— Но у нас… — осекаясь, с трудом смог выговорить Андрей Павлович, — ничего не было… Совершенно… ровным счетом, я тебе клянусь. Только тот разговор…
Лида слегка кивнула согласно.
— Не было, я знаю. Она это не для тебя все устроила. Для меня… У меня ее вещи, кофточки, платье… для нашей с тобой поездки дала их мне… я на них смотреть не смогла, дня их у себя держать не смогла, тут же ей отвезла… Но ты, но ты… с ума сойти, но она, получается, была права!
За эту минуту Лидиного объяснения Андрей Павлович совладал со своим испугом, одолел сковавшую его недвижность — и бросился к Лиде, обнял ее.
— Милая моя, радость моя, счастье мое! Это затмение, это наваждение, это минутное сумасшествие! Только ты, только с тобой… без тебя я не смогу, нельзя без тебя, умру без тебя, сгорю, повешусь!..
Лида не делала попыток высвободиться из его рук. Она стояла в его объятиях совершенно бесчувственная, безжизненная и, похоже, не слышала, о чем он говорит.
— Что ты наделал! Что ты наделал!.. — сказала она. — Я жила так, как все вышло, и была счастлива. Счастлива, что нужна тебе, что ты не можешь без меня… Что благодаря мне ты можешь улыбаться, играть этого бодрячка, казаться везушником. И пусть в остальном все у меня вышло нескладно, я была счастлива. А теперь…
— Все по-прежнему, радость моя! — перебил ее Андрей Павлович. — Все по-прежнему. Ничего не изменилось, ничего не стало иначе…
Но Лида снова как не услышала его.
— У каждого свой ад, о моем ты думал? Я не сравниваю с твоим. Это несравнимо. Но он мой, я с ним живу, мне его терпеть. Думаешь, легко терпеть? Тридцать лет — ни своей семьи, ни своего дома… Но терпела. И вполне по силам было: думала, нужна тебе, я именно, я, вот какая есть… и ад, и счастье — все вместе, а теперь только он один…
— Нет, Лида, нет, милая моя, это в тебе минутное… это было наваждение… я твой, весь, и ты, только ты… ничего у нас не изменилось, все по-прежнему!
Теперь до Лиды словно бы дошел смысл его слов.
— Андрей!.. — протяжно проговорила она. Положила ему голову на плечо, но лишь на мгновение — тут же подняла и, упершись ему в грудь руками, заставила Андрея Павловича отпустить ее. — Как может быть по-прежнему? Если только вернуть все вспять — и ничего того… Но это невозможно.
— Но не было же ничего! Позаигрывала она со мной, щелкнула потом по носу — и все! — в голосе Андрея Павловича было отчаяние, и он не сумел сдержаться — не сказал это все, а выкрикнул.
Лида покачала головой.
— Если бы я тебе приходилась женой, это, может быть, был бы для меня и довод. Но я не жена. Не жена, не любовница, а что-то… такое тонкое, хрупкое… без названия… тут достаточно того твоего звонка…
— Нет, Лида, нет, нет! — будто пытался оттолкнуть от себя ее слова, спрятаться от них, выкрикнул Андрей Павлович.
— Я все сказала, мне больше нечего. Я вообще не хотела ничего говорить… ты сам заставил. Теперь уходи. — Лида закрыла глаза, губы ее были плотно сжаты, и так, с закрытыми глазами, лицо ее сейчас походило на маску — столь оно было мертво-безжизненно.
— Нет, Лида, нет, нет… — голос у Андрея Павловича упал, сделавшись каким-то жалобно-просительным. — Я не могу, Лида… как же так… я не могу, нет…
— Уходи-и! — по-прежнему с закрытыми глазами, качая головой, почти неслышно проговорила Лида. И открыла глаза, закричала с надрывом: — Не мучай меня, уходи-и!..
Дверь кухни на этот ее крик распахнулась, ударив ребром Андрея Павловича, и в кухню ворвалась Аня. Она оттолкнула Андрея Павловича в сторону, подскочила к Лиде и загородила ее собой.
— Уходите! — закричала она Андрею Павловичу истерическим хриплым фальцетом. — Вы слышали, что вам говорят? Уходите! Немедленно!
— Аня, — возвысив голос, сказал Андрей Павлович, — это наше дело, не лезь! Не лезь, я тебя прошу, и-дай нам закончить разговор!
— Не дам! Один убежал, и вы тоже уматывайте! — Какое-то мгновение Аня ждала реакции Андрея Павловича, он молчал, не двигался с места, и все лицо ее искривила гримаса ненависти: — Не хотите? Сейчас захотите…
Вновь оттолкнув Андрея Павловича, она выскочила из кухни, пронеслась мимо ошеломленной, растерянной Нины Елизаровны в комнату, вскочила на диван и сорвала с медвежьей головы ружье.
— Аня! — перепуганно крикнула ей с порога Нина Елизаровна.
— Сейчас он захочет… сейчас побежит, — не слыша ее, пробормотала Аня, спрыгивая обратно на пол и бросаясь из комнаты.
— Аня! — теперь уже даже привзвизгнув от испуга, шарахнулась от нее в сторону Нина Елизаровна.
Аня остановилась в коридорчике перед распахнутой кухонной дверью, вскинула ружье и взвела курки.
— Ну?! — крикнула она Андрею Павловичу. — Оно заряжено!
— Аня, прекрати! — приказала из-за спины Андрея Павловича Лида и попыталась обойти его, но Аня дернула стволами:
— Ты не двигайся! — И снова крикнула Андрею Павловичу. — Ну?!
— Аня, что за глупости, Аня… — неуверенно проговорил Андрей Павлович. — И вовсе оно не заряжено…
— А вот попробуйте. Испытайте! Считаю до пяти. Если не сдвинетесь с места… Раз… два… три… — принялась считать она.
При счете «четыре» Андрей Павлович дернулся к выходу с кухни, остановился и полуобернулся к Лиде, чтобы видеть ее.
— Лида, это ты сейчас… вгорячах. Лида, пройдет время… я буду ждать твоего реше…
— Уходи, — оборвала его Лида.
Дверь выстрелила замком, и Аня повернулась, прошла к дивану, встала на него и забросила ружье обратно на медвежью голову.
— Вот так с ними со всеми, с гадами, с подлецами! — сказала она в пространство.
Медленным, каким-то пришаркивающим шагом, словно больная, в комнату вошла Лида.
— Зачем вы подслушивали? — спросила она, ни к кому специально не обращаясь — ни к Ане, ни к Нине Елизаровне, — и, может быть, не ожидая ответа.
Аня, однако, ответила:
— Что мы подслушивали? И не подслушивая все слышно было. Не во дворце живешь, в блочном доме.
— Но врываться тебе на кухню не нужно было. Это действительно наше с Андреем дело. Мое.
— Он подлец! — с исступлением выкрикнула Аня.
Лида покачала головой. Выражение лица ее было отрешенно-каменное.
— Он не подлец. Он очень порядочный и несчастный человек. И в самом деле наваждение… все так. Только вот мне не легче от этого.
Нина Елизаровна, как-то странно поникшая после всего происшедшего сейчас, словно бы даже пришибленная, тихо и осторожно подошла к Лиде, робко и слабо обняла ее.
— Все, Лида, к лучшему, — сказала она, как бы не утверждая это, а лишь пытаясь убедить в том саму себя. — Забудется, пройдет, перемелется… А я всегда тебе говорила: Андрей — это трата жизни, и только. А теперь ты свободна…
— Да что ты со своей свободой! — тут же влезла в речь Нины Елизаровны Аня. Она все стояла на диване, гнев ее не вышел до конца, и ей требовалось выпустить его. — Свобода, самостоятельность… Что с нею делать, с твоей самостоятельностью? Солить? Дрянь такая, что и с солью не съешь.
— Аня! — не повышая голоса, умоляющим тоном попросила ее остановиться Лида.
В другом состоянии Нина Елизаровна не замедлила бы ответить Ане, сейчас она принялась решать про себя, следует ей отвечать или воздержаться, наступило молчание… и в этом молчании ясно и пронзительно заверещал в прихожей звонок. Он был так неожидан в наставшей тишине, да еще после всего случившегося, что все трое невольно вздрогнули.
— Кто это еще… — проговорила Нина Елизаровна.
— Вечер посещений какой-то… — произнесла Лида.
Аня соскочила с дивана и решительным шагом направилась в прихожую.
— Ну, я покажу сейчас! — с угрозой, с радостью мщения в голосе сказала она на ходу.
Из комнаты слышно было, как открылась входная дверь. Однако что там говорила Аня, было не разобрать, как не разобрать было, кто это там пришел и один ли человек или несколько; ко вот Аня вошла обратно в комнату — каким-то неуверенным шагом, с выражением растерянности на лице.
— Тут вот, мам, спрашивают хозяина… мужик такой… но вроде бы к нам.
