Лида сняла платье, которое мерила, переоделась в свое. Примерка была закончена. Марина между тем что-то, похоже, обдумывала все это время.

— Слушай, — сказала она, — не хочется мне к Володьке на свидание идти… Отменю его. Давай и в самом деле эту работу вместе сделаем.

— Да ну что ты, — отмахнулась Лида… — Сделаю я все одна.

— Не из благородства, не волнуйся. — Марина подсела к телефону. — Неохота просто. Отменю. — Она набрала номер и, нежно называя того, с кем говорила, Володенькой, сообщила, что у нее страшное огорчение, срочную работу дали на кафедре, к завтрашнему дню прямо, цифровые выборки из отчетов делать. — Ученые наши всякие дурацкие липовые отчеты пишут, — оказала она, — а мы вон с завлаборантским отделением их обрабатывай… Все, пусть гуляет, — сказала она Лиде, закончив разговор. — Я в твоем распоряжении, начальник.

— Располагайся. — Лида выдвинула из-под обеденного стола стулья, достала из своей сумки и положила на стол ворох бумаг. — Я присоединюсь сейчас.

Она вынесла за бабушкой судно, принесла с кухни полиэтиленовый пакет с семечками, блюдце для шелухи, и они с Мариной углубились в работу. Работа была нудная, противная, но требовавшая большого внимания, и они молчали, лишь изредка, когда уж не промолчать, по самой большой необходимости, обменивались отдельными фразами:

— А Пестунов разве два месяца со стройотрядом был? — спрашивала Марина.

— Видимо, — отвечала Лида. — Ставь, как написано.

— Господи! — восклицала Марина. — Сидоркина три статьи в журналы подготовила!

Лида понимала ее иронию и подхватывала:

— Сколько напечатают — это не важно.

Тишину вновь нарушала Марина:

— Что-то я не понимаю: Лысаков тут формулы изобразил. В какую же графу их вносить?

— Ставь в «научные работы» — одна, — предложила Лида.

За окном тем временем начало темнеть, и все быстрее и быстрее — день переходил в сумерки. Марина оторвалась от бумаг:

— Что-то я не вижу ничего. Свет, что ли, надо включить.

Лида тоже подняла глаза от своей таблицы.

— И в самом деле.

Она встала, прошла к выключателю, дернула за шнур, и в комнате разом сделалось светло, а окно из серо-голубого так же разом сделалось мглисто-синим.

Сумеречная эта синева напомнила Лиде об Анином театре.

— Ани, странно, нет что-то, — сказала она вслух. — Ей сегодня в театр идти, уж мальчик ее скоро появится… — И вспомнила все, что говорила сестра: — А, она говорила, дело у нее какое-то, еще просила, чтоб я…

Перебив ее, зазвонил телефон.

— Алло? Да, квартира Стениных, — ответила Лида, сняв трубку. Послушала и сказала: — Простите, но сначала нужно представиться самому. — Однако говоривший с нею, видимо, очень настаивал, чтобы она назвалась, и Лида уступила: — Ну, если вам непременно хочется узнать, кто я, то пожалуйста: Лидия Альбертовна Рылова. Стенина моя мать. Анне Викторовне Стениной прихожусь сестрой. А что, так, по-вашему, не бывает — разные фамилии? Вот именно, вышла замуж. Что-о? — протяжно спросила она через паузу, и в голосе ее прозвучала тревога. — Это, знаете, очень глупая шутка… — Осеклась и, подержав трубку прижатой к уху еще мгновение, положила ее. — Бред какой-то, — повернулась она к Марине. — Будто бы из милиции, будто бы что-то там Анька… Сказали, не верите — позвоните в справочное, узнайте телефон дежурного сто тридцать восьмого отделения.

Марина повела плечом:

— Тогда похоже на правду…

— Да ну, Анька и милиция. — Лида уже торопливо набирала «09». — Девушка, сто тридцать восьмое отделение милиции, телефон дежурного, — прокричала она, выслушала номер, повесила трубку и тут же снова сняла, закрутила диск. — Сто тридцать восьмое отделение? Скажите, вы звонили сейчас на квартиру Стениных, телефон… — Она не договорила, лицо у нее мгновенно сделалось бледным и испуганным. — Да, это сестра. А что случилось? И она сейчас у вас? Нет, матери нет дома. Я старшая сестра, не волнуйтесь, много старше, мне уже тридцать. — Она умолкла и некоторое время, пусто и бессмысленно глядя на Марину, не видя ее, слушала того, на другом конце провода. Потом спросила: — Но с ней все в порядке, жива-здорова? Хорошо, я сейчас приеду к вам. — Положила трубку и, глядя на Марину всем тем же бессмысленно-пустым взглядом, проговорила: — Не понимаю ничего. Ничего не объяснили. Аня в милиции, задержана за что-то. Говорят, брюки или юбку принесите для вашей сестры… — Взгляд у нее стал осмыслен, и она тут же засуетилась, забегала по комнате, переодеваясь, что-то ища на полках в шкафу, заталкивая найденное в сумку. — Я сейчас поеду туда… А где это? Как туда ехать? Не спросила, дура. А, у метро в справочном… А ты, значит…

— Так я с тобой, — готовно произнесла Марина.

— Нет, Мариночка, милая, ты останься, очень тебя прошу. Ничего не нужно, а просто бабушка боится одна… просто будет знать, что не одна. Хорошо? И потом этот мальчик Анин должен прийти…

— И Палыч твой, — вставила Марина.

— А, да, — вспомнила Лида, — и Андрей тоже. Займи их, хорошо? Только ни слова про Аню. Ни слова, хорошо?

Марина подняла брови:

— Это ты мне объясняешь?

— Придумай тут что-нибудь, почему нас нет.

— Да еще придумывать, еще не хватало. Обойдутся. Нет и нет.

Уже обувшись, совсем одевшись для улицы, Лида заскочила к бабушке в комнату, не задержалась там и четверти минуты — только сообщила, что убегает ненадолго, что дома останется Марина, — и выскочила, побежала к лифту…

Вернувшись в комнату, Марина села было за бумаги, чтобы продолжать работу, но одной ничего не хотелось делать, одной ей было скучно. Она встала, бесцельно прошлась по всей квартире, поглядела в одно окно, в другое. И снова ее притянуло к себе ружье. Подошла к дивану, остановилась напротив медвежьей головы. Постояла, разглядывая серебряную инкрустацию на ложе, и повела плечом — такая у нее была привычка:

— Да, дедушка, веселые у тебя внучки. Вот порадовался бы, если б дожил!..

Из прихожей между тем донесся какой-то шорох, какое-то постукивание, и молодой мужской голос проговорил негромко, с робостью:

— Здравствуйте…

Марина вздрогнула, бросилась в прихожую и увидела, что там стоит молодой человек лет двадцати двух, в яркой алой курточке, в «фирменных» потертых джинсах, но явно он не собирается совершать ничего дурного, потому что шляпа у него, как и положено при входе в дом, не на голове, а в руках и вид у него довольно обескураженный.

— Ой, как вы меня напугали! — прислоняясь к косяку комнатной двери, приложила руку к груди Марина. — Разве можно так? Здравствуйте, конечно.

Молодой человек поклонился. Движения его были скованны и нерешительны.

— Я — Миша. Аня вам, может быть, про меня говорила.

— Про вас? Мне? — удивилась Марина. И поняла, что это тот Анин «мальчик» и он принял ее за Лиду. — А! Вы подумали, я Анина сестра? Я подруга ее сестры. Марина.

— А-а где же… — начал Миша и, вконец заробев, не закончил, решил представиться, так сказать, официально: — То есть, простите, Михаил.

Марину от души забавляли его робость и скованность.

— Где же, простите, Михаил? — засмеялась она. — Или где же, простите, Аня?

— Ну да, я хотел сказать… я начал, а потом… — Миша запутался. — Я за Аней, мы в театр должны…

— Да вы не смущайтесь, Миша, — весело приободрила его Марина, — что вы так смущаетесь? Женщины, конечно, кусаются, но не в нашей с вами ситуации. Так что не бойтесь. — И вдруг она сообразила, что он появился в квартире каким-то странным образом — через закрытую дверь. — Да, а как вы вошли?

Миша с виноватостью махнул шляпой:

— Там открыто. Дверь вроде закрыта, а на замок не защелкнуто… Я подумал, может, так надо. Я знаю, у них бабушка больна. Может, подумал, чтоб не звонили…

— Не может быть, чтоб не защелкнуто, — перебила его Марина.

— Почему не может быть, — сказал Миша. — В жизни все может быть. Я вот, когда в армии служил, так у нас…