполнителей начинается из самих зрителей. Вот тут-то и начинается самое веселое. Сцена и зрительный зал слились в одно общее. Сидишь как будто в веселой компании и делаешь, что хочешь, для общего удовольствия. — Марья Ивановна!.. Вам выступать, — раздается по залу. И „Марья Ивановна“, взобравшись на высокий стол, начинает услаждать слух зрителей веселым пением. Артисты из публики сами устроили декорации и умело составили ряд веселых интермедий». ([Б.п.] Вечер масок // Петербургская газета. 1910. № 358, 30 декабря. С. 7). Подробности заключительной части вечера сообщались в «Санкт-Петербургских ведомостях»: «Закончился спектакль коронной вещью „Дома“ „Блэк энд Уайт“. Затем последовали танцы, начавшиеся с оригинально задуманного вступления. Маска-смерть (символ тоски и скуки) стала среди зала. Мимо нее бешено пронесся хоровод молодежи. Смерть присмотрелась к пляшущим, сбросила страшную маску и уже в более веселом костюме вступила в ряды танцующих. Пляшите, чтобы не умереть от тоски. Для Петербурга это не лишено своеобразности» (К-ов Г. Дом интермедии // Санкт-Петербургские ведомости. 1910. № 293, 31 декабря. С. 7). В праздничных обзорах сообщалось, что на «вечере масок» «с огоньком исполнили „танец апашей“ г-жа Гейнц и г. Голубев» (Речь. 1910. № 358, 31 декабря). |
