Все бежавшие из Шуры офицеры, русские и туземные, и интеллигенция разместились или в Аварском округе, или в Гунибском.

Я уехал к себе в аул и совершенно отошёл от дел. Было и очень много забот о семье, которая внезапно оказалась в очень тяжёлом положении.

Однако я внимательно следил за всем, что делалось в Дагестане.

Некоторое время всё было спокойно вокруг. Казалось, жизнь замерла, все занялись своими делами. О плоскости доходили неясные редкие сведения.

Чем дальше, однако, тем вести о плоскости становились богаче и начали тревожить общественное мнение.

Около этого времени и начинается оживление деятельности имамовой организации. По аулам распространилось воззвание от имама, в котором он поручал Узун Хаджи собрать войско на помощь мусульманам на низменности и для защиты гор от большевиков, которые собрались покорить весь Дагестан. Вскоре появился и сам Узун Хаджи, который начал собирать войско в Гунибском округе. В Гунибе собралась группа офицеров и интеллигенции, которые помогали Узун Хаджи: чиркеевец Хаджи Мурад Арацханов, согратлинец Багаудин Хуршилов, казанищенец Нуредин Акаев и др. Помню двух русских офицеров, вначале укрывшихся в Чохе и теперь примкнувших к Узун Хаджи, это Брун и Лапин.

Возродилась на Гунибе и организация местной власти, маленький остаток исполкома в лице его двух членов: кегерца Магомеда Пиралова, который объявил себя комиссаром округа, и полковника Карнаилова. Оба они примкнули к Узун Хаджи и исполняли его приказания, но иначе поступать не могли, в противном случае Узун Хаджи прогнал бы их из Гуниба.

Узун Хаджи вел очень оживленную агитацию против большевиков, рассказывал об их зверствах, безобразиях, издевательствах над религией и пр. Он призывал всех на защиту гор, куда направляются сейчас большевики, убеждал не пускать их в горы.

Нажмуддин же, видимо, мечтал занять Шуру.

Как только в его руках оказалась небольшая вооружённая сила (гимринцы), он сейчас же сделал такую попытку, но был разбит большевиками.

Это было в мае 1918 года.

ПРИМЕЧАНИЕ: Пиралов – армянская фамилия. В Кегере и в Чохе есть несколько таких фамилий, видимо, потомки пленных армян.

Однако сразу же, как только был поставлен вопрос о борьбе с большевиками и большевистской опасности, несмотря на горячую проповедь Узун Хаджи, в Гунибском округе организовалось по отношению к этому вопросу два течения. Узун Хаджи, видимо, по указке имама агитировал сейчас же выступить против большевиков. Хотя и говорил о защите подступов к Нагорному Дагестану, но на деле все знали, что его хозяин имам Гоцинский хочет в Шуру. Это направление поддерживали и Пиралов, и Карнаилов. Противники же считали это преждевременным и опасным и говорили, что нужно выступить только в том случае, если большевики действительно начнут наступление на горы. А пока этого нет, сидеть спокойно и не провоцировать большевиков. Эту точку зрения поддерживали многие аулы, разделял её и я.

Вопрос, таким образом, стал спорным, и чтобы его разрешить, Узун Хаджи собрал нечто вроде окружного Гунибского съезда. Всем аулам за подписью комиссара Пиралова и члена исполкома Карнаилова были посланы приглашения, чтобы представили на съезд по два делегата.

На съезд собралось человек 200. Но представителей от аулов было немного, только от ближних к Гунибу аулов, дальние не приехали. Среди представителей аулов большинство были духовные лица. Помню, на съезде был крупный учёный-арабист Муслим. Затем был Узун Хаджи с отрядом своих мюридов, игравших у него роль агитаторов, затем Закарья Магомед Нахибашев (отец Абдуллы), чохинские богачи братья Мавраевы Магомед-Мирза и Даниял, Карнаилов, Алтай Нахибашев, Магомед Сусаев, мой брат Шапи, Хаджи Мурад Арацханов, Багаудин Хуршилов, Нуредин Акаев. Приехал из Аварского округа Магомед Хандиев. Из интеллигенции на съезде никого не было.

Меня пугали, что Узун Хаджи зол на меня и обязательно убьёт, но я всё-таки поехал, потому что считал очень важным расстроить эту дикую затею, которая угрожала горцам новой войной и новым поражением. Я поехал на съезд.

Узун Хаджи в своей большой речи призывал на борьбу и доказывал необходимость организации армии для борьбы с большевиками. Он сам высказал полное доверие офицерству и требовал, чтобы доверились им, потому что без офицеров не может быть армии, а без армии государства. Он считал, что руководство армией, как и образование её должно возложить на офицерство, как на знающих это дело. Им же надо поручить выбрать командующего, ибо они лучше знают, кто на это больше способен. А мы все, закончил Узун Хаджи, должны им в этом деле помочь.

Такая постановка вопроса возражения не встретила. Съезд принял предложения Узун Хаджи.

Затем стал вопрос о тактике – наступать ли на большевиков сейчас же или ждать, когда они начнут наступать, и тогда обороняться, а пока подготовлять кадры для этой обороны.

Узун Хаджи выступил за немедленное выступление, я – за оборону. При обмене мнениями, а потом и при голосовании выяснилось, что на съезде я одинок с моими мыслями. Те аулы, которые держались одного со мной мнения, на съезд не приехали.

Съезд принял решение, что мы должны перейти в наступление немедленно.

После съезда согласно его постановлению собралось всё наличное офицерство для обсуждения вопроса о порядке формирования отряда и для выбора командующего. Я пошёл и на это собрание, хотя охоты вмешиваться в это дело у меня не было, но всё-таки я хотел знать, кто что будет предлагать и на чём они порешат.

Председательствовал Карнаилов.

Было очень много разговоров о плане действий, о том, как собрать достаточно большую сумму, как его снарядить и прочее. Наконец приняли решение выступить в поход, как только отряд будет сформирован. Я слушал и не высказывался ни за, ни против.

Командующим был избран Хаджи Мурад Арацханов. На этом собрание и закончилось.

Когда в конце съезда мне предложили принять участие в формировании отряда и в походе, я заявил им, что с этими хурминшиками я в поход не пойду. Кроме позора и расходов, от этого дела ничего не может быть. Эти люди берут на два дня чурек, а когда его съедят – уходят домой, говоря, что у них нет еды. Я предложил представить мне материальную возможность организовать полк. Но собрание на это не согласилось.

Работа по организации отряда продолжалась около месяца, но не спешил с этим делом горячий и подвижный Узун Хаджи. Согратль дал 100 всадников, другие аулы меньше. Всего набралось 300–500 человек, считая и мюридов Узун Хаджи. Конечно, это была ничтожная сила, в особенности если принять во внимание неизбежное по мере удаления от родных сёл дезертирство и совершенное отсутствие строевой подготовки.

Из цейхгауза крепости для отряда отпустили продовольствие и вооружение. По существу это был легализованный грабёж народного имущества, именно то, чего я боялся. Офицерство и Узун Хаджи хорошо поживились на этом деле.

В конце июня отряд выступил.

На линии подхода к горам со времени нашего ухода в горы деятельность населения против большевиков не прекращалась. Такие крупные селения, как Гимры, Араканы, В.

Дженгутай при поддержке тыловых селений продолжали держать фронт и заграждать все удобные маломальские проходы. На этом фронте всё время были мюриды Нажмуддина и Узун Хаджи. Оба они руководили отрядами на фронте и поддерживали их материально, главным образом боевыми припасами, командовал фронтом наиб Нажмуддина араканец Зияутдин.

В Хунзахе сидел Кайтмас Алиханов. Пока что он в военные действия не вмешивался. Но примерно около того времени, когда начали организовывать Гунибский отряд, он тоже приступил к организации своего отряда, но эта организация проходила независимо от Нажмуддина и руководителей Гунибского отряда. Об этом я узнал от русских офицеров, которые бежали в это время из Хунзаха и Гуниба. Они укрылись вначале в Хунзахе и пользовались материальной поддержкой Алиханова. Когда он приступил к формированию отряда, он потребовал от русских офицеров, чтобы они вступили в отряд. Но они отказались. Кайтмас за это лишил их помощи и покровительства. Они подвергались притеснениям как с его стороны, так и со стороны населения и принуждены были бежать из Хунзаха.