В канцелярии один из всадников, только что вернувшийся с базара, сообщил мне, что Али Клыч собирает на базаре толпу, чтобы пойти и убить какого-то генерала, который приехал в Дагестан и остановился у Тарковского. Народ возбуждён, и скоро он, вероятно, направится к дому Тарковского.

Услышав это и сразу сообразив, в чём дело, я сейчас же отправился обратно в сотню. Собрав взвод, отправил его, приказав окружить дом Тарковского. Вахмистру отдал приказ привести в готовность всю сотню и сейчас же тоже явиться к дому Тарковского. Сам, не задерживаясь далее, тоже направился к Тарковскому. У Тарковских я застал всех в большой тревоге. Жена Тарковского была крайне обрадована моим приходом и потихоньку от Вольского сообщила мне о том, что делается на базаре. Я успокоил её, сказав, что мной предпринято. Но в это время Вольский, который ещё ничего не знал, но по общей тревоге в доме, видимо, догадался, что происходит нечто неожиданное, позвал меня.

– Магомед – сказал он, – я офицер, был в боях, много видел. Мне ты можешь сказать, в чём дело. Я чувствую, что-то происходит.

Я ему сказал, в чём дело. Он был очень взволнован. Он заявил мне, что не хотел бы, чтобы из-за него и его семьи пролилась дагестанская кровь. Если нужно, сказал он, пусть меня судят. Если я причинил своей деятельностью зло Дагестану, я готов ответить по суду.

Я успокоил его, сказав, что этим мы займёмся потом, а сейчас чтобы он разрешил мне уйти, то. к. я должен быть около своей части.

Когда я вышел на улицу, взвод уже занял все подходы к дому Тарковского, и толпа Али Клыча показалась на церковной площади. Стоящему тут же вахмистру я приказал вызвать сотню, а сам направился навстречу толпе.

Подойдя к ней на расстояние голоса, я крикнул Али Клычу, чтобы он остановил толпу, а сам вышел ко мне. Толпа неистовствовала. Он ее, однако, остановил и вышел ко мне.

– Если ты хочешь кровопролития, то можешь двигаться дальше. Но знай, что ты не на Вольского идёшь, а на Тарковского. Его самого нет, но его жена и дети здесь, и я не допущу, чтобы им была причинена хоть какая-нибудь неприятность. Ты дойдёшь до дома Тарковского не раньше, чем мы все будем убиты. Тебя достойно встретят.

С этими словами я повернулся к трубачу и сделал ему распоряжение быть наготове дать сигнал.

Конечно, Али Клыч не пошёл дальше. Он ещё некоторое время стоял со своей толпой. Толпа кричала, но постепенно стала расходиться, и скоро никого не осталось.

Когда всё стало спокойно, я отпустил взвод, оставив небольшой караул, наружный и внутренний.

По моему вызову Нух Бек приехал из Хасав-Юрта и по просьбе Вольского вёл переговоры с правительством: с кем именно – я не знаю, об отношении последнего к Вольскому и к вопросу о его проживании в Дагестане.

Дело Вольского довольно долго разбиралось и, наконец, он получил разрешение проживать в Дагестане, где угодно и сколько угодно. Вскоре после этого Вольский переехал к генералу Мищенко и жил у него.

Ходили слухи, что Али Клыч направил на Вольского Коркмасова, но когда Нух Бек приехал, я узнал, что это совершенно неверно.

Насколько мне известно, всё время пребывания в Дагестане Вольский очень хорошо влиял на Тарковского. Он сдерживал его княжеские амбиции, советовал ему считаться с революцией в России и не слишком гнаться за погонами и привилегиями.

Когда я приехал в Шуру, комиссаром Шуринского округа был Тажуддин Кадиев (арабист). До него комиссара не было, а его обязанности временно исполнял Байдербаев, который сам при царизме был, кажется, делопроизводителем в окружном Управлении.

Петровск сразу произвёл на меня впечатление города, отделившегося от Дагестана. Когда я проезжал через Петровск, там не было власти, назначенной Исполнительным комитетом в Шуре. Петровск имел очень сильный русский гарнизон. Я не знаю, какие сейчас части и сколько их там было, но гарнизон состоял из пехоты, артиллерии и матросов, и общее число войск по тому времени по Дагестану должно было расцениваться как очень крупная боевая единица. На этот гарнизон опирался Петровский совет рабочих и солдатских депутатов, исполком которой и был единственной властью. Совет этот имел несравненно больше влияния на всё население Петровска, чем совет Шуринский, который, естественно, стоял в тени Исполнительного комитета, созданного Дагестанским съездом. Вообще Петровск был определённо русским центром, где к дагестанцам относились неприязненно и к власти их не допускали.

Особо острых столкновений между Шурой и Петровском не было. Я, по крайней мере, таких не знаю. Но между Петровской и Шуринской властями не было ни дружбы, ни вообще каких бы то ни было установленных взаимных отношений. Но скрытая глухая вражда была, и она ярко проявилась в случае с убийством двух наших урядников. Вся нелюбовь русских и дагестанцев друг к другу выявилась в поведении петровцев, и все раздражение независимостью Петровска в рядах дагестанцев – в речах последних на похоронах жертв этой жестокой расправы.

Казаналипов жил в это время в Петровске. Как я узнал, к сожалению, лишь впоследствии, это был ярый монархист. Ему ненавистны были и комиссары, и исполкомы. Мне кажется, что враждебность Петровска и к Шуре, и к революционной власти в ней в значительной части поддерживалась им.

После столкновения из-за расстрела двух наших урядников, спровоцировавшего изъявление дотоле скрытых взаимно враждебных настроений Петровска и Шуры, настрой Шуры против Петровска, дагестанцев против русских растёт и становится с каждым днём всё более явным. Появляется в массах горожан и сельчан ряд агентов Исполкома, которые сознательно разжигают эту социальную рознь.

Особенно враждебным становится это отношение после возвращения 1-го и 2-го Дагестанских полков с фронта. Полки вернулись во время первого нашествия имама на Шуру, и хоть они в Шуре не были, но, видимо, спровоцировали уход имама, а также повлияли на дагестанских либералов из Исполнительного Комитета. Имама они не удерживали в Шуре.

Вернувшиеся полки давали в руки исполкома значительную военную силу, опираясь на которую, исполнительный комитет мог уже пытаться поднять свой падающий авторитет.

Первой задачей исполнительного комитета было, конечно, направить эти полки против русских. С этой целью 1-й полк был размещён в Хасав-Юрте – для противовеса русскому гарнизону там и в тылу Петровска. Хотя, конечно, здесь в полку дана была задача вести борьбу с участившимися набегами чеченцев на Хасавюртовский округ; 2-й полк бы поставлен уже в самом Петровске. Полк этот, впрочем, был слабый и сильно разложившийся. Чтобы не особенно привлекать внимание к мерам, предпринятым против Петровска, и не вызвать открытого сопротивления со стороны Петровска размещением там 2-го полка, командиром его был назначен Гольгар, бывший командир из маршевых сотен, а Арацхан Хаджи Мурад, бывший командир, назначен командиром Дагестанской бригады, в которую теперь (по согласованию с Владикавказом) были объединены оба полка.

Однажды вызванное чувство националистической вражды к русским росло чрезвычайно быстро, и вскоре создалась обстановка, в которой разоружение русских гарнизонов стало не только объективно возможно, но и неизбежно. Исполком принял постановление о разоружении в первую очередь Шуринского гарнизона. Постановление это было секретным, и поручалось его выполнение мне.

Об этом нарушении мне передал командир бригады Арацхан. Я считал это серьёзным делом, и поэтому спросил его, исходит ли этот приказ от него или откуда-то ещё. В ответ он передал мне постановление Исполнительного Комитета.

Разоружение прошло без особых инцидентов и без всякого кровопролития.

Для исполнения поручения я взял свою маршевую сотню 2-го полка, которой в это время командовал Гамид Халилов. На рассвете я окружил казармы артдивизиона. Часовые спали, и мы свободно сняли спавших солдат от орудий и складов. Когда эта часть дела была закончена, я послал делегатов в казармы разбудить солдат, сообщить им, что они окружены, и предложить сдать оружие.