Кровь резко прилила к щекам Зорайды, и в ее глазах вспыхнул гнев. Она взглянула на меня и попросила:

— Халид, ты сломаешь для меня шею этому неверному?

— Конечно! — ответил я. — Даже с удовольствием.

С этими словами я шагнул в группу ухмыляющихся византийцев и, быстро схватив обидчика за горло, встряхнул его так, что у него во рту застучали зубы:

— Ах ты, неверующий пес! Кто научил тебя визжать на улицах священного города? Ты — добрый мусульманин?! Ты — спутник для райской гурии?! Клянусь аллахом, во всей Аравии нет девушки, которая не плюнула бы на тебя. Ты назвал дочь ислама варваркой. А теперь ляг в пыли у ее ног и проси у нее прощения, или, по милости аллаха, я сорву твою пустую голову с плеч и брошу ее собакам!

С каждым словом я все сильнее тряс его, но не успел я договорить, как остальные столпились вокруг меня, некоторые уже достали оружие, и Зорайда вдруг вскрикнула:

— Меч, Халид, скорей, а то они убьют тебя!

Я отпустил горло парня и, схватив его за пояс и за густые волосы, поднял с земли и взмахнул им, расчистив вокруг себя пространство. Видя, как двое из них приближаются ко мне с обнаженными мечами, я поднял его высоко над головой, как сделал это с коварным Зиркалом в тронном зале Тигра-Владыки, и швырнул его на них, так что оба их меча прошли сквозь его тело, и все трое вместе рухнули в пыль.

— Жизнь! Жизнь! — закричали остальные, увидев это. — Он убил слугу римского посланника! Убить неверующего варвара!

И они тоже бросились на меня, четверо против одного, двое с мечами и двое с короткими пиками; но мой ятаган к этому времени уже был вынут, и Зорайда тоже обнажила свой клинок, так как вы должны знать, что в те дни благороднейшие из наших арабских девушек были обучены владению оружием, как и мы, и, как вы увидите, шли на войну с лучшими из нас. Она подбежала ко мне с криком:

— А теперь, неверующие псы, вы увидите, как встретит вас ваша прелестная варварка!

И с этими словами она так быстро и ловко ударила под защитным щитком византийца, стоявшего против нее, что рассекла ему лицо от лба до подбородка самым ровным разрезом, какой когда-либо делал меч. Ослепленный, он с воем рухнул перед ней, а я тем временем нанес такой же удар по другой голове, и когда мой противник вскинул меч, чтобы встретить удар, и его клинок, и мой разлетелись на куски, так что, за неимением лучшего оружия, я воткнул рукоять ему в лицо и разбил его так, что он лишился всякого сходства с человеком.

Так что он тоже упал рядом с товарищем, и двое с пиками, которым не хватило духу для такого жестокого боя, бросились наутек с криками вниз по улице как раз в тот момент, когда сотни людей бежали со всех концов города, чтобы посмотреть, из-за чего идет бой.

Не прошло и часа, как нас с Зорайдой вызвали к пророку дать ответ за драку, и там мы нашли Семпрония, посланника Ираклия, который обвинил нас в убийстве и нарушении закона народов, так как мы убили пятерых слуг его господина, когда между нами не было войны. Но когда мы изложили свою историю, а те из свидетелей, которые видели бой, рассказали свою, Мухаммед повернулся к нему:

— Похоже, твои люди заслужили свою смерть, Семпроний, потому что оскорбить девушку ислама и не умереть не может ни один мужчина. То, в чем поклялись мусульмане, не может не быть правдой, поэтому ты должен быть удовлетворен.

— Нет, клянусь всеми святыми, я не успокоюсь! — воскликнул византиец, топнув ногой в изящной сандалии. — И мой господин Ираклий тоже не будет удовлетворен, и от его имени я требую, чтобы этот мужчина и эта девушка были доставлены ко мне, а я сделаю то, что считаю правосудием по отношению к ним!

— Во славу аллаха, ты забыл, где ты и в чьем присутствии стоишь? — спросил Мухаммед низким, мелодичным голосом, повернувшись к нему с гневом. — Ты, идолопоклонник, раб неверующего! Ты осмеливаешься говорить такие слова в присутствии пророка божьего? Разве ты не знаешь, что жизнь истинно верующего стоит больше, чем вся империя твоего господина? Отправляйся в свой дом и смотри, чтобы завтра ты был в пути, иначе я забуду, что ты посланник, и твоя жизнь заплатит за твою дерзость. Убирайся, и пусть мои глаза больше не будут осквернены видом тебя!

— Я ухожу! — воскликнул Семпроний, бледный и трясущийся от обиды. — Но я вернусь с сотней когорт за спиной и проучу тебя, лжепророк…

Прежде чем с его богохульных уст слетело еще одно слово, я бросился вперед и схватил его за горло. Я просунул пальцы левой руки в горловину его медно-стального панциря, а правой схватил его за волосы и откинул его голову назад, так что его шея сломалась, и бросив его тело к ногам Мухаммеда, крикнул, чтобы все услышали меня:

— Вот так, о пророк божий, я сломаю шеи неверующим и заставлю замолчать уста, которые смеют называть тебя ложным!

— Так было предначертано, Халид, и ты это сделал, — ответил он, мрачно глядя на мертвого византийца. — Но этот человек был посланником, и твой поступок означает войну с тем, кто всего месяц назад с триумфом возвратился из Персии.

— Тогда пусть будет война! — воскликнул я. — О пророк, возгласи священную войну, и пятьдесят тысяч мечей воссияют от твоих слов! Пошли нас в Сирию, чтобы мы научили этих неверующих псов, что нет бога, кроме аллаха, и нет пророка, кроме тебя!

Слово «Сирия» звучало теперь везде, не только в Мекке и Медине, но и повсюду вокруг них. Успех всегда сопутствует успеху, и как только была объявлена священная война против неверных, племена начали стекаться с севера, юга, востока и запада.

Бедуины привели из пустыни верблюдов и лошадей и просили защиты для своих жен и детей, пока сами шли на войну под знаменем пророка. Купцы больших и малых городов, отложив богатства, начищали мечи и кольчуги, готовили луки и связки стрел. Когда Мухаммед совершил последнее паломничество из Медины в Мекку, чтобы проповедовать священную войну с кафедры Каабы, 144 тысячи паломников с бесчисленными лошадьми, верблюдами и мулами шли за ним, воспевая хвалу аллаху и заслуги его пророка.

В Мекке было сделано воззвание и завершены последние приготовления. Сначала пять тысяч всадников должны были двинуться к берегам Иордана, чтобы проверить силу нашего нового врага и принести известия главной армии. Предводителем этой экспедиции был Зейд[24], бывший когда-то рабом Мухаммеда. Вы можете удивиться, почему мы, уже завоевавшие славу во внутренних войнах, в чьих жилах текла самая гордая кровь Аравии, согласились следовать за таким низкорожденным вождем. Но мы не роптали, узнав выбор пророка, ведь в нас жила новая вера. Мы не только исповедовали ее, но и верили в нее, и поэтому для нас слово пророка было словно приказ бога, и, если бы он велел нам идти за самым жалким нищим, который скулит о милостыне у ворот Каабы, мы последовали бы за ним с равным послушанием.

В ночь перед отъездом мы разбили лагерь на ровной площадке между холмами к северу от города, и вскоре после захода солнца я пошел в шатер к Дерару, чтобы поговорить с ним о деле, которое было очень близко моему сердцу; но когда я подошел к шатру, я увидел перед ним ту, кого это дело касалось больше всего, поэтому я принял это за хороший знак и приветствовал ее словами:

— Мир тебе, Зорайда, прекраснейшая из дочерей пустыни! Дерар в шатре?

— Да пребудет мир и с тобой, о Халид! — ответила она, и на ее хорошеньких щечках вспыхнул такой яркий румянец, что я мог бы поклясться, что она догадалась, зачем я пришел. — Нет, Дерар в городе, а я, как видишь, охраняю его шатер. Ваше с ним дело только для его ушей, или его сестра и товарищ по оружию может послушать?

— По правде говоря, может, — ответил я, набравшись храбрости, которая была нужна мне в тот момент больше, чем когда-либо перед лицом врага, — потому что дело больше касается его сестры, чем его самого. Если ты оставишь свой пост на некоторое время, а это можно сделать без особой опасности, так как вокруг нет никого, кроме истинно верующих, и прогуляешься со мной за пределами лагеря, я быстро объясню дело тебе.