— Это язык, на котором я могу сказать тебе, — воскликнул я с жаром, положив руку на рукоять меча, — что ни ты, кем бы ты ни был, ни самый главный в этом караване не сможет сказать, что я лгу, не получив собственной лжи обратно в горло. Может быть, мой рассказ странен, потому что я спал здесь в песке, не знаю, сколько времени, и только что проснулся. И все же то, что я говорю тебе, истинно, как истинна сталь этого доброго клинка, которым я докажу это.

— Сталь? Что это такое? — спросил тот, с трудом выговаривая слово.

— Успокойся, Мелькар! Твой язык всегда быстрее меча, и для тебя всякая удивительная история — ложь. Разве ты не видишь, что этот человек один и выглядит усталым, а ещё голодным и жаждущим? Говорит ли он правду или лжет, он разговаривает как мужчина и на языке, который, если я не ошибаюсь, является добрым старым Туранским. Этот язык получше, чем тот ублюдочный говор, который ты усвоил на пристанях Тира и на палубах галер твоего отца.

Тот, кто произносил эти слова, был старше из двоих, и я заметил, что его речь была чище и яснее и больше походила на мою, чем речь второго, поэтому я повернулся ко второму спиной и сказал:

— Вопрос, правдива моя история или нет, добрый господин, может подождать другого раза. А пока я прошу вас принять меня таким, каков я есть — одинокий человек без друзей, испытывающий голод и жажду, но имеющий средства, чтобы купить мясо и питье, а также меч, чтобы защитить себя.

С этими словами, я развернул кольчугу Илмы и показал драгоценные камни и кусочки золота.

— В каком бы времени я ни проснулся, — продолжал я, — полагаю, золото еще не утратило своей магии.

— Нет, конечно, нет! — засмеялся старик, оглаживая черную бороду. — Ты говоришь, как мужчина, и притом честный. Мы, торговцы, хорошо знаем, что может золото, и, если оно у тебя есть, что ж, добро пожаловать. Мяса и воды ты получишь, сколько попросишь, но остальное, что еще тебе понадобится, придется купить. Я — финикийский торговец Зурим из Тира, и мои товары находятся вон в том караване на пути из Арбелы в Ниневию, которую, я надеюсь, мы увидим не в руинах, как ты сказал, а во всем ее богатстве, гордости и славе, прежде чем сядут еще три солнца. Пойдем с нашим караваном, и мы поможем тебе тем, что у нас есть. Что же касается этого болтуна, то забудь то, что он наговорил, потому что в его словах всегда больше быстроты, чем мудрости.

Мне нужно рассказать о стольких важных вещах, что я должен ограничивать себя, и поэтому я лишь в нескольких словах упомяну о том, как я пришел в караван, как купцы и стражники столпились вокруг меня, удивляясь странному виду и речи, но больше всего — белому металлу, из которого были сделаны мой меч и доспехи.

Во время нашего путешествия я услышал много нового. Я узнал, что эта компания торговцев принадлежит к народу, который уже тогда прославил имя Финикии везде, где маршировали армии или плыл флот; они гостеприимно угощали меня мясом и питьем, но все же с некоторой робостью, как будто не были вполне уверены, что я сделан из человеческой плоти и крови; они продали мне тунику, сандалии и хороший шерстяной плащ, окрашенный в Тире в сапфирово-голубой цвет, за изрядный вес моих золотых обрезков. Я узнал, что само имя Армена забыто, падение башни и старой Ниневии, против которой я шел войной, стало смутным преданием, а имя Нимрода — легендой; что новая Ниневия, в которую мы шли (уже старая в их глазах), управлялась могущественным царем по имени Тиглат-Пильсер, на вашем языке этот титул означает «Тигр-Владыка Ашшура». Но самым важным из моих открытий оказалось то, что за века моего долгого сна искусство превращения кованого железа в сталь было совершенно забыто, таким образом, я был единственным живым человеком, обладавшим тайной, которая могла принести мне империю. Все это и многое другое, говорю я, вы должны принять как должное, ибо есть лучшее применение для моего пера, чем утомлять вас рассказами о ходе моего трехдневного путешествия с новообретенными друзьями-торговцами в Ниневию.

И все же было одно зрелище, мимо которого мы проехали, о котором я должен упомянуть. На третий день перед самым восходом солнца мы увидели на севере равнину, изрезанную огромными холмами темной земли, по которым ветер гонял серые пески пустыни. Они простирались на много километров во всех направлениях, и мои спутники сообщили, что это все, что осталось от гряды гор, размытых дождями бесчисленных зим.

Но внутренний голос шептал мне, что они ошибаются, что под этими огромными бесформенными курганами погребено все, что осталось от города Великого царя и башни Бэла, и что в земле вокруг города лежит забытая пыль доблестной армии, которая последовала за мной из Армена две тысячи лет назад. Я мог бы рассказать им то, что быстро отправило бы их туда охотиться за сокровищами, вместо того чтобы торговаться на рынке в новой Ниневии, но я промолчал, так как зачем мне тревожить место упокоения могучих мертвецов ради выгоды кучки торговцев, которые и так были богаче, чем им было нужно.

Поэтому я промолчал обо всех чудесах, о которых мог бы им рассказать, и наконец мы прибыли в Ниневию. И хотя на мой взгляд она выглядела проще той славной столицы первобытного мира, все же, по правде говоря, новая Ниневия с ее могучими стенами и величественными башнями, сияющими воротами и огромными храмами и дворцами, облицованными сверкающим, словно снег, мрамором, возвышающимися террасами пирамид ярус за ярусом высоко над всеми, эта Ниневия была достойной дочерью величественной матери, которую она забыла.

В ту ночь мы разбили лагерь на широком поле, отведенном для торговцев вокруг колодца у главных, восточных ворот города, и, пока финикийцы распаковывали товары и готовили их к выходу на рынок на рассвете, я развлекался тем, что чистил меч, шлем и кольчугу, гадая, что же может случиться со мной завтра в городе Тигра-Владыки.

Конечно, в лагере не обходилось без посетителей, и среди них было немало солдат и офицеров армии Тиглата, ярко разодетых, легковооруженных самодовольных щеголей, какими они представлялись на мой суровый, старомодный взгляд, однако, по всем сведениям, хорошо обученных, дисциплинированных и справедливо наводивших ужас на врагов. И все же, глядя на них, я бы не задумался дважды перед тем, как обрушиться на их десять тысяч со своим двухтысячным отрядом кавалерии Армена.

Можете поверить, что мой рост (а я был на добрую голову выше самого высокого из них), светлые, струящиеся локоны, странная белая кольчуга и меч недолго оставались незамеченными, и очень скоро один из офицеров подошел и приветствовал меня с тем ощущением товарищества, которое всегда возникало из братства по оружию, и спросил, как меня зовут и откуда я. Его слова звучали для меня как искаженный диалект старого языка, на котором мы говорили раньше, до того, как языки людей были смешаны после падения исполинской башни, как рассказали мне финикийцы. Когда я ответил на его приветствие на языке своего старого мира, он уставился на меня и тут же принялся задавать вопросы, на которые я отвечал, что взбредет в голову, и рассказал о себе столько, сколько считал нужным, и далеко не все было правдой, потому что я не хотел стать на следующее утро объектом пристального внимания всего города.

Наконец он прямо спросил меня, не хочу ли я поставить свои крепкие руки и длинный меч на службу Великому царю, как он его называл, чтобы завоевать славу, добычу и, может быть, провинцию в армии Ашшура, в которой, как он признался мне, сам был командиром десятитысячной дивизии. Я забыл о хороших манерах и громко рассмеялся над этим предложением, потому что невольно подумал, как этот украшенный золотом, одетый в алое воин разинул бы рот в изумлении, если бы я рассказал ему, как в давно забытые дни я встретил и победил в единоборстве самого могучего Нимрода, предка Тигра-Владыки, которому он поклонялся как богу. Но вместо этого я попросил у него прощения и объяснил, что в настоящее время у меня нет хозяина и я не нуждаюсь в нем, что я путешествую, чтобы увидеть мир и его города, и собираюсь сделать это по-своему.