Я не сказала ничего, только чай пригубила. Надо же, какая гадость…

- Почему его здесь так заваривают? – уточнила я у матушки. – Как будто… жалеючи?

Матушка поглядела на меня поверх чашки. Но ответила.

- Отчасти именно поэтому. Некогда чай был весьма дорог. И сейчас хороший чай весьма дорог, хотя и не настолько. А еще крепкий горек, и это нравится далеко не всем.

Даже чай нравится далеко не всем. Что уж о людях говорить?

- Вот и разбавляли молоком, сахар добавляли для сладости. А потом как-то и привыкли.

Чай… был чаем.

Зря я придираюсь. Все не трава, которую мы дома пили последние пару лет. Я уж и вкус-то чая позабыла. А ворчу. Или это от нервов все?

Матушка…

Хоть бы спросила. Если бы спросила, я бы сказала, что… что мне плохо. И я понятия не имею, что мне делать. Или не делать? И как сделать так, чтобы все не разрушить. И как понять, не поздно ли это делать? Может, все уже и рухнуло? А я не заметила.

И…

И мы пили чай.

Молча.

- Возможно, ты не откажешься разделить со мной обед? – поинтересовалась матушка и улыбнулась хитро. – В животе урчит.

- Громко?

- Очень.

- И неприлично.

- Именно, - её улыбка была светлой. И… и она сама изменилась. Нет, платье осталось прежним, старым, с выцветшими рукавами, дважды, если не трижды, перелицованное. И я помню, как она его шила.

И…

И прическа. Матушка зачесывала волосы гладко, и в косе её светлой блестели нити седины.

Но все-таки… почему она не кажется такой… такой правильной в этом вот кресле? Среди позолоты, блеска и пафоса? Почему выглядит так, что поневоле забываешь и про платье, и про прическу, и про то, что драгоценностей у нее нет, обручальное кольцо и то было заложено.

И…

- Не откажусь, - вздохнула я. – Это нормально, постоянно хотеть есть? А еще она меня овсянкой уморить пытается!

- Травит?

- Нет. Но ты бы попробовала ту овсянку!

- Милли, - матушка глянула с укоризной. – Овсянка весьма полезна для цвета кожи. И волос.

- У меня и без нее нормально и с цветом кожи, и с волосами. И… и на обед вареная рыба! Два листика салата! Кусочек хлеба. Вот такусенький! – я показала пальцами размер этого хлеба. – Леди пристала сдержанность… не знаю, как леди, но я скоро подохну на таких харчах!

- Милли…

- Извини, мама. Это просто…

- Тяжело?

- Да.

- И хочется сбежать?

Хочется. Еще как. Почему все сказки заканчиваются на «жили долго и счастливо»? Но ни в одной не говорится, как именно? Или просто потому, что сказке лучше сказкой оставаться?

- А ты…

- Мне тоже хотелось, - матушка вздохнула. – Наверное, если бы не некоторые… обстоятельства, я бы и сбежала. Но бежать было некуда… знаешь, я ведь привыкла, что вести дом – это отдавать приказы слугам. Проследить за экономкой. Забрать домовые книги. И с кухаркой обсудить меню на неделю. Леди нет нужды брать в руки тряпку и самой вытирать пыль. Или ощипывать кур. Или… нет, сперва-то в доме слуги были. Конюхи. И еще женщина, которая следила за порядком. Я ей не понравилась.

Странно было слушать такое.

- И она постоянно пакостила. Подавала холодный завтрак. Или готовила вовсе не то, что сказано. А когда готовила по моим рецептам, то получалось что-то совершенно несъедобное. И она всегда подчеркивала, что я настояла. Никто ничего не говорил, но мне было до ужаса стыдно. Твой отец… ему никогда не нравилось сидеть дома. И в какой-то момент я поняла, что осталась одна. На краю мира. В доме со стариком, который слишком занят тем, чтобы сохранить хоть что-то от былых богатств, и слугами. Это было тяжело.

Матушка поднялась к отделанному серебром рогу.

- Обед… обильный?

- Да. Если… леди это позволено.

Она чуть кивнула. И подняла рог. Странно это, говорить в коровий рог, пусть и отполированный до блеска, и украшенный серебряными узорами. Даже камушки вделали. Но все равно…

- Прогресс, - матушка вернулась на место. Она присела и разгладила юбки.

- У меня не тот цвет лица, - пожаловалась я. – И волос.

- И еще ты слишком высокая.

- Про это не говорили.

- Не волнуйся, еще скажут, - утешила матушка. – И про рост, и про вес, и про форму ушей.

- А с ней-то что не так? – уши я потрогала, убеждаясь, что, вроде, больше не стали.

Они даже не оттопыренные. Нормальные у меня уши.

- Ничего. Как и со всем остальным. Просто повод.

Повод… стало быть, просто повод…

- Ты слишком другая Милли, - матушка поглядела на меня с сочувствием. – И я в свое время была такой же. Чересчур нежная. С кожей, которая моментально обгорала на солнце. С руками, что, стоило взяться за тряпку или веревку, покрывались мозолями. А те не заживали. Я простывала от дуновения ветерка и маялась жарой. Мерзла по ночам. Днем же яркое солнце вызывало головные боли. Меня ужасали люди, среди которых я оказалась. Особенно женщины. Резкие. Наглые… они смеялись над моими манерами. Оказалось, что мне врали и манеры вовсе не так уж важны. Порой важнее умение стрелять.

- Ты… хорошо стреляешь.

- Научилась, Милли. Просто в какой-то момент я… я решила доказать, что я не хуже. И я научилась. Стрелять. Потрошить и чистить рыбу. Свежевать кроликов. Раскладывать костер.

Она вздохнула.

- Только… ничего не изменилось. Как бы я ни пыталась казаться своей, я оставалась чужой. Пусть даже кожа моя стала жесткой и темной от солнца, руки загрубели, голос осип… это ничего не изменило.

И я… я поняла, что мне пытались сказать.

- То есть, притворяться леди не имеет смысла?

Матушка кивнула.

- Притворяться – нет. Но ты и есть леди. Просто другая. И чем раньше они это усвоят, тем проще будет всем.

- А усвоят?

Матушка слегка пожала плечами.

- Шансы есть, но… просто не будет.

Можно подумать, когда-то было просто. И я решилась задать вопрос, который задавать было неприлично. И невежливо.

И…

- А оно того стоило?

- Когда-то мне казалось, что нет, - матушка ответила не сразу. Заговорила она тихо, словно стесняясь своего ответа. – И наверное, будь у меня возможность сбежать, я бы не удержалась. Но… я потом расскажу, хорошо, Милли?

Хорошо. Я ж не против.

- Было время, когда я возненавидела все это. Ранчо. Пыльный городишко, где каждый смотрел на меня свысока. Мужа… ему, впрочем, было плевать. Уже было плевать. И на меня, и на мои усилия. Это и сводило с ума. И я бы сошла, но… ненависть – тоже сила. В какой-то момент, я поняла, что у меня не осталось ничего, кроме меня самой. Такой, какой я была.

Сильной?

Это только кажется, что матушка хрупка. Ну и Эдди так думает. Он и меня-то нежною считает, да… на самом деле она сильная. По-моему, сильнее нас, вместе взятых.

- И я начала делать все назло. Слугам. Ему…

Моему отцу?

- Остальным. Я сшила себе наряды. Делала прическу. Надевала перчатки, выбираясь в город. Я починила свой зонт. Я ходила с высоко поднятой головой. Была вежлива. Предупредительна. Как подобает леди. И… не скажу, что все изменилось сразу. Но изменилось. Постепенно. Еще и вы… когда вы появились, я поняла, что уже не уйду. Не вернусь. А потом… потом я научилась быть счастливой.

Как-то оно ни хрена не вдохновляет.

- Я не уверена, - я всегда старалась быть честной с матушкой. Хотя бы с нею. – Не уверена, что у меня получится.

Глава 18 О том, как некий джентльмен ищет приключений и находит

Эва вернулась в свою комнату.

Как вернулась… вернули.

Кэти.

Сперва удалился человек, имени которого Эва так и не узнала. Потом появилась Кэти, глянула и хмыкнула этак, с насмешечкою.

- Вижу, голова у тебя не пустая, - и постучала Эве по лбу. Было до крайности неприятно. – И как он тебе?

- Кто это?

- А хрен его знает, - от Кэти слегка пахло, и нельзя было сказать, что запах был неприятен. Скорее уж чем-то похожим пахло от отца по вечерам, но слабо. А от Кэти – сильно.