Мы встали рядом с самым большим из них; это было самое изящное судно, которое когда-либо несло морских волков Севера к победе и грабежу. Управлялось оно самой веселой и храброй сворой морских разбойников, которые когда-либо утверждали право или находили новых хозяев имуществу своих соседей благодаря силе своего оружия.

Меня подняли на его борт, чтобы я пожал руку отцу Ивара, величественному крепкому старику, загорелому и израненному жарким солнцем и ожесточенными боями, но все еще сильному и гибкому, как лучшие из его людей, и самому царственному старому конунгу, когда-либо приплывавшему с севера. Когда ему рассказали, как я сражался и что сделал для Ивара (и можете поверить, не было упущено ни одной детали), я увидел слезы в его жестких старых глазах. Старый морской король сказал голосом, который гудел, как колокол:

— Кровь за кровь и жизнь за жизнь, Валдар Старкарм[30], как ты достоин называться! Таково наше военное кредо, и пока плывет хотя бы одна их наших ладей или есть хотя бы один человек, который может сражаться рядом с тобой, ты никогда не будешь нуждаться ни в друге, ни в брате по оружию; и сегодня ночью, если захочешь, мы поклянемся кровной клятвой, и ты станешь нашим братом и отправишься с нами домой, на север, где, быть может, тебя ждут лучшие дела.

— Охотно, — ответил я, — потому что мне кажется, сам не знаю почему, что каким-то образом после долгих скитаний я вернулся к своему народу. Отныне или до тех пор, пока я снова не уйду в тень, из которой вышел только вчера, Скандинавия будет моим домом, море — моей страной, а вы и ваши доблестные морские волки — моими братьями и сородичами, потому что других у меня нет во всем мире.

— Удивительная речь, Валдар, — сказал он серьезно и медленно. — Довольно странно, что ты — тот самый Валдар, о котором повествует сага. Тебе уже говорили, что скальды пели о таком, как ты?

— Да, — ответил я, — и мне очень хотелось бы услышать, как поют эту сагу.

— Тогда сегодня ночью ты услышишь ее, потому что у моего младшего сына Харальда, вон того, самая нежная арфа и самый чистый голос во всей флотилии, и сегодня вечером он споет ее для тебя, когда пойдут по кругу чаши с горячим вином.

Тем же вечером старый Ивар сдержал обещание. Вся флотилия плыла на северо-запад к Адриатике, направляясь в Венецию, которая в те дни была главным рынком мира, где и купцы, и морские разбойники могли найти покупателей для своих товаров, независимо от того, были ли они получены хитростью торговли или более грубым, но, возможно, более честным военным способом.

Море было спокойным, ветер попутным, а жаркий день сменился спокойной прохладной ночью. Полная луна поднималась на юге, бросая широкий серебряный блеск на едва колышущиеся воды, и все корабли флотилии собрались так близко, как только могли, вокруг золотого гребня «Морского ястреба». Капитаны поднялись на борт по приглашению старого Ивара, и, по обычаю древних времен, каждый из нас уколол себе руку и пролил несколько капель крови в большой кувшин с красным вином, который передавался по кругу, пока не была осушена последняя капля. Итак, мы поклялись кровной клятвой, и отныне я и они стали братьями до самой смерти.

Затем Харальд, светловолосый белолицый юноша, которому еще не исполнилось пятнадцати лет, достал арфу. Мы сидели вокруг него на широкой палубе, а его брат Ивар лежал на ложе из шкур. Харальд настроил арфу, взял первые вступительные аккорды и в тишине залитой лунным светом морской ночи под аккомпанемент собственной музыки, мягкого плеска весел и стука волн вдоль борта судна высоким чистым тенором запел сагу об асе Валдаре, сыне Одина. Он пел о том, как Валдар привез норн из Ётунхейма, чтобы те прочли ему священные руны, которые не имел права читать никто кроме верховных богов, и за этот дерзкий грех был изгнан из обиталища богов Асгарда, чтобы скитаться по странам и векам, пока не будет завершена его судьба. Еще Харальд спел о том, как его возлюбленная Бренда, дочь Хель, поклялась из любви к нему разделить его приговор и доказать богам и людям, что любовь сильнее самой судьбы.

Потом он поведал о том, как Валдар пришел голый и одинокий в крепость народа, который в забытые века жил в стране гор, лесов и стремительных ручьев далеко у врат утра, и как он нашел там королеву-воительницу несравненной красоты, которая пошла с ним на войну против короля могущественного народа, который сделал себя богом на земле, и как они победили армии великого короля и победоносно прошли к стенам его города.

Струны арфы зазвенели громче, и мне показалось, что я слышу эхо грома, который разразился над башней и старой Ниневией, и того жуткого звука ужаса и отчаяния, который поднялся в войсках Армена и Ашшура, когда земля закачалась под их ногами и башня рухнула. Затем голос певца снова взмыл в тихую ночь, звенящие струны задрожали в минорном ключе, и он рассказал, как те, кто остался в древней стране, долго и тщетно оплакивали свою королеву и героев, которые ушли на битву и не вернулись.

Затем он рассказал, как с течением веков в страну, название которой было забыто, вторгались могучие армии с юга, и как семья за семьей, племя за племенем покидали свои дома и уходили на север по горам, долинам и равнинам, огибая берега огромного внутреннего моря, а затем по бескрайним равнинам, пересеченным большими, медленно текущими реками, двигались все дальше на север, пока, по прошествии многих веков, их потомки не пришли в страну зеленых полей и темных, покрытых лесом холмов, глубоких, окаймленных скалами ручьев и заливов, и длинных, гладких, сверкающих морских просторов, и поселились там, поклоняясь Одину, Тору, Фригге и Фрейе, богам битвы, грома и богиням любви и красоты, пока не пришел Олаф Триггвассон с мечом в одной руке и крестом в другой, чтобы изгнать старых богов и проповедовать веру Белого Христа, который умер за людей на Голгофе.

Потом в последней вспышке торжествующей песни он спел, как будто вдохновленный каким-то даром пророчества, о временах, которые должны наступить, когда Валдар вернется, и о том, как народ, рожденный от семени викингов, выйдет вперед, вооруженный громом и пламенем, чтобы сразиться за мировую империю и править ею от севера до юга и с востока до запада.

На этом песня смолкла, и наступила тишина, нарушаемая только плеском весел, колебанием волн и глубоким дыханием тех, кто слушал с бьющимся сердцем и быстро пульсирующей кровью, крепко сжав рукоять оружия.

Я не видел, но чувствовал, что все глаза этой суровой молчаливой компании были обращены на меня, человека, носившего имя, которое звенело, как боевой клич в каденциях саги, и который в тот день пришел к ним из неизвестности, как привидение из облака в прибежище живых людей.

Странный новый дух шевельнулся в моей груди, и, повинуясь его порыву, я вскочил на ноги. Священная сталь Армена выскочила из ножен и вспыхнула белым в лунном свете над моей головой, и тогда я тоже запел, как я часто пел своим старым морским псам тысячу лет назад причудливыми старыми грубыми готскими строфами, историю Армена и Илмы, Нимрода и падения Ниневии.

Я воспел мощь и величие Тигра-Владыки Ашшура и поведал, что, если бы я знал о цели его похода, Армен остался бы непобежденным, а потом поведал о Соломоне и его славе, о великом Цезаре и владыке мира Риме, о Клеопатре и ее всемирном позоре, о Голгофе и падении занавеса над прошлым древнего мира, о пророке Мекки и ранней славе ислама.

Тут я внезапно смолк, как человек, чья история кончилась, а они вскочили на ноги, одновременно выхватили мечи с резким звоном, и мое имя взлетело в спокойное, яркое от звезд небо громким криком полнозвучной, глубокой мелодии, какой я никогда не слышал с тех пор, как стоял среди их предков в тронном зале крепости Армена четыре тысячи лет назад.

Юный Харальд отбросил арфу и взмахнул мечом вместе с остальными, и даже Ивар, слабый и раненый, взмахнул рукой над головой и крикнул изо всех сил.