— С чего это вдруг? — такого же янтарного цвета, как и у бабушки, левый и лазурный правый, глаза наследницы Великого дома Ели смотрели на свою родственницу исподлобья, в ней боролись несколько противоречивых чувств: с одной стороны она должна была ненавидеть эту женщину, что не выпускает её из заточения, с другой — Коджи сделала для Камалии здесь больше, чем кто-либо, не говоря о том, что скрывала тайну её знаменитой фамилии от всех вокруг, а в третьих — внучке просто хотелось обнять единственного родственника, который хитрым сплетением судьбы в столь опасный момент её жизни, оказался рядом.

— Может быть, ты хотя бы обнимешь меня, если уж догадалась сама…

— Ты знала это с самого начала?

— Отнюдь, детка. Я лишь догадывалась. Настоящее знание пришло вместе со словами Шиона, которому ты помогла отойти в мир иной.

— Ты сама нас свела в бойцовской яме!

— А ты нанесла удар! Хотя могла просто лишить его сознания, как и почти всех до него. Твой отец хорошо натренировал тебя, джура вправду нашла себе новую жизнь в твоём лице.

— Р-р-р… — злость Камы начала одерживать верх над рассудком.

— Ты чересчур много ценишь жизнь тех, кто сдал тебя при первой же возможности. Твой отец сейчас в этом городе, но как только я сказала ему, что ты погибла вместе с «Призраком» и всей его командой, то он тотчас же решил уйти отсюда, быстро поверив в произошедшее.

— Ты врёшь! Он бы искал меня до конца, пока не нашёл бы моё тело! — слёзы пересилили злость, и они полились из её разноцветных глаз. Девочка села на шкуры и закрыла коленями своё лицо. — Папа меня не смог бы так легко оставить…

— И тем не менее… — Коджи села рядом с Камалией, облокотившись на стену. — Твой отец бросил тебя на произвол, отправив на то задание.

— Он думал, что я достаточно сильная. Никто не ожидал там банды Алатаса.

— Индюк тоже думал и не ожидал.

— Значит, ты не сказала моему отцу, что я здесь?

— Он не хотел меня слушать и всё решил сам. Я приказала убить Жарго вместе со всей его командой, и взорвать их корабль где-нибудь подальше от гавани. А расследование твоего отца привело его к мысли, что я взорвала его вместе с тобой и остальными рабами. Он уже покинул город и, наверное, направляется обратно на Тиабат.

— И ты его отпустила? Как ты могла позволить ему так уйти? Ты же могла показать ему меня!

— Я встретила его уже перед отплытием и не видела смысла мешать ему покинуть город, как уже делала когда-то давно. Если он так легко отказывается верить в то, что его дочь жива, значит он её недостоин.

Камалия подняла голову и с красными от слёз глазами посмотрела на свою бабушку. В её словах была логика, с которой было тяжело спорить.

— Теперь… — продолжила Коджи. — Я предлагаю тебе, своей внучке занять своё место подле меня, где тебе и место, потому что других наследников кроме моего сына и тебя, я не имею.

— А как же Нурмурот? Он же твой племянник, он тоже Ренней.

— Мой племяш не имеет право наследования власти в Великом доме Ели. Он, если так можно сказать, из вторичной ветки. Ведь у дерева есть ствол и множество ветвей, но у каких-то деревьев ствол раздваивается или того больше разветвляется по мере взросления, но ель всегда имеет один ствол, отпуская свои ветки лишь в стороны от ствола. Так и в Великом доме Ели наследовать власть может лишь главная ветвь, опора, ствол.

— Значит, мой папа — прямой наследник? Но он же Бадд?

— По традиции фамилия главного рода в Великом доме не может заменяться другой, но молодёжь совсем не чтит традиции. Потому что ты, насколько мне известно, наследница сразу двух Великих домов.

— Сразу двух? Но как? Неужели…

— Да-да… Твоя мать, Адеола Перлей кажется, старшая дочь главы Великого дома Дуба, Ликурга Перлея, взяла фамилию своего мужа, Бадд. Что в очередной раз доказывает неблагодарность нынешних наследников… — тяжело вздохнула старшая Ренней. — Но для тебя, наверное, было бы уже глупо менять свою фамилию на Ренней-Перлей.

— Звучит не очень…

— Теперь ты должна очень осторожно относиться к своей жизни, являясь наследницей двух главных родов. — Коджи встала со своего места и протянула руку внучке. — Теперь, когда ты знаешь, кто на самом деле, то должна узнать ещё кое-что. — Кама схватилась за руку и, вытирая глаза другой рукой, встала рядом с бабушкой. — Никто пока не должен знать о том, что ты являешься моей наследницей. Никто, слышишь?

— Но почему? Тебя же боятся во всём Адаиде?

— Страх является не только щитом от моих врагов, но и стимулом для приближённых искать мои слабости, чтобы занять моё место, и если раньше таких слабостей не было, то теперь именно ты являешь моей главной заботой.

— Но почему им нужна я? Почему я, твоя слабость?

— Потому, Кама, что человек живёт ради накопления материального и духовного, а затем передачи этого своим наследникам. Если ты исчезнешь, мне некому будет передать мои знания и умения, а значит и моя последняя надежда на продолжение наследования в Великом доме Ели исчезнет.

— Но у меня есть младший брат, Ракдай Б… — Коджи рукой закрыла Камалии рот.

— Не смей произносить ни имена родственников, ни, тем более, фамилии так громко. Этот город принадлежит тени. В каждом углу может таится опасность, за каждым поворотом может поджидать враг. Держи свой рот на замке и, быть может, когда ты станешь сильной, я смогу явить тебя миру.

— Значит, до этого момента я должна притворяться твоей рабыней? Много лет?

— Всё зависит только от тебя, ведь никогда не знаешь, что случится на следующем витке судьбы.

Коджи Ренней покинула камеру, оставив Камалию наедине со своими мыслями и остывшей едой. Всего за пару десятков минут, её жизнь предстала для неё в новом свете. Главные ветви двух Великих домов слились в ней, наследнице, носящей фамилию Малого дома Орешника.

Съев холодное мясо с овощами, что не потеряли своего вкуса, Кама начинала размышлять о своей дальнейшей судьбе. Не уж то сама Коджи Ренней боится за её жизнь, а папа так легко смирился с её кончиной? Так тяжело и так горько было поверить в происходящее, что красноволосая воительница подскочила с места и начала отрабатывать бой с невидимым противником, выжимая из себя все соки.

“Осталось выиграть четыре боя, и битву с чемпионом; тогда-то и посмотрим, что предложит мне бабуля, и чем я займусь после…”

Рождение в городе греха и порока не предвещало ничего хорошего новорождённому младенцу. Люди в нём были испорчены своей родословной. Улицы буквально тонули в похоти и разврате, не проходило и дня, что бы с улиц не убирали трупы более слабых и немощных, чем их противники, людей. Само солнце не хотело смотреть сюда, потому здесь всегда царил мрак. А чёрные скалы оградили это место континента от остального мира, и никто без разрешения главы города-тюрьмы не мог покинуть это место на протяжении нескольких тысяч лет.

Тем не менее, здесь на свет появился малыш. Весь в крови материнской утробы он улыбался своей родительнице, что не могла и не хотела отвечать ему взаимностью. Его зелёные глаза, совсем стеклянные, как это бывает у младенцев, смотрели на свою мать с такой любовью и чистотой, что вызывали у женщины рвотные позывы. Конечно, будучи работницей дешёвой таверны у самого порта её не могли обходить стороной прибывающие матросы. После того как её насильно взял один из них, у неё началось, как она считала, самое тяжёлое время. Живот начал расти, головные боли и головокружения стали её постоянными спутниками, а чувство вкуса, тут всё было проще: если раньше та еда, что ей доставалась от клиентов казалась обслюнявленными помоями, то тогда стала пахнуть не лучше, чем у тех свиней, что владелец таверны начал разводить несколько лет назад. Что уж говорить о родах: этот паразит будто разрывал её на части изнутри, старался выбраться наружу, вызывая такую боль, что невозможно описать живому мужчине, ведь лишь четвертованные мужи, возможно, могли испытывать нечто подобное.