— Милый человек, правда? — сказала Нина. — Я тоже, когда в школе училась, журналисткой мечтала стать. Интересная профессия! Сколько людей разных повидаешь!

Безбеднов молчал.

Нина вздохнула и принялась убирать со стола.

— Между прочим, знаешь, кому поручено проводить дознание? — вдруг, все так же не оборачиваясь, сказал Безбеднов. — Капитану Червенцову.

Так вот что заботило и тяготило его! Значит, все-таки она не ошиблась!

Безбеднов не мог забыть, как капитан Червенцов был однажды проверяющим на занятиях по противохимической подготовке. Не мог простить той придирчивости, въедливости, того педантизма и дотошности, с которыми впоследствии изложил Червенцов все свои замечания начальству. И упрощения-то Безбеднов допускал, и, когда следил, как укладываются солдаты в норматив, секундомер включал чуть позже, и нагрузка-то у солдат была недостаточная!.. А того, что гимнастерки у солдат и так были черны от пота, что перед тем они уже вымотались на тактической, — этого он не заметил!

— Товарищ капитан, — с обидой сказал тогда Безбеднов, — я за своих солдат ручаюсь — когда будет нужно, они себя не пожалеют, до конца выложатся…

— Не ручайтесь, Безбеднов, не ручайтесь, — ответил тот. — Тогда уже будет поздно. В том-то, Безбеднов, и состоит психологическая сложность нашей профессии, что мы учимся сами и учим людей тому, что, может быть, никогда в жизни нам не пригодится, и, как говорится, дай бог, чтобы не пригодилось… А если пригодится?.. И если тогда ваш солдат, которому вы сейчас даете поблажку, на десятую долю секунды позже сумеет надеть противогаз или лечь в укрытие, и ему уже не понадобятся ни противогаз, ни укрытие — кто ответит за эту десятую долю секунды? Вы, Безбеднов.

Он говорил тоном лектора — все-то он мог объяснить, все-то он знал: казалось, он не сомневался, что на войне выживают лишь те, кто точно следует инструкциям и наставлениям.

— Быть добрым, Безбеднов, иногда очень легко, запомните это. Сегодня вы отпустили солдат с занятий на пять минут раньше, и вы уже — добрый. Только эта доброта за чужой счет. За их же счет, за счет ваших солдат. Сегодня вы можете пожалеть их — мол, и устали они, и надоело делать одно и то же… Случись же война — война их не пожалеет.

Как будто Безбеднов был мальчишкой, пришедшим на день открытых дверей в военное училище! И Безбеднов не выдержал, вспыхнул.

— Товарищ капитан, — сказал он. — Если вы обнаружили у меня столько недостатков, вы можете сообщить об этом как положено и кому положено. А лекции мне читать незачем.

Конечно, эта его вспышка, эта его невыдержанность не обошлась ему даром. И так и осталась с тех пор неприязнь между Безбедновым и капитаном Червенцовым.

— Да не придавай ты этому значения, — сказала Нина. — Мало ли что было когда-то… Сейчас-то ему не к чему придраться. Тебе-то чего волноваться?

— А я и не волнуюсь, — сказал Безбеднов.

Утром, еще до развода, лейтенант Безбеднов заглянул в санчасть к Ветлугину.

— Ну как, герой, поправляешься?

— Нормально, товарищ лейтенант. Порядок в танковых войсках.

Держался Ветлугин бодро — если бы не опаленные брови и перебинтованные руки, казалось, что и делать в санчасти ему нечего. Впрочем, Безбеднов знал: даже мучай сейчас Ветлугина боль, он бы постарался не показать, не обнаружить ее. Так уж было заведено среди солдат.

На тумбочке возле койки Ветлугина стояли цветы — букет темно-красных пионов.

— Ого! — восхитился Безбеднов. — Я вижу, тебя не забывают.

— Так точно, товарищ лейтенант, не забывают. Вчера вечером целая делегация была — так сказать, лучшие представители местного женского населения.

— Ну-ну, по всему городу уже слава идет? — засмеялся Безбеднов. — Смотри только не загордись у меня! Теперь ты на виду, теперь с тебя спрос особый… И не залеживайся здесь, понял?

Он вышел из санчасти в хорошем настроении. Все-таки это везение, счастливый случай, что Ветлугин отделался так легко. Могло быть куда хуже…

И уже перед разводом, когда сошлись вместе, собрались все взводные, Безбеднов все время ощущал повышенный интерес к своей персоне. Правда, интерес этот выражался чаще всего в виде шуточек, острот, подковырок в его адрес — таков уж был обычай, стиль общения между молодыми лейтенантами. Да и сам Безбеднов был мастер на такие штучки — ему палец в рот не клади. Только лейтенант Никифоров, хотя и улыбался вместе со всеми, улыбался неуверенно, натянуто — он считал, что есть вещи, над которыми нельзя шутить.

Во время развода командир роты сказал Безбеднову:

— К одиннадцати ноль-ноль вас вызывает капитан Червенцов.

— Ясно, — сказал Безбеднов.

Ну что ж, к 11.00 так к 11.00… Он уже был готов к этому.

Разговор их начался мирно, спокойно: капитан Червенцов расспрашивал Безбеднова о подробностях, которые ему, Червенцову, были уже заведомо известны, — казалось, и вызвал он Безбеднова лишь формы ради, лишь потому, что должны быть опрошены все участники и свидетели происшествия. И то ли он действительно не замечал, то ли делал вид, что не замечает легкой насмешливости, с которой отвечал на его вопросы Безбеднов.

— Случайная искра… — произнес капитан задумчиво. — Все мы сходимся, что пожар начался от случайной искры. И вы тоже так считаете, товарищ лейтенант?

— Да, — сказал Безбеднов. Что-то не понравилось ему в тоне капитана, и он насторожился. — Конечно. Отчего бы ему еще начаться? Разве что от шаровой молнии.

— Да, вот именно — от шаровой молнии, — повторил капитан Червенцов и внимательно сквозь очки в золоченой оправе посмотрел на Безбеднова. — Искра от паровоза… А между тем я проверил: в течение ночи мимо поста не проходило ни одного паровоза…

— Не может быть! — воскликнул Безбеднов. — Там все время маневровый паровоз ползает!..

Капитан покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Эта причина исключается. Забудьте о ней.

— Так отчего же тогда пожар? — уже начиная раздражаться, спросил Безбеднов. — Не сам же Ветлугин, в конце концов, поджег склад!

— Вот и я думаю: отчего же тогда пожар? — сказал Червенцов. Он наклонился над столом и сосредоточенно рисовал в тетради какой-то узор. Кроме этой тетради на столе больше ничего не было, и вообще весь этот маленький узкий кабинет казался пустым, голым — голые стены, пустая ровная поверхность стола. Все убрано, все заперто в ящиках стола, спрятано на полках небольшого канцелярского шкафа. — Скажите, Безбеднов, вы, конечно, следите за тем, чтобы караульные не брали с собой на посты сигареты, спички?..

— Конечно, — сказал Безбеднов. — И я лично, и разводящие… Каждый раз предупреждаем…

— Предупреждаете? Но не проверяете, не так ли?

— Почему, разводящие…

— Вы уверены, что они проверяют? Так, как это положено по уставу?..

— Не можем же мы, товарищ капитан, лезть ко всем в карманы! — вдруг взорвался Безбеднов. Так он и знал, что Червенцов найдет, к чему придраться. — Мы рассчитываем на сознательность.

— То, что вы рассчитываете на сознательность, конечно, похвально, — все еще продолжая рисовать узор и не поднимая глаз на Безбеднова, ровным, лишенным какого-либо выражения голосом заговорил капитан Червенцов. — Однако мною установлено, что у часового Ветлугина, когда он находился на посту, имелись спички и сигареты. От брошенной им спички или окурка вспыхнули пары в бочке из-под бензина. Вот вам и причина пожара.

Лейтенант Безбеднов медленно побледнел. Негодование нахлынуло на него.

— Это… это… — Он не мог найти слов. — Солдат жизнью своей рисковал… Склад спас, совершил подвиг, а вы… а вы… Да ведь это же!..

— Успокойтесь, товарищ лейтенант, — сказал Червенцов. Он мог оборвать Безбеднова, и оборвать резко, но он не сделал этого, наоборот, в его голосе сейчас звучало сочувствие. — И, кстати, ваш Ветлугин, по-моему, уже знает, что я догадываюсь об истинных причинах пожара…

Но Безбеднов уже не вникал в слова капитана. То, что он услышал минуту назад, казалось ему настолько возмутительной несправедливостью, что он был не в силах смириться с ней.