Звучащий звук слышен не далее ста ли, беззвучный звук распространяется за четыре моря. Вот почему получающий жалованье, превышающее заслуги, оказывается внакладе; а пользующийся славой, превышающей действительность, оказывается в тени. Внутреннее чувство и поступки должны совпадать, тогда и слава присовокупляется — ведь несчастье и счастье не вдруг приходят. От дурного сна не спасет праведное поведение; от худого предзнаменования не спасет доброе правление. Вот почему не имеющие заслуг не должны награждаться парадной шапкой и колесницей, а не свершившие преступления не должны нести кары через топор и секиру. Лишь тот, кто держится прямого, не отступает от дао. Благородный муж не отвергает самого малого добра по причине его недостаточности — малое добро накапливается и образует большое; не говорит, что малое зло не причиняет боли и потому допустимо, — малое зло накапливается, и образуется большое зло. Ведь гора пуха может потопить корабль; масса легкой поклажи способна переломить тележную ось. Благородный муж относится с осторожностью к малому. Однажды выказанная доброжелательность не способна выстроить Добро, но много раз проявленная доброжелательность превращается в Благо. Однажды проявленная ненависть не в состоянии вызвать обиды, но умноженная ненависть порождает ответную злобу. Поэтому добрая слава о Трех царях несет в себе тысячелетиями накопленную хвалу, а дурная слава Цзе и Чжоу имеет в основе тысячелетиями накопленную хулу.

У Неба в распоряжении четыре времени года, у человека — четыре достояния: ничто не определяет форму яснее, чем глаза; ничто не улавливает звука тоньше, чем ухо; ничто не запирает крепче, чем уста; ничто не хоронит глубже, чем сердце. И если глаз видит формы, ухо внемлет звукам, речь правдива, а сердце отзывчиво, то вся тьма вещей обретает соответствие самой себе[955]. Если земли ширятся благодаря благим деяниям, и государь почитаем за благие деяния, — это высшее. Если земли ширятся благодаря распространению справедливости, и государь почитаем за справедливость, — это следующее. Если земли ширятся благодаря мощи государя, и государь почитаем за мощь, — это последнее. Поэтому и говорят: «Одномастный — это ван; пестрый — это баван; ни тот, ни другой — обречен на гибель»[956]. Некогда царственная чета Фениксов спустилась на двор[957], и правители Трех династий приблизились к воротам. Чжоуский двор достиг предела благой деятельности, и чем проще были добрые деяния, тем более далеких они достигали; чем тоньше были благие деяния, тем более близких они захватывали. Благородный муж, будучи истинно привержен добру, остается таким независимо от того, делает он раздачи или нет; а ничтожный человек, будучи истинно лишен добра, остается таким независимо от того, делает он раздачи или нет. Добро, идущее от самого себя, по сравнению с добром от других людей можно сравнить с расцветом милосердия и Блага[958].

Тот, у кого природное чувство побеждает страсти, процветает, а тот, у кого страсти побеждают природное чувство, погибает. Желающий знать, что есть небесное дао, исследует его меру, желающий познать меру земли наблюдает за деревьями[959]; желающий узнать, что есть человеческое дао, смотрит на проявление страстей. Не дергайте, не запугивайте, и тьма вещей сама придет к своему порядку. Не теребите, не будоражьте, и тьма вещей сама очистится и успокоится.

С тем, кто уяснил себе лишь один поворот, нельзя рассуждать о преобразовании вещей; с тем, кто постиг лишь один момент, нельзя говорить о великом. Солнце не знает, что есть ночь, луна не знает, что есть день. Солнце и луна дают свет, но не могут светить одновременно. Только Вселенная способна вмещать их вместе, и только Бесформенное способно охватить собою Вселенную. Высокомерный господин не имеет преданных слуг, велеречивый человек не обязательно вызовет доверие, дерево в обхват не имеет толстых ветвей, канава в двойной сюнь не вместит рыбы, заглатывающей лодки. Когда корни слабые, то верхушка короткая, если корневище поранено, то и ветви засохнут. Счастье родится в недеянии, беда происходит от многих желаний, вред родится там, где не предусмотрели все сполна, сорняки родятся там, где не пропалывают. Мудрец делает добро так, как будто боится не успеть; готовится к беде так, будто боится, что не избежит.

Поднимать пыль и хотеть при этом не засорить глаза; переходить вброд и хотеть при этом не замочить подола — невозможно. Поэтому познавший себя не держит обиды на других людей, познавший свое предназначение не корит Небо. Счастье от себя зависит, несчастье самим порождается. Мудрец не ищет славы, не бежит от позора, держится правильного, идет прямо, и масса неправильного сама рассеивается. Ныне же отказываются от правильного, гонятся за кривым, отворачиваются от правого и следуют за большинством. Это значит пристраиваться к толпе и не иметь мерила своим поступкам. Дао имеет свои очертания и границы. Кому не дано достигнуть их, пробует — не имеет вкуса, смотрит — не имеет формы, нельзя его взять и передать другому. Дацзи[960] лечит водянку, трава тинли[961] лечит опухоли, использованные без меры могут, наоборот, вызвать болезнь. Вещи делятся на множество родов, и напрасно их корить за принадлежность к тому или другому, — только мудрец способен постичь их тонкость. Искусный возничий не забывает о своих конях, искусный стрелок не пренебрегает своим арбалетом, искусный верховный правитель не забывает о тех, над кем возвышается. Поднебесная может последовать лишь за тем, кто искренне способен любить ее и приносить ей пользу. Если же не любить и не заботиться о пользе, то и родной сын может восстать на отца. Поднебесной известны очень знатные люди, которые знатны не благодаря высокому положению; есть очень богатые люди, которые богаты не золотом и нефритом; есть очень долголетние, чье долголетие не измеряется тысячелетиями. Они известны благодаря способности возвратиться к первоначальной своей природе, к изначальному сердцу. Они богаты тем, что живут в соответствии с природой чувств и мерой. Они долголетни потому, что понимают различие между смертью и жизнью. Ничтожный человек тот, в речах которого нет правды, в поступках которого нет уместности. Средний человек — это тот, кто постиг одно дело, проник в одно искусство. Мудрец — это тот, кто все покрывает и все совмещает, знает меру талантов и способностей и умело распоряжается ими[962].

Поступать в соответствии со своей природой означает следовать дао. Обрести свою небесную природу называется дэ[963]. С утратой своей природы начинают ценить милосердие; с утратой дао начинают ценить долг-справедливость, с установлением милосердия и справедливости далеко уходят дао и дэ, а с расцветом ритуала и музыки исчезают чистота и простота. Появляются правда и ложь, и народ повергается в растерянность. Когда оказываются в почете жемчуг и нефрит, Поднебесную охватывает раздор. Эти четыре вещи производит разрушающийся мир, они находят применение в конечные времена.

Так ритуал служит для разделения достойных и подлых, разграничения благородных и низких. Долг-справедливость — для приведения в соответствие отношений между господином и слугой, отцом и сыном, старшим братом и младшим, мужем и женой, другом и товарищем[964]. Ныне те, кто исполняет ритуал, внешне выражают уважение и почтительность, а на деле не прочь навредить; приверженцы долга-справедливости делают раздачи и ждут благодарности. Но когда господа и слуги хулят друг друга, родичи ненавидят друг друга, то это означает утрату основ ритуала и долга-справедливости. В результате — взаимные интриги и укоры[965].