Эрику не хотелось тратить время попусту, да и шефа он не считал хоть сколько-то интересной личностью, чтобы спрашивать его про вещи, несвязанные с их работой, — но что он мог поделать? Главный тут шеф, очевидно, и главному стрельнуло в голову поговорить по душам.

— У вас что-то произошло? — сподобился Эрик. На самом деле это было единственное, что ему было самую малость любопытно узнать. — Вы выглядите счастливым.

— Я рад, что ты заметил! И не меньше я рад сообщить тебе, что я стал дедушкой!

— Поздравляю, — вежливо улыбнулся молодой полицейский.

— Моя дочь — тоже живет здесь — звонила вчера. Девочка у нее родилась… — и шеф погрузился в длинный рассказ о своих родственниках. Эрик кивал и улыбался, старательно делая вид, что ему небезразлично. Затем, однако, шеф резко перевел тему: — А как поживают твои родители?

— Хорошо, наверное, — нехотя ответил молодой полицейский.

— Хорошо, что хорошо. А где они живут, если не секрет?

— Хотел бы я и сам знать. Но скорее всего, далеко-далеко отсюда.

Радости на лице шефа немного поубавилось, когда он начал понимать, про что говорит Эрик.

— Ты с ними давно общался? — уже осторожней спросил он.

— Может быть, я что-то и лепетал им, будучи годовалым ребенком, — пожал плечами Эрик. — Я не помню их. Ни лиц, ни голосов. Помню только их очень смутное существование в ранние годы моей жизни.

— Зря я заговорил об этом, — улыбка полностью исчезла с лица шефа. — Извини, парень.

— Ничего, — спокойно сказал Эрик. — Это меня нисколько не задевает. Кому-то везет больше, кому-то везет меньше. Не всем же выпадают две шестерки на кубиках. Кому-то должны выпасть и единички, иначе бы вероятность не была вероятностью, правильно?

— Звучит так, будто ты считаешь это нормой.

— Так уж сложилось, что это и есть моя норма для моей жизни. Нормальность — вообще понятие субъективное.

— Подожди, — поднял шеф указательный палец, — то есть ты заявляешь, что отсутствие родителей ты считаешь абсолютно нормальным?

— Именно это я только что сказал, — серьезно ответил Эрик.

— Но это ненормально, очевидно, — возразил шеф. Он занял противоположную позицию, по его глазам было видно, что ему любопытно, куда заведет их этот спор.

— А кто так решил? Кто определил, что нормально, а что не нормально?

— Эрик, ну это же очевидно. Мы, то есть общество. Мы определили, еще издревле. Дети беспомощны и, прости меня, глупы, и нуждаются во взрослых, которые будут их направлять, пока они не окрепнут и не станут твердо стоять на ногах. Я говорю абсолютно банальные вещи, — шеф чуть нахмурил брови. — Да, некоторые животные, как те же черепахи, например, о черепашатах не заботятся, но, во-первых, чтобы эти черепашата вылупились, сначала нужно защитить кладку, а во-вторых, мы все-таки не животные.

Эрик подавил смешок, и шеф это заметил.

— Что?

— Простите, это немного забавно, как вы привели контраргумент собственным словам, а затем снова себе же возразили.

— Мне показалось, что ты это и собираешься сказать. Поэтому я решил сразу тебя обезоружить.

— А я думал другое. Видите ли, шеф, вы сами сказали, что детей должны направлять взрослые. Но эти взрослые не обязательно должны быть родителями.

— Так, — кивнул шеф, — и к чему ты ведешь? Бывают, что за ребенком приглядывают бабушки и дедушки, бывает, что родители приемные — это все тоже вариация нормы, хотя это, на самом деле, уже ближе к ненормальности, дальше от естественного хода вещей. Но все в жизни бывает…

— После того, как я сбежал из приюта, за мной долгое время приглядывал один мужчина.

— Приемный отец.

— По документам — да, но в сути — даже близко не.

— Не понимаю. Ты, мне кажется, сам себя зарываешь, Эрик. Это та же родительская фигура, как ни крути. Родной он или нет — не важно.

— Дослушайте, — спокойно продолжал молодой полицейский. — По документам он был мне приемным отцом, однако на деле он попросту предоставлял мне возможность… не помереть от голода и холода. И всё. Он не воспитывал меня, ничему не учил меня — я сам себя воспитывал. Он же просто-напросто существовал где-то поблизости, пока я был предоставлен сам себе. Мы и не говорили-то никогда особо. Я даже имени его так и не смог узнать.

— Удивительно, как его не лишили родительских прав, а тебя не отправили в приют.

— Я не давал поводов. Мне не очень хотелось обратно. И потом, я был сыт и жил в тепле и уюте.

— Ладно, и чем он тогда занимался, если не тобой?

— Я не знаю, — дернул плечом Эрик. — У него была какая-то работа, которой он был глубоко увлечен и о которой он мне никогда не рассказывал. Он много возился с географической картой острова, однажды проболтался про культуру и тем, как ему интересен Бланверт.

— Бланверт? — бровь шефа заползла на мясистый лоб. — Не думал, что наша дыра может быть кому-то интересна. Чем же его так привлек этот город? — шефу стало любопытно, он аж поближе подкатился на стуле, и его пузо заглотило часть стола, разомкнув складки.

— Его интересовала история города.

— Так в ней ведь ничего интересного нет. Ее буквально нет. Город как город где-то на отшибе. Все равно, что пытаться выудить информацию из пустого листа бумаги.

— Может быть, Бланверт не такой уж и простой. Потому что две старые жительницы недавно рассказали мне, что в свое время здесь прятался Генри Коут и чуть ли не отсюда, собственно, началась революция.

— Ха! — звонко выпалил шеф. — Кому ты веришь? Не было тут никаких революционеров.

— Почему вы так уверены?

— Да просто знаю. Бланверт — это Бланверт. Тихий город, где ничего не происходит, — шеф прочистил горло. — Не происходило до недавнего времени. Но это естественное отклонение от нормы. Следуя твоим же словам про вероятность рано или поздно что-то должно было произойти.

— А вы не допускаете, что это отклонение уже могло иметь место в прошлом?

— Нет, иначе бы Бланверт уже бы не был собой. Его бы так и знали — как город, с которого началась революция. Однако никто об этом, кроме твоих старух-выдумщиц, об этом никогда не говорил. Слишком важная это часть прошлого, чтобы люди ее могли позабыть.

— Этому можно придумать обоснование, — заметил Эрик.

— Вот именно, придумать. Правдой-то оно, тем не менее, не станет. — Шеф чуть отодвинулся на стуле, и внушительная складка его живота сползла с края стола. — Мы немного съехали с темы.

— Возможно, — коротко кивнул Эрик все с тем же каменным лицом.

— На чем мы остановились? — слегка сощурил шеф глаза. — Ах да, ты сказал, что ты жил в тепле и был сыт, а значит, минимальные свои обязанности тот мужчина выполнил. Значит, он, пусть и с большой натяжкой, все-таки был твоим приемным отцом, хочешь ты признавать это или нет, — на его лице застыло самодовольное выражение, он был уверен, что выдал такой аргумент, побить который будет тяжело.

— А вы, помнится, упоминали заботу в своих рассуждениях. Понимаете, шеф, обо мне не заботились.

— Предоставление крова и еды — это что, по-твоему?

— Забота, связана с привязанностью. Между нами никакой привязанности нет и не было. Мы просто сосуществовали вместе. Как комнатные растения, разделенные стеной.

— И вы даже немного не притерлись за… сколько? Несколько лет?

— Пусть будет «несколько лет». Он держал меня на дистанции. Я же сказал, он все внимание уделял своей работе. Готовил еду я себе сам, гладил себе одежду тоже сам — многие вещи я делал самостоятельно с раннего возраста.

— Это была забота, пусть и скупая, — сказал шеф. — Сам факт того, что ты жил под чьим-то присмотром…

— Еще раз — за мной не присматривали. Я был все тем же беспризорником по большому счету. Просто с крышей над головой.

— Если бы эта крыша была каким-нибудь подвалом, и ты был как дворовый кот — я бы с тобой согласился. Но эта крыша принадлежала твоему приемному отцу, а значит, и дом — тоже немаловажная часть семьи…

— Нет, — сдержанно улыбнулся Эрик, — квартира не принадлежала ему, это я могу сказать точно. Этот мужчина вообще был иностранцем. Получается, я все же был беспризорником? Или за мной, по вашей логике, приглядывал настоящий хозяин квартиры, которого я ни разу и не видел?