Комната.

Темная. Очень темная. Плотные шторы сомкнуты, и на столике под стеклянной крышкой тлеет фитилек. Свет из коридора ложится прямоугольным ковром, а Кэти словно сама превращается в тень.

- Матушка? – робко спрашивает она. – Матушка, тут совсем темно. Я ничегошеньки не вижу. Сейчас, сейчас…

Поднос отправляется на столик, а сама Кэти подходит к окну. Вооружившись длинной палкой с крюком, она раздвигает шторы. А за окном сумрак, значит, уже вечер или даже ночь. Но там, со стороны города, её разбавляет желтушный свет фонарей.

Его достаточно, чтобы разглядеть обстановку.

Огромную кровать с балдахином.

Трюмо.

Туалетный столик. И сундуки вдоль стен. Кровать выделяется белым пятном, но средь простыней женщина, на ней лежащая, почти теряется. Надо же… неужели такие болеют?

- Как вы, матушка? – с притворной заботой осведомляется Кэти. И женщина приоткрывает глаза. Как же она… страшна?

Её словно туман окутал.

И Эва знает, откуда он взялся. Она закрывает рот. Брат… значит, он не поверил им?

- Этот… урод… что сказал?

- Что вас прокляли, матушка, - Кэти приподняла подушки. – Темное проклятье. Так просто не снять. Это все из-за девки…

- Верни её.

- Что?

- Верни. Напиши… тому… надо было сразу узнать… понять… самоуверенность, Кэти. Самоуверенность… решила, что я… - она закашлялась и прикрыла рот механической рукой, которая выглядела одновременно и отвратительной, и притягательной. Шевелились потемневшие пальцы, подергивались, и в тончайших патрубках переливалась жемчужная жидкость. – Что я… самая умная. Не совершай… таких… напиши. Пусть приходит. Забирает. Девчонка цела. Я… заплачу. Сколько скажет, столько заплачу.

Сердце замерло.

Неужели все-таки…

- Покушайте, матушка, - Кэти взяла миску. – Вы поправитесь.

Она зачерпнула вязкой каши и попыталась сунуть её в рот, но женщина махнула, и железная рука её ударила по миске, вышибла. Та полетела с грохотом, размазывая по простыням, по одеялу кашу. Попало и на юбки Кэти.

- Глупая девка! – голос мамаши сорвался на визг. – Я умру! Умру! Это некромант!

Жалко её не было. Вот нисколько.

Разве что самую малость. А рука меж тем вцепилась в юбки Кэти.

- Пошли… кого… позови… Грая. Я сама скажу.

- Нет, матушка, - Кэти высвободила юбки. Поднялась.

Взяла подушку, одну из тех, что валялись подле кровати, и, вздохнув, накрыла этой подушкой лицо женщины. Та дернулась было, но Кэти навалилась сверху.

Эва закричала.

От ужаса.

И… и беспомощности. Громко. Так громко, как только можно. И выходило с каждым разом все… и показалось, что еще немного и крик её разобьет стену между мирами, но снова ничего не произошло.

- От так-то, - Кэти убрала подушку и аккуратно сунула её под голову Матушки. Пощупала зачем-то шею. Хмыкнула. – Тоже мне… придумала.

Она подняла миску.

- Послать… так-то оно так… девку приберут, а нас? Или думаешь, пожалеют? Некроманты, оне да… жалостливые. Может, ты-то и откупишься, а я? Выкинешь на каторгу, потому как виновный надобен будет. Нет, нет… не для того я столько лет корячилась, чтобы теперь от.

Её бормотание было едва различимо.

- Сама сказывала, что, мол, час придет, тогда-то и сменю… вот и пришел. Чего уж тут, - она отерла руки о платье, подошла к двери и крикнула. – Грай! Грай, ходь сюда!

Минуты не прошло, как в комнате появился высокий ужасающего вида человек.

- От. Померла, - сказала Кэти, пальцем ткнув в кровать. – Я ничегошеньки не поспела сделать…

Грай поглядел на нее. И Эва ужаснулась, до того пустыми, серыми были его глаза. Она бы закричала снова, но сил на крик не осталось совершенно.

Грай медленно поднял руку.

- Ты чего?! – Кэти попятилась.

- Ты?

- Я? Да ты что… видишь, больная она. Целитель был?

Грай кивнул, не сводя с Кэти взгляда.

- Слышал, небось, чего сказывал? Прокляли её. Некроманты.

На уродливом лице мелькнула тень сомнения.

- С денег это все, - уверенно произнесла Кэти. – С тех, что принесли. Ты-то их не трогал?

Грай покачал головой.

- Вот. И я. А она считать взялась. Небось, с того и проклятье и перескокнуло.

- Плохо.

- А то… займешься? Надобно её как-то… только не прикасайся сам, добре? Ты мне еще нужен.

- Я?

- А то, - Кэти уперла руки в бока. – Или, думаешь, кого другого искать? Ты ведь дело знаешь.

- Дело…

- Перестань. Ты не такой тупой, каким прикидываешься, - отмахнулась Кэти. – Небось, тупых она при себе не держала. А ты уж который год? Ну, не хмурься.

Она осторожно, нежно даже погладила это чудовище по плечу.

- Я знаю… она же мне все сказывала. И про балаган, в котором тебя держали. И про циркачку ту… и про иное. Но я не стану, Грай. Не стану, как она, понимаешь? – встав на цыпочки – а даже так Кэти не доставала человеку до плеча – она заглянула в серые мертвые глаза. – Я знаю, где лежат твои перчатки. И остальное.

Тяжелая лапа сдавила шею.

- Прекрати! Я же могла и не говорить! Отдам! Вот сейчас отдам… только останься. Со мной.

Грай чуть склонил голову.

- Матушка… она ведь серьезные дела вела. И те, кто с ней… для кого она… им все одно понадобятся… понимаешь? Девки понадобятся. И не только девки. Ты-то, знаю, по рыжью да прочему больше, но девки… их тоже держать надо. Легкие деньги.

Грай не спешил отпускать Кэти. Но и руку не сжимал.

Просто глядел.

- Заживем… она-то нам сущие медяки давала, а требовала… но теперь-то… попробуй. Приглашения разостланы. Я знаю, как все устроить. Товар тоже на месте. Проведем торги… спорим, что из этих, благородных, никто и не заметит разницы?

- Да?

- Конечно. Им-то что? Им плевать, кто дела ведет. Главное, чтоб тихо… за тишину и платят. А я… я знаю, кому Мамашка сама платила. И продолжу. И всех это устроит. Только я ведь женщина, Грай. Слабая. Найдутся те, кто захотят потеснить. Но тебя не рискнут тронуть. Никто.

Она потянулась вперед.

- Останься со мной. Не служить. А по-честноку… будем вместе. Станешь получать. И… и человеком сделаешься. Солидным. У Мамаши дом имелся. Теперь он мой. Все мое. Я видела бумаги… потом, как устанем, поедем туда. На побережье. И заживем. Хорошо заживем. Как честные люди.

Её горячечный шепот заполнял комнату. И Эва… Эве было стыдно.

- Хорошо, - Грай руку убрал и поглядел на покойницу. – Сегодня. Отдашь. Перчатки. Убери тут.

- Нет, - Кэти покачала головой. – Надо кого позвать… их тех, кто опиумом… кто там в долгах? Вот они пусть и приберут тело. Завернут в простыни эти. И деньги… я покажу, где лежат. Отдашь. Не знаю, сохранится на них проклятие или нет…

Сохранится.

Подобные проклятия так просто не снять. Но… разве Эву услышат? Нет. И хорошо, что нет.

- Пусть забирают. А то и вовсе… утопить.

Грай нахмурился.

- Много.

- Знаю. Самой тошно. Но ничего. За девку больше выручим.

- Красивая.

Сомнительного свойства комплимент.

- Она? – Кэти фыркнула. – Я лучше была… но погляди, что сделали?

И провела пальцем по изуродованной щеке.

- Ничего… тощая она. Слабая. Долго не протянет. Особенно… приедет один тут, который… в общем, два дня. И готовиться надо. Хорошо. Да, пришли заодно девок кого, пусть наверху попорядкуют. И залу помыть надо, которая для торгов. А то ж благородные господа порядку любят.

Это она произнесла, презрительно скривившись.

- А порядок поддерживать надо… надо… мы ведь приличное заведение. Да, да…

Грай хмыкнул и отступил. А Кэти подошла к кровати, на которой еще лежала покойная. И наклонилась к ней. Близко. Но не настолько близко, чтобы коснуться.

- Видишь? Я и без тебя справляюсь! И справлюсь! Будь уверена. А ты сдохла! Сдохла-сдохла…

Кэти хихикнула.

- Как я ждала… как я… думаешь, я забыла? Все-все? Благодетельница… забыла, как ты меня украла? Из дома, да-да… моего дома… у меня был хороший дом. И своя кровать. А ты украла. Тварь! И продала! Тому уроду… ничего, я их найду… а ты врала, что меня родители отдали. Что я стала им не нужна. Я верила. Я же была ребенком и верила! Капризная. И обхожуся дорого. Платья мне нужны. Ленты. Вот и отдали. Скольким ты еще это говорила? Тварь!