— Он сказал, что ты убил его сына.

Я хмыкнул. Как иронично. Конечно. А чего я ещё ждал? Пришло время платить по счетам. Назад пути нет.

— Это правда. Я — чудовище, Мишель.

— Я — убийца. Я совсем не тот человек, которого ты думала, что знала.

Слова давались с трудом. Как будто кто-то сжимает моё горло. Заставляет замолчать. Соврать. Сказать, что все слова Александра — враньё и только меня она должна слушать. Только мне верить. Но я не мог снова с ней так поступить. Если уж идти до конца, то сжигая пути назад. Она должна знать правду, такой, какая она есть. Без мягких углов и завуалированных фраз.

Я расслабил объятья, давая ей возможность выскользнуть и сбежать. Не слушать и не слышать всего этого ужаса. Она выскользнула, но лишь для того, чтобы посмотреть на меня своими огромными глазами.

— Расскажи мне. Я хочу знать, что случилось.

Вот глупая женщина… Я ей сказал, что лишил жизни другого человека, а она ждёт оправдания моему поступку. Хотелось накричать на неё. Сказать, что нельзя в каждом ничтожестве пытаться разглядеть что-то хорошее. Что наш мир — это не розовая сказка с радужными пони или женский роман с обязательным счастливым концом. Сказать, что в нашей истории его не будет.

Вместо этого я вдохнул, собираясь с мыслями и отводя от неё взгляд. Ей богу. Этот взгляд мешал сосредоточиться. Да и я не хотел видеть, какие эмоции будут на её лице от моей исповеди. Как последний трус…

Она поняла, что мне сложно говорить об этом. Вновь прильнула к моей груди. Я чувствовал, как её дыхание щекочет мою кожу. Это придавало сил. Мишель не торопила меня, лишь тихо лежала. Радовало её ровное дыхание, как будто она совсем не боялась услышать правду.

— Джошу было семнадцать, когда он изнасиловал свою младшую сестру. Мою мать…

Я почувствовал, как её руки, обнимающие меня, сжались. Её маленький носик уткнулся в мои рёбра. После всего пережитого ночью, ей особенно тяжело дались мои слова. Я мог придумать какую-то более мягкую версию, но сил сочинять не было. Хотел, чтобы она узнала… увидела всё это моими глазами. Надеяться на понимание не хотелось.

С годами боль прошедшего не так сильно мучала меня. Но моя малышка… Боже. Даже не мог себе представить, через какой ад прошла. А тут я ещё со своим откровением.

— Да, Мишель. Я появился на свет от кровосмешения. Я ублюдок от семени чудовища.

Она молчала, не перебивая, давая возможность выговориться. И мне это было нужно. Она была первая и единственная, кому я рассказал об этом. Только ей смог довериться на столько…

— Он насиловал её на протяжении года, пока она не забеременела. Не думаю, что в этом заключался его план. Он просто развлекался, не думая о последствиях. Никакие слёзы и мольбы не тронули чёрное сердце Александра. Ему было плевать, что родной сын бил, уничтожал и насиловал родную кровь. Для него было лишь важно то, чтобы эта история не выносилась за двери его особняка. Когда моя мать узнала, что носит меня под сердцем… она три раза пыталась покончить с собой или же со мной. Тогда-то Александр придумал свой грандиозный план, — я хмыкнул, вспоминая то, что узнал от деда. — Он выдал замуж свою совсем юную дочь за шестидесятилетнего старика. Такое же чудовище. Им обоим было просто выгодно это. Был важен союз двух влиятельных мудаков. Я до сих пор не понимаю, как она смогла выносить меня.

Я почувствовал тонкую ладонь, скользнувшую в мою руку. Малышка пыталась хоть как-то поддержать меня в этом нелёгком монологе. Зачем? Я всё так же лежал, уставившись в потолок. Легонько сжав её руку, погладил большим пальцем её бархатную кожу, не понимая, как раньше жил без неё.

— От меня даже не скрывали, кто мой настоящий отец. Я был совсем мал и думал, что это нормально. Что во всех семьях так. Все, кроме матери, считали меня уродом. Грязным зверёнышем, не достойным носить фамилию Льюис. Это внутри стен. А за ними у нас была показательная семья. Глава её — влиятельный и наделённый опытом мужчина. Его молодая красавица жена. Якобы их общий маленький ребёнок. Но это был настоящий ад. Джош, мой родной отец, практически жил с нами. Как вторая глава семейства. Видимо, не смог отпустить свою любимую игрушку. У детей моего возраста были машинки, поезда с пультом управления. У меня же были переломы и синяки на всё тело.

Сам того не замечая, мой голос стал более жёстким и резким. Воспоминания не давались легко. Я отрешился от реальности, полностью уйдя в те тяжёлые времена.

— К боли можно привыкнуть. Сложнее видеть, как твоя любимая женщина, старающаяся оберегать от этого пиздеца, сама ходит с синяками на лице. Отчим и Джош, как ни странно, были, можно сказать, приятелями. Видимо, их сплотила жажда к садизму. Иногда они закрывали меня в чулане, и по крикам матери, я мог только догадываться, что там происходит. Я должен был что-то сделать. Должен… но я был так мал.

Я выдохнул, стараясь совладать с эмоциями. Я чувствовал, как моя малышка сжалась всем телом, не отрывая лица от моей груди. Я знал, какое впечатление произведёт мой рассказ. Но худшее ещё впереди. Я понимал, что она будет бояться… меня. Ненавидеть, но назад пути нет. Я должен рассказать всё. Должен освободить себя. Того маленького ребёнка, что так и остался запертым в чулане своей души.

— Когда мне было десять… Мама вернулась из больницы. Ей тогда сломали два ребра, и они только зажили. Я плакал и умолял её сбежать. Никогда этого не забуду. В её газах была лишь безысходность и пустота. Я замечал, что она выглядела намного старше своих одногодок. Всё из-за тяжести ноши, которую она несла. На утро, спустившись к завтраку, я увидел, лежащего в луже крови, отчима. Мать перерезала кухонным ножом артерию в его паху. Собаке собачья смерть. В тот же день Александр забрал её, оставив меня тётке на попечение. Больше я её не видел. Лишь приходил на кладбище с её любимыми ирисами. Семье своей я стал обузой и меня отправили в детский дом. Я сменил один ад на другой. Я превратился в того самого зверёныша, чтобы выжить в этом мире. Каково же было моё удивление, когда в день моего совершеннолетия за мной приехал мой дед. Я и сам хотел пойти в тот дом, чтобы увидеться с Джошем. Я вышел из детдома уже не тем запуганным ребёнком, прятавшимся за подол юбки. Я стал другим… Джош долго корчился и молил о быстрой смерти. Я поквитался за нас обоих.

Перед глазами ярко вспыхнула та картинка. Я ещё совсем зелёный, но с такой жаждой мщения отрезал по кусочку плоти этого чудовища. Не торопился. Времени у меня было много. Он рыдал, как портовая шлюха, оставшаяся без денег. Молил о прощении и вдруг вспомнил, что я его сын. Клялся, что любил мою мать, что и не мыслил ни о чём плохом, и виноват во всех бедах отчим. Но я не слышал, а вновь и вновь не слишком глубоко вонзал в него нож. Я знал, где находятся важные артерии и старался обходить их. Быстрая смерть от кровопотери была мне не нужна. Я лишь хотел, чтобы он пережил всё то, что годами чувствовали мы с мамой. Не было и капли сочувствия. Лишь ярость и наслаждение.

Вынырнув из воспоминаний, я почувствовал влагу на коже. Мишель старалась сдерживаться, но слёзы снова и снова просачивались сквозь плотно сомкнутые веки. Я всё ждал, когда же она уйдёт, хлопнув дверью. Я был точно уверен, что этот ангел не вынесет всего этого. Что не примет меня таким. Дьяволом без сожалений, который не испытывает никаких чувств, кроме ненависти.

— Мне жаль, — её хриплый шёпот вонзился в голову. Я чуть было не засмеялся истеричным смехом, но лишь сжал челюсти в попытке контролировать себя. В попытке не наговорить того, о чём потом пожалею.

— Не нужно меня жалеть, Мишшшель… — я повернулся к ней, сверкая глазами. Всё, что угодно, но не жалость.

— Мне жаль, что такие люди ходят по земле.

— Уже нет, — мой голос снова приобрёл холодные нотки, как всегда, когда я запирал эмоции глубоко внутри. Я отпустил её ладонь, снова уставившись в одну точку на потолке. Отгораживаясь эмоционально и отдаляясь физически.