— Значит, незнание и есть знание, а знание — незнание? Но кто может знать, когда знание обращается в незнание, а незнание в знание?!

Безначальное продолжало:

— Дао нельзя слышать, слышимое — не Дао, Дао нельзя видеть, видимое — не Дао. Дао неизреченно, изреченное не Дао. Кто может знать, как облечь в форму бесформенное?[1089]

Поэтому Лаоцзы говорит: «В Поднебесной все знают, что добро — это добро, но оно же и зло»[1090], и еще: «Тот, кто знает, не говорит. Тот, кто говорит, не знает»[1091].

Бай-гун задал вопрос Кунцзы[1092]:

— Можно говорить намеками?

Кунцзы не отвечал. Бай-гун продолжал:

— Что будет, если камень бросить в воду?

— Ныряльщики из У и Юэ достанут его, — отвечал Конфуций.

— А если одну воду плеснуть в другую?

— Если смешать воду из рек Цзы и Шэн, И Я различит ее на вкус[1093].

— Значит, нельзя говорить намеками?[1094]

— Почему нельзя? — отвечал Конфуций — Только знает ли тот, кто говорит, что такое речь?[1095] Знающий, что такое речь, говорит без слов. Кто ловит рыбу, промокает, кто гонит зверя, быстро мчится, — но не ради удовольствия. Так и высшие речи избегают слов, высшее деяние есть недеяние. А соперничество тех, кто обладает мелким знанием, пустое занятие.

Бай-гун не понял этого и погиб в бане[1096].

Поэтому Лаоцзы говорит: «В словах имеется начало, в делах имеется главное. Поскольку люди их не знают, то они не знают и меня»[1097].

Хуйцзы разрабатывал для вана Милостивого закон[1098]. Закончив, показал учителям[1099], и те одобрили его. Представил его вану. Ван остался доволен и передал его Ди Цзяню[1100]. Тот сказал:

— Добро.

Ван спросил:

— Можно давать ему ход?

— Нет.

— Но если он хорош, то почему не дать ему ход?

— Когда поднимают большое дерево, — отвечал Ди Цзянь, — передние восклицают «Юй-сюй!»[1101], а задние им окликаются. Это возглас тех, кто поднимает тяжести. Почему же не поют при этом песен Чжэн и Вэй и не напевают быстрых мелодий Чу? Потому что не подходят. Хорошо управляемое государство опирается на ритуал, а не на изощренное красноречие.

Поэтому Лаоцзы говорит: «Когда растут законы и приказы, увеличивается число воров и разбойников»[1102]. Об этом сказано.

Тянь Пянь[1103] беседовал с циским ваном об искусстве Дао. Ван в ответ сказал:

— Мои владения — это царство Ци. Искусство Дао мало пригодно для устранения его бед. Хотелось бы послушать, как им управлять.

— Мои речи, — сказал Тянь Пянь, — хотя и не об управлении, но могут быть полезны управлению. Вот, например, лес. Это не материал, но он может стать материалом. Хочу, чтобы ван вдумался в то, что было сказано, и сам выбрал пригодное для управления. Хотя Дао и не устраняет бед, но его силою все переплавляется и преобразуется во Вселенной и в пределах шести сторон света. Зачем спрашивать о делах правления в царстве.

Это имел в виду Лао Дань, когда говорил: «Форма без формы, образ без существа»[1104]. Ван спросил о царстве Ци, Тянь Пянь ответил примером о древесном материале: материал — еще не лес, лес — еще не дождь, дождь — еще не инь-ян, инь-ян — еще не Гармония, а Гармония — еще не Дао.

Бай-гун Шэн[1105] завоевал Цзин и никак не мог решиться разделить имущество со складов и арсеналов между людьми. Прошло семь дней, и Ши Ци[1106] сказал ему:

— Неправедно добытое да еще не раздать — это накликать беду. Не можешь отдать, лучше сожги, не восстанавливай людей против себя.

Бай-гун не послушался, и через девять дней явился Е-гун. Он открыл большие склады и арсеналы и раздал товары и оружие народу, а затем напал на Бай-гуна и через девятнадцать дней пленил его.

Итак, царство не принадлежало ему, а он захотел владеть им — это можно назвать верхом алчности, не уметь принести пользу ни себе, ни людям — можно назвать верхом глупости. Скаредность Бай-гуна можно сравнить с любовью совы к своим птенцам[1107].

Поэтому Лаоцзы говорит: «Чем переполнять сосуд — лучше его вовсе не наливать; как ни заостряй предмет при ковке, он все равно затупится»[1108].

Чжаоский Цзяньцзы[1109] назначил Сянцзы своим наследником. Узнав об этом, Дун Яньюй сказал ему:

— Усюй[1110] из худого рода. Почему же вы сделали его своим наследником?

— Он из тех людей, что могут стерпеть позор ради родных алтарей.

Прошло время. Как-то Чжи-бо сидел с Сянцзы на пиру и вдруг схватил Сянцзы за голову. Приближенные Сянцзы просили позволения убить Чжи-бо, но Сянцзы сказал:

— Когда прежний ван ставил меня на престол, он сказал: «Сянцзы может ради родных алтарей стерпеть позор». Разве он сказал: «Сянцзы может убить человека»?

Через десять лун Чжи-бо окружил Сянцзы в Цзиньяне. Разделив свои отряды, Сянцзы нанес Чжи-бо сокрушительное поражение, а из его головы сделал винную чашу.

Поэтому Лаоцзы говорит: «Знающий свою силу, умеющий быть слабым для Поднебесной — как горная долина»[1111].

Беззубый спросил Учителя в Тростниковом Плаще[1112] о дао, и тот ответил:

— Выпрямляй свое тело, сосредоточивай свое зрение, и небесная Гармония приблизится к тебе. Сдерживай свое знание, выправляй свою меру, и дух придет и поселится с тобой. Благо придет и будет с тобой рядом. Сама Красота и дао станут твоим жилищем. Простодушный как новорожденный телок, ты не будешь доискиваться никаких причин.

Речь его еще не отзвучала, как Беззубый прозрел. А Учитель в Тростниковом Плаще, удаляясь, запел песню:

Поэтому Лаоцзы говорит: «Если мудрость распространяется на все четыре стороны света, возможно ли, чтобы что-то оставалось вне знания?»[1113]

Чжаоский Сянцзы напал на племя ди и разбил его[1114]. Взял два города — Южэнь и Чжунжэнь. Сянцзы как раз принимался за трапезу, когда прибыл вестник с этой новостью. Сянцзы опечалился. Кто-то из свиты спросил его:

— Взять за одно утро два города — для всех это радость. Почему государь помрачнел?

— Даже на самых больших реках половодье не бывает более трех дней, ведь «жестокая буря не длится весь день, а солнце в зените стоит лишь миг»[1115]. Не остается места для доблестных деяний рода Чжао: за один день взять два города — это означает, что погибель ждет меня.