Для этого круга литературная политика «Весов» была дискредитирована развернувшейся полемикой о «мистическом анархизме». В хронике «Литературно-художественной недели» в сентябре 1907 года анонимно замечалось: «Полемика о „мистическом анархизме“ принимает уродливый характер» и сожалелось, что в нее включился Андрей Белый[1140]. Для Бориса Грифцова «мистический анархизм», важная антидекадентская платформа, одновременно тоже был явной чертой декадентства, хотя Блока он при этом с ним разводил, считая «Снежную маску» — сборник, вдохновленный общением с Ивановым, — воплощением новой искренности[1141]. В литературных ориентирах старших товарищей приветствовалось стремление к здоровью. Например, диалог Виктора Стражева «О Метерлинке, Синей Птице и Вечном Младенце» (1908)[1142] происходит между «Господином, живущим в бельэтаже» и «Господином, живущим в пятом этаже», первый из которых защищает достаточно радикальные идеи, в то время как второй — мистик, и оба сходятся в конце концов в любви к гераклитовскому образу Вечности как играющего младенца, вдохновившего самого Стражева на цикл с библейским названием «Шестипсалмие» из его сборника «О печали светлой» (1907). Один из беседующих обрушивается на поэзию: «…поэтические „миросозерцания“, похожие на слезливое хихиканье старческого бессилия: жизнь — это вечная сказка, жизнь — это сон, жизнь — это сладостная творимая легенда, жизнь — это балаганчик, жизнь — это „смешная и глупая шутка“»[1143]. Обратим внимание на появление Лермонтова в компании Сологуба и Блока (вкупе с Гейне и Кальдероном) как символа резиньяции. В 1904 году в сборнике с модным названием «Opuscula»[1144] Стражев поместил интересное стихотворение «Восьмидесятникам»: Нет, вы не жили, вы не жили… Вы даром силы загубили, Вы радость жизни умертвили — И был безрадостен ваш путь… Наследье тяжкое отцов, Весны восторженных гонцов, Наивно-дерзостных бойцов, На ваши плечи, вашу грудь, Как Неба грозный гнев, упало… Безволья гибельное жало Впилось вам в сердце — вас не стало Для бурь, для подвигов, для гроз… Вы — жизни черное пятно… Вы — небродившее вино… Вам Роком не было дано Испить безумства мощных грез… Прошли вы скорбными тенями… И между вашими рядами, Смущая грустными очами, Мелькнули жертвы первых лет: Скорбящей совести таитель — Недуга тяжкого носитель — И зла всесильного гонитель, Подобно героям одноименного стихотворения Ф. Сологуба (1892) «восьмидесятники» Стражева — люди безвольные, поколение детей революционеров, неспособное на бури, подвиги, грозы, грезы и безумство, и их символической фигурой очевидно объявлен С. Я. Надсон, умерший от чахотки. С отцами «восьмидесятников», «шестидесятниками», ассоциировалась активность, честность и самоотверженность[1146]. Описание Стражева повторяет характеристики Надсоном своего поколения как поколения «безверия», «тоски», «бессилья», «рабского уныния» хотя бы из его известнейшего стихотворения «Наше поколенье юности не знает» (1884)[1147]. Уже раннее самоопределение русского модернизма в творчестве Соловьева, Мережковского и Брюсова, равно как и нового реализма в творчестве Горького, шло по линии борьбы с «хмурыми людьми» 1880-х годов, чья тоска воспринималась как «болезнь века»[1148].
Кроме Надсона, другой символической фигурой, связанной с темой тоски, был, конечно, Чехов. Отмечавшаяся в 1907 году годовщина недавней его смерти снова подняла вопрос о роли Чехова в русской литературе, только теперь уже в контексте меняющейся литературной ситуации. Прочитанная по-прежнему довольно традиционно, как роль «писателя безвременных тусклых душ, мертвых существований» эпохи «без истории и без права на нее»[1149], она заняла новое место в исканиях молодежи, особенно на фоне внимания старших (Мережковского, Гиппиус, Белого) к фигуре писателя[1150]. Это остро отмечено в программной статье Бориса Грифцова 1907 году, озаглавленной, как письмо из ставки главнокомандующего, «Москва, 17 сентября»: «А. П. Чехов — вот та священная грань, которая легла между вчера и завтра в нашей литературе. Был Чехов. С ним и в нем догорел старый день русской литературы. И новый — возвестил о себе бурной и сильной волной, уж прокатившейся, в творчестве художников-символистов „первого призыва“». Далее Грифцов, отметив, что на Брюсова, Бальмонта и Горького уже легла печать маститости, продолжал про текущий момент: «Утонченно-сложная, глубокая интимность вольного и полного расцвета личности и могучее дыхание духа народного — определяют эти два течения. Они были даны уже в творчестве „старших“, но были даны как „зародыши“. В протесте „младших“, равно как и в попытках иных из „старших“ пережить „вторую молодость“ и остаться вождями до конца дней своих, эти зародыши становятся чем-то прочным и исходным, какою-то сердцевиной творчества»[1151]. Таким образом, сделанное старшими можно пропустить, начав с того места, откуда и они начинали, то есть опять с отрицания «восьмидесятников», как это и пытается делать Стражев. Ситуация изменилась через год. Молодежь, бодро пишущая декадентские стихи и готовая опубликовать их у Шебуева в «Весне», теперь станет осознаваться как незнакомое и чуждое поколение, способное вместе сосуществовать, но не сменить «младших символистов». В 1908 году Андрей Белый иронизировал в «Весах»: «На авансцене литературы русской теперь один спорт. Литератор-спортсмэн, поэт-клоун, заслонил действительные высоты современного творчества»[1152], ему вторил Аничков в «Золотом руне»: «„Вечера нового искусства“, „Молодая поэзия“, вечера „Грядущего дня“ — все это сразу опостылело, как только было произнесено, как опостылели „новый стиль“, и „стильная мебель“, и „модерн“ или еще „декадентство“ — эта кличка, звенящая как казенно-однообразный колокол конки. <…> Журнал для всех стал даже широко распространять песни Бальмонта и приучать к его красочному волшебству»[1153]. В статье «Вопросы, вопросы и вопросы», подводящей итоги 1908 года, Блок делал пессимистический вывод: «русский писатель по-прежнему один»[1154]. Очерченный круг молодых писателей двух столиц, который так и не стал «новым поколением», сумевшим сменить «старших», надолго сохранил свои основные установки, постепенно составившие фон для оценки им новых имен. Московский журнал «Лебедь» объединил молодых писателей Москвы и Петербурга: в нем среди других печатались как петербуржцы Башкин[1155], Осип Дымов, Городецкий, Верховский, Чулков и Крачковский, так и оба Гофмана (Модест[1156] и Виктор), Зилов и Стражев с Марией Папер[1157]. Здесь традиционно внимательно следили за Ремизовым[1158]. Писатели продолжали активно позиционировать себя как новое, свежее, молодое поколение. Начинания их действительных предшественников в литературе были дискредитированы. В сочувственном интервью Сергеева-Ценского для журнала «Лебедь» это же выражено еще более ясно: «В сплошное и нелепое хулиганство выродилась когда-то действительная культурная деятельность „Весов“; каждый журнал и каждая газета почему-то сочли своей обязанностью обзавестись хулиганствующими рецензентами, которые позубастее (по зубам их, должно быть, и выбирают)»[1159]. В 1909 г. критик Ю. Соболев писал в рецензии на восьмой сборник «Шиповника», что читателю надоели инцесты Сологуба, «приятия» Волошина и вечный гомосексуализм Кузмина: «Хочется, мучительно хочется здорового, ясного, красивого, талантливого! Как проголодались мы по настоящей молодости, как хочется весны, как хочется видеть людей, которые верят во что-то, во имя чего-то горят, ради чего-то творят, а не только пописывают и выдумывают новые фокусы»[1160]. В статье Льва Зилова творчество Бенедиктова и «бенедиктовщина» объявляются предтечей «поэтов „Весов“»[1161]. Как отметил А. В. Лавров, именно разочарование в текущей литературе повлекло интерес рано умершего московского поэта Юрия Сидорова к литературе прошлых веков[1162]. вернуться [Б. п.] Газеты и журналы // Литературно-художественная неделя. 1907. № 1, 17 сентября. С. 3. О конфликте Белого с этим органом см. подробнее: Белый Андрей. Между двух революций. С. 224–226, а также 512–513. вернуться Грифцов Б. Об Александре Блоке, искренности и декадентстве // Там же. № 2, 24 сентября. С. 1–2. вернуться Частично было опубликовано без подписи: Синяя птица (по Метерлинку) // Там же. № 2, 24 сентября. С. 2–3. вернуться Стражев В. О Метерлинке, Синей Птице и Вечном Младенце. М., 1908. С. 7. вернуться «Сочиненьица» (лат.). О подражательности сборника см. суровую рецензию Блока (Блок А. Собр. соч.: В 20 т. Т. 7. С. 159–160). вернуться Стражев В. Opuscula: Стихи. Эскизы. М., 1904. С. 38. вернуться Об устойчивости этого комплекса свидетельствует, например, стихотворение А. Штейгера «60-е годы», явившееся репликой в его диалоге с Мариной Цветаевой, ответом на ее стихотворение «Отцам» (Штейгер А. 2 x 2 = 4: Стихи 1926–1939. New York, 1982. С. 44). Ср. также стихотворение Городецкого, писавшего о своей матери: «Шестидесятница родная / Как счастлив я, что ты мне мать! / Люблю, когда, припоминая, / О прошлом станешь ты мечтать, — // Как в честь тебя седоволосый / Тургенев молвил комплимент; / Как ты, отрезав диво-косы, / Очки надела вместо лент» (Городецкий С. Цветущий посох: Вереница восьмистиший. СПб., 1914. С. 87). Роман А. Амфитеатрова «Восьмидесятники» (1906) выдержал несколько переизданий, так что автор, вдохновленный успехом, сделал его первой частью трилогии «Начала и концы», второй том которой был неуклюже озаглавлен «Девятидесятники». Для «натуралиста» Амфитеатрова негативная оценка «восьдесятничества» была опытом рассказа о деградации, имевшим, впрочем, и автобиографическое значение (ср. его сборник «Рифмы восьмидесятника» (1914), составивший 28-й том его Собрания сочинений). вернуться Стоит напомнить, что в 1906 г. вышло двадцать второе переиздание «раскалившихся от прикосновений» «Стихотворений» С. Я. Надсона (1885). О том, что в настроении разочарованности в себе и своем поколении основным ориентиром для Надсона служил Лермонтов с его «Думой», в исследовательской литературе писалось (см.: Краснянский В. В. Поэтический штамп в лирике С. Надсона // Проблемы структурной лингвистики 1982. М., 1984. С. 239, 240). Распространенность этого в среде поэтов-народников не вызывает удивления (ср. у В. Тана-Богораза: «Пигмеи слабые, не страстного проклятья — / Плевка заслуживаем мы» (1886)). Интереснее появление аллюзии на Лермонтова в стихотворении В. Соловьева «Посвящение к неизданной комедии» (т. е. к «Белой лилии» (1880): «А близкое иль больно, иль смешно». вернуться Здесь нет нужды прослеживать достаточно известную культурную историю тоски. Скажем лишь, что ближайшими западными литературными ориентирами служили романтическая «Weltschmerz» и декадентская «l’ennui», привлекавшие внимание ранних русских декадентов (Брюсова). В «Цветах зла» Бодлера можно найти достаточно стихотворений, которые связаны с темой скуки и сплина: «Spleen», «Le Gout de Neant», «Le voyage», «Spleen et Ideal» и др. С. Козлов, комментируя стихотворение Ш. Бодлера «К Читателю», кратко прослеживает судьбу этого ключевого для романтизма понятия, указав, что объектом рефлексии скука и тоска стали во Франции уже со второй половины XVII в. (Козлов С. Бодлер, «К читателю»: Перевод и комментарий // Новое литературное обозрение. 2005. № 73. С. 228, см. также указанную выше книгу Т. Зеддина). Скука как «болезнь века» (А. Мюссе) постепенно стала осознаваться и как болезнь физическая. Частым в исследованиях тоски как психического, а не культурного феномена стало указание на физическое истощение тоскующего. См. в этой связи хотя бы дважды изданную в России книжку Эмиля Тардье «Тоска» (1907). вернуться Нильский П. О белых крыльях в грустном небе (Чехов) // Столичное утро. 1907. № 28, 1 июля. С. 2. вернуться Третьестепенный прозаик-модернист А. Ростовцев писал после смерти писателя почти словами Бодлера или Анненского: «Чехов не был ни „бари…“» (В наст. издании далее идет обрыв теста, сноска окончания не имеет — примечание верстальщика). вернуться Грифцов Б. Москва, 17 сентября // Литературно-художественная неделя. 1907. № 1, 17 сентября. С. 1. вернуться Бугаев Б. На перевале. X. Вольноотпущенники // Весы. 1908. № 2. С. 71. В этом контексте заслуживают своей оценки сборники поэтов, так или иначе противостоявших этому «спорту» — Модеста Гофмана («Кольцо. Тихие песни скорби», 1907) и Б. Дикса («Ночные песни», 1907) — оба напечатанные в издательстве с подчеркнуто-грустным названием «Осень» (ср. у Пяста: «В следующую осень еще плотнее сжалась наша компания, занявшись выпуском стихотворных книжек (вышли только „Кольцо“ М. Гофмана и „Ночные песни“ Б. Дикса) и подготовкой „Книги о русских поэтах“…» (Пяст В. Встречи. С. 98)). вернуться Аничков Е. Последние побеги русской поэзии. С. 50. вернуться Блок А. Собр. соч.: В 8 т. М.; Л., 1962. Т. 5. С. 342. вернуться Лебедь. 1908. № 1. С. 2–3. В подборке петербургских авторов из Блока, Городецкого (оба не раз) и Марии Папер, также рассказ «Весенние узоры» в номере 5(9) за 1909 г., стихотворение в номере 6 (10) за 1909 г. Интересной параллелью к Папер с ее поисками «красавца гибкого, красавца томного» (Папер М. Парус. 1911. С. 48) может служить эротический скандализм Г. Новицкого, продолживший традицию изначально сниженного, пародийного декадентства А. Емельянова-Коханского: «Вот теперь я больной и жестокий, / Опьяненный собой оргиаст <…> / Я жил в атмосфере женского Тела, / В запахе женских Грудей и Колен». Ср. также, как топорно преломилась у автора обшемодернистская тема «босоножества»: «Так все в этой Жизни проходит бесследно / И все в угнетении Ног…» (Новицкий Г. Необузданные Скверны: Стихи. СПб., 1909. С. 5, 26). вернуться Выступил в том числе с циклом из шести стихотворений «Памяти Л. Д. Зиновьевой-Аннибал» (Лебедь. 1908. № 3). вернуться Папер М. Недотыкомка (Федору Сологубу) // Лебедь. 1908. № 2. С. 6. Навязчивость Папер отражена в ее сборнике «Парус», куда вошло и это стихотворение: кроме оскандалившегося посвящения, из имен, к которым обращены ее стихи, можно составить весь литературный бомонд (Рафалович, Городецкий, В. Ропшин, Блок, Поярков, Ауследнер, Дымов), а далее следует еще ряд таинственных личностей. Отсутствие имен «старших» Вяч. Иванова и Брюсова здесь бросается в глаза. Ср. оценку Городецким схожего дебюта Б. Дикса в письме к Пясту от 11 мая 1906 г.: «Из новостей: появление нового поэта: Леман. Специализируется на посвящениях Мусатову, Блоку, Иванову, Белому и т. д.» (Литературное наследство. 1982. Т. 92, кн. 3. С. 246). вернуться Милль К. Danse macabre (Творчество Алексея Ремизова) // Лебедь. 1908. вернуться О «Береговом» (Беседа с Сергеевым-Ценским) // Там же. № 1. С. 33. В следующем номере было помещено возмущенное «Открытое письмо журналу „Весы“» Сергеева-Ценского, который был недоволен тоном рецензии Н. Останина (Н. Петровской) на том его рассказов, появившейся в ноябрьском номере журнала. В том же номере была помещена ехидная статья Дим. Крачковского о деятельности «Весов» в целом, под названием «Дорогой журнал». вернуться Соболев Ю. [Рец.] Восьмой альманах кн-ва «Шиповник» // Лебедь. 1909. № 6. С. 45. вернуться Зилов Л. Бенедиктов и бенедиктовщина // Там же. № 8 (12). С. 38. вернуться Лавров А. В. Юрий Сидоров: На подступах к литературной жизни // A Century Perspective: Essays on Russian Literature in Honor of Olga Raevsky Hughes and Robert P. Hughes. Stanford, 2006 (Stanford Slavic Studies. Vol. 32). |
