— Ну, это вы могли бы опустить, Филип, — воскликнула Кейт, снова краснея и безуспешно стараясь не смотреть мне в глаза. — Какое это имеет отношение к судьбе сэра Валдара?

— Может быть, большее, чем готова признать ваша дорогая скромность, прекрасная леди, — заметил я, улыбаясь ее милому смущению. — Что мы вскоре и докажем.

— Вполне возможно, — сказал сэр Филип со смехом, который быстро угас в его голосе, когда он продолжил рассказ.

— Но позвольте мне закончить, осталось уже немного. По мере того как сменялись поколения, а вы спали, судьба нашего дома претерпела много перемен, все к худшему, и после войны Роз у нас остался только разрушенный замок, наше незапятнанное имя и это единственное поместье, которое старый сэр Бодуэн сохранил ради вас и, к счастью для нас, вне досягаемости ростовщиков, которые забрали все остальное, потому что если бы кто-нибудь из Кэрью попытался продать поместье, то по условиям завещания оно сразу же перешло бы к аббатству Алник, и таким образом можете видеть, сэр Валдар, что всем, что осталось от нашего имущества, мы обязаны вам.

Ближе к вечеру сэр Филип закончил свое повествование, и тогда я попросил его рассказать, о том, что произошло в мире с тех пор, как я в последний раз покинул его. И он изложил в меру своих знаний, которые были немалыми для джентльмена его времени, большую часть той мировой истории, которую описывают ваши летописцы, и таким образом избавил меня от необходимости повторять ее. Однако, по правде говоря, почитав с тех пор писания тех же самых летописцев и сравнив их с тем, что я видел сам, я предпочел бы простую историю этого елизаветинского джентльмена всем их напыщенным томам и искаженным страстью романам о мужчинах и женщинах и поступках, которые эти самые мужчины и женщины вряд ли узнали бы, если бы смогли о них прочитать.

Но больше всего, что было естественно, сэр Филип рассказал о росте и славе своего народа, об этой сильной, энергичной расе англичан, лучшие и самые сильные линии крови которой, как я знал, можно было проследить через отважных викингов и их многочисленные миграции к тому героическому первобытному народу, чья царица была моей первой земной любовью, и чью армию я привел с ней к победе над древней мощью Ниневии.

Он рассказал, как викинги, пришедшие и с севера, и с юга под именем норманнов под знаменем Завоевателя, прошли через яростное горнило гражданской и внешней войны, и под безжалостными ударами молота судьбы были выкованы в народ, единый мыслью, кровью и бесстрашной предприимчивостью, и как теперь, в 1585 году от рождества Христова, доблестная Англия, эта страна сильных, храбрых мужчин и прекрасных, благородных женщин, стояла одна на пороге кризиса своей судьбы перед лицом деспотизма и тьмы — единственная страна во всем мире, в которой вера и свобода могут идти рука об руку, а люди осмеливаются быть людьми и бросают вызов королям или жрецам, желающим сделать их рабами.

Когда он, наконец, закончил, некоторое время мы молчали, а затем старый боевой огонь снова вспыхнул в моей груди, раздуваемый духом храброй истории, которую он рассказал, и я вскочил на ноги, выхватил меч, поднес золотую рукоять к губам и воскликнул:

— Тогда такая страна, как эта героическая Англия, и этот храбрый народ, в жилах которого течет через бесчисленные века кровь моих первых доблестных товарищей по оружию в давно забытом Армене, будет моей страной и моим народом, и я буду сражаться за Англию и за ее народ, сколько мне позволит судьба, и да поможет мне бог и этот мой добрый меч!

— Честная клятва верности, подобающая истинному рыцарю и хорошему человеку! — воскликнул сэр Филип, вскакивая со стула и подходя ко мне с вытянутыми руками. — Род Кэрью сейчас довольно беден мирским богатством, а я последний мужчина в роду, но у меня еще есть сердце и руки, чтобы отдать их Англии, и вместе с вами, сэр Валдар, я отдам их. Пришло время, когда стране нужна каждая рука и каждый меч, и тот, кто откажется от боя — тот не мужчина, потому что вскоре Англии придется помериться силами с тиранами мира и победить или проиграть, чтобы никогда, быть может, не подняться снова. Вот вам моя рука, хотя она и недостойна пожимать ту руку, которая знала хватку Львиного сердца, и когда настанет день Армагеддона, мы с вами да встанем рядом в битве!

И наши руки сцепились в тишине, которая говорила лучше, чем слова, а Кейт подошла к нам и, положив свою мягкую, теплую ручку на наши, торжественно и нежно произнесла:

— Аминь, мой брат и вы, рыцарь моих грез, пробуждения которого я так долго и почти безнадежно ждала! Лучшей клятвы никогда не давали ради лучшего дела, и я прекрасно знаю, что вы ее сдержите… А теперь, сэр Валдар, — продолжила она, застенчиво взглянув на меня, и ее нежная серьезность растаяла в нежную улыбку, — поскольку вы теперь вдвойне один из нас, я осмелюсь еще раз попросить вас рассказать нам вашу историю и историю той, чью душу вы назвали моей и чей облик, как вы говорите, я ношу.

На такую милую просьбу никто не смог бы ответить, кроме меня, поэтому мы снова сели, поклявшись в нашей новой дружбе с помощью кувшина доброго старого вина, которое я заставил Кейт подсластить своими губками, прежде чем самому прикоснуться к нему. Я начал рассказ старой «Сагой о Валдаре, изгнаннике из Асгарда», а потом рассказал им историю всех моих земных любовей и войн, всех моих переменчивых радостей и печалей, жизней и смертей, начиная с первого пробуждения на том голом утесе в Армене; примерно так, как я изложил его здесь для вас, за исключением того, что мой рассказ был значительно короче.

Была уже глубокая ночь, когда я дошел до истории нашего возвращения в Иварсхейм, смерти Бренды и путешествия, которое привело меня в Англию. И когда последние слова медленно и печально слетели с моих уст, Кейт поднялась с глазами полными слез и подошла ко мне, протянув руки. Ее прекрасное лицо было почти таким же бледным, как в то последнее зимнее утро в Иварсхейме. Она сказала:

— Да, да, это так! Вы сказали, что мы можем не поверить вашей истории, и все же мы верим, потому что вы — настоящий рыцарь моих снов, и все, что вы рассказали, я видела и слышала, каждое дело и слово, возможно, не только в ночных видениях, которые приходили ко мне!

Я взял ее за руки и, глядя ей в глаза, сказал, движимый каким-то удивительным импульсом, который формировал слова помимо моей воли:

— Да, сестра моей души, это правда! Ты была Илмой из Армена и Циллой из Сабеи, и, хотя Балкис и Клеопатре по удивительному капризу судьбы было позволено принять твой образ, они не были тобой. Ты была той, кто преклонила колени перед крестом, когда я опустился на землю, чтобы умереть на Голгофе, и ты была той милой арабской девушкой, которая сражалась рядом со мной за ислам и умерла такой храброй смертью при Ярмуке; и ты была Северной лилией Брендой, которая первой признала истину, которую я принес в Иварсхейм, и пошла за мной, чтобы найти свою смерть во имя Христа в священной войне, хотя не оружие поразило тебя; и теперь ты снова живешь на земле со мной, и я снова твой истинный рыцарь, и…

— И на этом история заканчивается, пока рука судьбы не напишет ее продолжение, добрый сэр Валдар, — сказала она, вырвав руки и отступив от меня на приличное расстояние, как будто зная, что в следующий миг такой побег стал бы невозможен. Всего мгновение она стояла и смотрела на меня со смехом и испугом, с таким милым выражением вызова и независимости в глазах, что мое мрачное настроение улетучилось, как тень, и я тоже рассмеялся:

— Да будет так, милая моя леди, и, хотя перо держит судьба, все же я сделаю все, что в моих силах, чтобы направлять ее руку, когда она будет писать.

— Честный вызов, клянусь честью, который прозвучал в истинно рыцарском виде, — рассмеялся сэр Филип, поднимаясь со стула и переводя взгляд с нее на меня. — А теперь, госпожа Китти, у тебя осталось всего несколько часов ночи, чтобы увидеть еще один из твоих удивительных снов, так что иди спать, а то завтра мы увидим меньше розового на твоих щечках. Можешь довериться мне, я позабочусь о дальнейших желаниях твоего доброго рыцаря, так что пожелай ему спокойной ночи!