Дверь приоткрылась.

- Первый, второй и третий…

Девушка с конопатеньким личиком вскочила, заозиралась.

- Не бойся, - сказала ей Агнес. – И плакать не вздумай. Ежели никто не купит, то точно в веселый дом пропадешь. А там… там долго не живут.

Еще одну девицу, ту самую, которая пялилась в стену, просто вывели. И за ней выдернули третью, что пыталась спрятаться. Ей и затрещину отвесили.

- Сперва завсегда берут тех, которые попроще, за которых много не выручить.

- А то ты знаешь, - не удержался кто-то.

К Эве прижималась дрожащая девушка. И было её жаль. Всех их. И себя тоже.

- Знаю. Папашка-то… он же ж тоже… - Агнесс скривилась. – Соседка у нас была. Есть. Из этих, которые сводни. Кажный день на вокзалу хаживала, искала тех, чтоб поглаже да посмазливей. Из деревни какой. Врала, что на службу примет, ну и… это она как-то папеньке по пьяному делу сболтнула.

Эва осторожно погладила тонкую руку мальчишки, который так и сидел, сжавшись в комок, прислонившись к Эве.

Надо будет сказать брату, чтобы… чтобы и его выкупил. Или нашел… или сделал хоть что-то! Можно ведь сделать хоть что-то!

- Ну а потом, когда штрафу дали, то сама к нам заявилася…

Она вздохнула.

- Сказала, что я крепкая. И красивая. И девка еще… проверяла. Сказала, что зубов нет, так это хреново, конечно, но вот ежели постараюсь, то все-то будет. Заботлала… а то бы сбегла. Вот я и тут…

- Мамочки родные…

- Забудь уже про мамочек.

- Агнесс, - тихо спросила Эва. – А почему ты просто работать не пошла?

- Тю… куда? В горничные? Кто меня с такою рожей возьмет-то? Да без этих… рекомендациев. И без платьев. Платья же ж купить надо[2]. И туфли. Да и не умею я… руки… вона, три дня их полоскали, терли, едва ль не до крови, а все одно. У них же ж гладенькие… мамка, пока жива была, шила. После уж глаза подводить стали. Тогда не шила, а стирала… я же ж хилая. Силенок мало, чтоб хорошо выстирать. Пробовала разок, так после еще мокрым и по морде дали, мол, мало не попортила. Папаня на фабрику водил. Там пылища, грязища, я кашлять начала через три дня. Ну и погнали, навроде как, чахоточная, но я же ж здоровая.

Агнесс замолчала.

И стало совсем тошно. Она, Эва… она ведь просто жила. И думала, что жизнь её плоха. Матушкины упреки. Запреты. Вечное напоминание о долге. И обида, когда её оставляли без сладкого.

Господи, какой же она была… дурой!

Девушки уходили.

Одна за другой.

Одна за…

Уходили за дверь и чем меньше их становилось, тем сильнее прижимались друг к другу оставшиеся.

Если Эва выберется отсюда – а она уже почти не верила, что выбраться получится – она обязательно сделает все возможное, чтобы… чтобы помочь им. Таким вот девушкам. Найти… или хотя бы не допустить, чтобы подобное повторилось.

Правда, как это сделать, Эва не знала.

Агнесс поднялась сама. Молча.

Рубаху расправила. И подмигнула.

- Ничего, благор-р-родная, - сказала она, - вот увидишь, купит меня хороший человек…

- Обязательно, - на глаза навернулись слезы. – И поселит в большом светлом доме… и кормить тебя будут три раза в день.

- Ну это уже совсем роскошество…

И ушла.

Осталось три девушки. И она с сиу, который все так же молчал, но опять дрожал мелко-мелко.

А девушки молчали. Тишина эта была настолько невыносима, что хотелось кричать, громко, так, чтобы крик прорвался сквозь камень стен, чтобы сами эти стены рассыпались. И дом, такой большой, такой равнодушный, терпящий все вот это, тоже развалился.

И…

Холодные пальцы сдавили запястье.

- Злость надо прятать, - сказал сиу, приложив ладонь ко впалой груди. – Мама говорила.

И этого хватило, пусть не успокоиться, Эва сомневалась, что вообще сможет вернуть спокойствие, но вот контроль над собой – вполне.

Вот и пригодилось.

Леди будет контролировать себя… в любых обстоятельствах. Правда, вряд ли матушка имела в виду такие вот обстоятельства.

- Спасибо. Ты хорошо говоришь. Я думала, что у сиу свой язык.

- Да, - он чуть склонил голову. – Я рос среди людей. Мама – сиу.

- А она…

- Осталась. Далеко. Отец забрал. Сказал, мешаю. Ей. Работать. Привез. Продал.

- Сволочь, - Эва произнесла это искренне. – Извини.

- Я убью его, - спокойно произнес мальчишка. – Вырасту. Найду. И убью.

- Хороший план.

- Мешает, - он сунул палец под тонкую полоску ошейника, которую Эва заметила только теперь. – Хозяин… сильный. Но и слабый.

- Как такое возможно?

Забрали еще двоих. Оставшаяся девушка демонстративно пересела на лавку и принялась пальцами расчесывать волосы. Волосы у нее были роскошные – густые и какого-то совершенно удивительного оттенка. Живое золото.

- Сильный. Маг. Слабый тут, - сиу опять положил ладонь на грудь. – Пить. Много.

- Магам пить нельзя!

Сиу кивнул.

А девица продолжала чесать волосы. Она была красива. Куда красивее Эвы и почему-то это задевало. Или нет?

- Играть. Дышать дурную траву, - он все-таки волновался, этот мальчик с серой, будто пеплом припорошенной кожей, и поэтому сбивался.

И даже сказал пару слов на каком-то незнакомом, шипящем языке.

- Проиграть. Злиться. Сильно. Говорить, что я виноват.

- Ты не виноват, - Эва погладила мальчишку по руке. А он вдруг вывернулся, и оказалось, что Эва смотрит в раскосые узкие глаза.

Недобрые глаза.

- Ты не боиш-ш-шься? – спросил он.

- Нет, - ответила Эва.

- С-совсем? – его голос стал ниже.

- Тварь! – взвизгнула девица. – Эта тварь сейчас тебя поуродует!

А потом смолкла и фыркнула.

- Сама виновата будешь.

- От дуры и слышу, - проворчала Эва и дернула мальчишку за руку. – Успокойся уже. Чего тебя бояться? Ты же ребенок.

- Я сиу.

- И что?

- Моя мать, - он прижал раскрытую ладонь к груди. – Говорила, что сиу вырезают сердца белым людям.

- Да? – Эва поерзала. – Честно?

- Не знаю, - мальчишка как-то вдруг успокоился. – Я не пробовать.

- Пробовал.

- Нет!

- Правильно говорить «не пробовал» или «я не пробовал». Ты просто маленький еще.

- Вырасту, найду отца и вырежу ему сердце.

Эва вздохнула. Хоть какая-то цель в жизни. Сомнительная несколько. И матушкин священник сказал бы, что нужно прощать, но… но как простить того, кто предал? Вот если взять Стефано, она же… она его любила. И поверила. И… и теперь вот сидит в каком-то подвале, ждет, когда её продадут, надеясь, что тот, кто купит, приведет к брату.

Или брат купит.

Или…

Не о том речь. А о Стефано. Эва вырезала бы ему сердце?

- Я так не смогу, - честно сказала Эва. И вздохнула. – Он подлец…

- Твой отец?

- Нет, мой отец хороший… очень хороший человек. И матушка тоже. Она иногда надоедала поучениями. И… и я не очень её радовала. Но они хорошие. Это я глупая. Сбежала. С… одним человеком. Думала, мы поженимся и будем жить вместе. Счастливо. А теперь вот… но я не смогла бы вырезать ему сердце.

- Я могу, - предложил сиу.

- Да… не уверена, что вообще его увижу. А если вытащат, то отец сам справится. Нет, нет. Он не сердце будет вырезать, а… он некромант. Знаешь, что это такое?

- Как сиу. Мертвых говорить. Звать. Видеть сокрытое.

- Видеть сокрытое и я могу…

Скрипнула дверь. И девица поднялась.

- Дура, - сказала она, глянув на Эву свысока.

- И тебе удачных торгов.

Та фыркнула.

- Добрая. Слабая, - сиу глядел с печалью. – Если… я выбраться. Найти тебя. Найти и спасти. Долг.

- Какой?

- Ты не бояться. И дать. Вот.

Он приподнял шаль.

- Глупость, - отмахнулась Эва. – Да и не мое это. К тому же вдвоем теплее… а расскажи о сиу, пожалуйста?

На нее поглядели с откровенной жалостью.

- Если я буду просто сидеть, - пришлось объяснять. – В голову придет очередная глупость. А… а оно мне надо?

Эдди не нравилось в этом месте. И пусть снаружи дом вполне соответствовал описанию девчонки, но изнутри он сиял.