Но в этот период в стране режим становился все жестче, и оставаясь без работы отец доходил до отчаяния. Ранее ему всегда помогал Н.И. Подвойский, который, зная его уже много лет, доверял ему и ценил как военного специалиста. Однако в 30-х годах Н.И. Подвойский уже был не в чести у власти и ничем не мог помочь.
В конце 20-х годов отец согласился поехать в Казахстан, где получил работу бракера по приемке лошадей для Наркомторга СССР, но его уже начали преследовать.
В 1931 г. отец был арестован в Казахстане и осужден по ст.
109 сроком на 4,5 года, но был выпущен досрочно «за хорошую работу и примерное поведение».
Лейла и Аслан Гирей – дети М.Джафарова. Москва. 17 июня 1925 г.
В конце 1932 г. он вернулся в Москву и был принят на работу вольнонаемным инспектором транспорта Дмитлага ОГПУ. В период с ноября 1932 г. по февраль 1933 г. 2-3 раза в месяц за отцом приезжала машина, его отвозили на Лубянку и поздно ночью привозили домой. Оттуда он возвращался крайне расстроенный и однажды сказал брату, что его скоро арестуют. Брату он рассказал также, что на Лубянке с ним вел разговор Ягода, предлагавший ему выехать на нелегальную работу в Польшу, где в то время находился Хан Аварский и многие бывшие царские офицеры, которых отец хорошо знал. Ягода сказал, что ему известно о трудностях и нужде семьи и в случае согласия отца обещал хорошее обеспечение семье. Отец ответил отказом, и Ягода со злобой ему сказал: «Подумайте Джафаров, я даю Вам срок или сгною Вас, у меня есть на это силы».
В марте 1932 г. отца арестовали на работе, привезли домой, сделали тщательный обыск, забрали 4 конверта с письмами, написанные отцом маме, брату, сестре и мне – его завещание, имущества не было. Забрали воинские награды, три Георгиевских креста, в том числе золотой на оружие и др., шашку, кинжал. Мама рассказывала, что, спускаясь с лестницы, отец сказал ей: «Леля, не беспокойся, я честен и правда восторжествует, разберутся во всем, и я вернусь».
К сожалению, все сложилось иначе. Отца отправили в Дагестан, где ему было предъявлено обвинение в участии и руководстве контрреволюционным движением в Дагестане в конце 1930 – начале 1931 гг. т.е. в период, когда он был в командировке в Казахстане, был там в тюрьме более года и ни с кем из дагестанцев не встречался и не переписывался.
Постановлением Тройки при ОГПУ СКК ДАССР от 13 ноября 1933 г. отец был осужден по ст. 58–2 УК РСФСР к 10 годам лишения свободы и отправлен этапом в Сусловское отделение Сиблага ОГПУ.
Письма отца из лагеря с 1933 по 1937 гг. все были пронизаны настойчивыми просьбами о ходатайстве в высшие инстанции об его освобождении, о его невиновности в предъявленном обвинении. Хотела бы отметить, что в этих письмах не было жалоб на плохое обращение, были просьбы прислать табак, кое-что из одежды и еды. Находясь в лагере, он имел вольное хождение, работал статистиком, заведовал животноводческими фермами. Это было для него отдушиной, т.к. он любил животных, особенно лошадей. Но в 1937 г. наступили более тяжелые времена, в том числе и для заключенных по политическим мотивам. Письма и посылки, возвращались с пометкой «за не нахождением адресата», последнее письмо отца было от июля 1937 г. А в октябре 1937 г. постановлением Тройки УНКВД по Новосибирской области за проведение антисоветской агитации среди заключенных отец был приговорен к высшей мере наказания. 3 ноября 1937 г. приговор был приведен в исполнение. Семье об этом сообщено не было, по-прежнему корреспонденция возвращалась с той же пометкой: «за не нахождением адресата».
Позднее брату стали случайно известны обстоятельства последних дней жизни отца и его кончина. (См. воспоминания сына. – Ред.)
Церковь в Темир-Хан-Шуре.
Мой двоюродный брат со стороны отца Башир Магомаевич Пиртузилов скрупулезно изучил все документы, касающиеся обвинения отца в участии и руководстве контрреволюционным движением в Дагестане в 1930–1931 гг., в том числе и письма из ссылки и подготовил аргументированное прошение о реабилитации. Постановлением Президиума Верховного Суда Дагестанской АССР от 30. 11. 1979 г. постановление Тройки ППОГПУСКК ДАССР от 13. 11. 1933 г. в отношении Джафарова М. было отменено и дело против него производством прекращено за не доказанностью обвинения.
Заслуживает внимания приведенная в этом постановлении ссылка на обвинение отца, основанное на показаниях 4-х лиц, которые якобы слышали о тайной организации, подготавливающей вооруженное восстание в Дагестане, короче говоря, бездоказательные доносы. Постановлением Президиума Новосибирского областного суда от 29. 02. 1980 г. постановление Тройки УЕКВД по Новосибирской области от 28. 10. 1937 г. в отношении Джафарова М. было также отменено и дело производством прекращено за отсутствием в его действии состава преступления, и поэтому делу он был признан реабилитированным.
Когда меня спросили в интервью для газеты «Новое дело» в мае 1999 г. как мои родители воспринимали смену строя, я ответила, что отрицательно, иначе быть не могло. У них было хорошее положение в Темир-Хан-Шуринском обществе, не было наследственной собственности и богатства. Но была большая семья со стороны моей бабушки Елизаветы Ивановны Яковлевой и много родных со стороны отца. У отца было любимое военное дело, которое он хорошо знал, много друзей, перспективы на будущее.
Георгий Михайлович (Аслан Гирей) Джафаров.
О том, что родители лояльно относились к условиям новой жизни, говорит то, что мои старшие брат и сестра были пионерами, активно занимались спортом. Сохранилась их фотография с красными галстуками. Я тоже была и октябренком, пионеркой, комсомолкой и членом КПСС. Это не приспособленчество, а активное участие в жизни общества и коллектива, в котором учились жили и работали.
В семье родителей соединилось, как могло казаться, несовместимое. Со стороны мамы Елены Ивановны Гогоберидзе, ее отец генерал-майор в отставке Иван Зурабович Гогоберидзе и мать Елизавета Ивановна Яковлева были православные, а Магомед Джафаров мусульманин. Помимо этого И.З. Гогоберидзе и отец бабушки Иван Яковлевич Яковлев сражались против Шамиля, а все родные отца на стороне Шамиля. И.З. Гогоберидзе имел много высоких наград за участие в Кавказской войне, а за мужество и храбрость в боях с текинцами пожалован золотой саблей с надписью «За храбрость», а также пожалован персидским шахом орденом Льва и Солнца. Иван Яковлевич Яковлев после окончания Кавказской войны в чине штабс-капитана получил в Темир-Хан-Шуре надел земли на Апшеронской улице, где были построены два дома с пристройками с большим садом. У Яковлевых было много детей, и дочерей прабабушка выдавала замуж за военных в чинах. Так Елизавета Ивановна (мамина мать) была почти на 30 лет моложе своего мужа. Бабушка умерла молодой от дифтерии в Тифлисе, куда они с мужем и детьми собирались переезжать в 1889 г. Оставшись с 4-мя детьми Иван Зурабович вернулся в Темир-Хан-Шуру и отдал младших дочерей Клавдию (2,5 года) и Елену (2,5 месяцев) на воспитание в семью Яковлевых. Старшие брат Георгий и сестра Нина в те годы жили с отцом. Умер И.З. Гогоберидзе, когда маме было 5 лет, он имел много ранений, и они ускорили его уход из жизни в возрасте 62 лет. Похоронен он на Шуринском русском кладбище, на его могиле был металлический крест с лавровым венком.
Елена Михайловна Масальская (Лейла Ханум Джафарова) – старшая дочь М. Джафарова. 15 января 1950 г.
Мама и ее сестра Клавдия были определены за государственный счет в Тамбовский Александринский институт благородных девиц. Сначала был предложен Смольный институт, но родные считали, что Тамбов ближе к югу и послали сестер туда. Помимо полного обеспечения в учебном пансионе мама и ее сестра ежемесячно получали пособие в размере 90 руб., которое перечислялось на их счет. Родные со стороны мамы не были расположены к браку с мусульманином, хотя в их доме к инородцам относились благосклонно и дружелюбно. Но дружба и брак знака равенства не имели. Отец, отчаявшись получить согласие на брак, решился на дерзкий поступок. Пригласив маму прокатиться по городу, он привез ее в свой дом и поставил конвой для ее охраны. Темир-Хан-Шура город небольшой и слух об этом событии дошел до дома Тарковских, с которыми маму связывали самые близкие отношения. Нух Бек Тарковский был недоволен такой ситуацией, считая двусмысленным это положение. Он приехал к дому, где была мама и, высказав свое недовольство отцу, вывел ее, укрыв от любопытных взглядов своей буркой, он был крупным мужчиной, и мама без труда там поместилась. Замужество мамы, как православной с мусульманином было запрещено, поэтому ей пришлось принимать лютеранскую веру. Разрешение на переход в лютеранскую веру нужно было испрашивать в Тифлисе у вышестоящего духовного лица, который всячески препятствовал этому. Отец мой, окончивший Темир-Хан-Шуринское реальное училище и Елисаветградское военное училище был в офицерском звании, был верующим мусульманином, но считал брак по любви естественным. Его отец Джафар Хаджи благосклонно отнесся к решению сына, и когда мама приехала в Кудали, встретил ее радушно, женская часть рода была более консервативна.
