Сквозь темноту слышу далекие голоса, которые звучат очень глухо.

— Как показатели?— мужчина.

— Активны. Она скоро очнётся,— женщина.

Я пытаюсь открыть глаза, но не получается. Веки только слегка приоткрываются. Но даже сквозь эту миллиметровую щёлочку глаза сильно режет, и я сжимаю их. Чувствую, как начинают течь слёзы.

— Андрей Владимирович, она плачет...

— Ещё бы! Три месяца свет не видеть и ты заплачешь. Закрой шторы.

Я словно кожей ощущаю, что в помещении становится менее солнечно. Ещё одна попытка открыть глаза. Получается шире, но всё расплывчато. Пересилив себя и борясь со светобоязнью, всё же открываю веки.

— Вот... Молодец... А я думал тебя через неделю отключать. С возвращением!— говорит мужчина.

Похоже, он говорит мне.

С возвращением, куда и откуда?

И почему я тела не чувствую?

Парализована?

Пытаюсь задать вопрос, но только мычу, не открыв рот.

— Тише-тише, не всё сразу,— кладёт руку мне на плечо мужчина.

Я это чувствую. Значит не паралич.

Хочу его разглядеть, но у меня не получается. Он будто в густом тумане, только очертания и никаких подробностей.

Я хочу видеть его лицо. Голос у него приятный, бархатистый.

— Тоня, снимите все показатели за сутки с этого момента и запишите её завтра на МРТ.

— Хорошо Андрей Владимирович... Снотворное ей?

— Нет. Пусть пободрствует немного.

— Ей же тяжело... Она даже шевельнуться не может, мышцы атрофировались.

— Ничего. Восстановим. Не год пролежала, три месяца всего.

Три месяца...

Три месяца?

Я поняла. Я в больнице.

Отключка.

Превозмогая боль и какую-то напряженность в мышцах, я пытаюсь пошевелить ногами. Получается, но плохо. Только немного сгибаю колени.

По мне словно каток проехал, как в мультике, раскатав в лепёшку. Я чувствую, что у меня высохли мышцы, и заметно убавила в весе.

В кино и через несколько лет просыпаются бодренькими и сразу бегут куда-нибудь. А тут даже шевелиться можно с трудом. Я как космонавт после длительного полёта, вернувшийся на землю. Их же там заново учат ходить и с физиологией нормально, они занимаются на тренажёрах.

Руки, получается, сдвинуть немного в бок.

Безжизненная кисть падает с кровати и задевает за край койки.

В голове резкая боль и как кадры из фильма начинают мелькать какие-то обрывистые картинки. Врачи, капельницы, кровь, бегущая прямая строчка на экране монитора.

Отстраняю пальцы, и всё прекращается. Только частое сердцебиение и холодное покалывание в голове напоминает о произошедшем.

Что это такое было, твою мать? Куда я провалилась?

— Вы проснулись?— заходит в палату женщина и подходит к кровати.— Вам пока не стоит напрягаться. Через пару часов придёт физиотерапевт и назначит всю необходимую программу восстановления. Через пару-тройку недель будете как новая. Снова на свидания будете ходить.

Берёт меня за руку и возвращает её на прежнее место.

И снова боль в висках и видения перед глазами. Она изменяет мужу с каким-то доктором. А у неё сын — три годика...

Что это? Как это? Зачем мне это?

И почему я так плохо вижу? Всё мутное.

— Где я?— удаётся произнести.

— Склиф... Вас сюда привезли три месяца назад после аварии. Серьёзная черепно-мозговая травма и перелом грудной клетки. С ней уже всё нормально, лежачий режим быстро привёл в прежнее состояние.

— Я была в коме?— хрипло.

— Да. Надежды не было, что выкарабкаетесь. Но ваша тётя попросила для вас ещё неделю. И вы очнулись на следующий день. И как тут не верить в чудо.

— Я плохо вижу...

— Задет зрительный отдел мозга.

— Я ослепну?— обречённо.

— Не думаю. Со временем зрение можно будет восстановить. Отдыхайте пока...

Снова боль и я, не скрываясь, морщусь.

Почему они тут сношаются, как животные? Они должны жизни людям спасать, а не...

Это тот самый доктор, который спит с той самой медсестрой, у которой муж и сын.

Он держит меня за руку и просит сжать его пальцы. Немного, но получается.

— Вам больно?— заботливо.

— Голова...

— Снимки ничего серьёзного не нашли. У вас всё хорошо. Даже удивительно. Ну не считая зрения...

— Я буду очкариком?

— Возможно. Можно носить линзы. Я попросил офтальмолога зайти к вам завтра, он точнее скажет.

— А моя тётя?

Она настояла меня не отключать от аппаратуры, значит, переживает за меня. Почему ещё не здесь?

— Мы ей только утром сообщили. У неё съемки где-то в Казани, скоро приедет.

— Спасибо...

— Через полчаса придёт массажист,— похлопал меня по руке.

И опять всё заново. Только в этот раз другая девушка и они в машине...

— Вы бы определились, Андрей Владимирович. А то сразу с двумя — не комильфо,— вырывается у меня сквозь боль.

— Вы о чём?— делает вид, что не понимает.

— Об адюльтерах ваших. Женаты...

— Откуда?

— Без понятия...

Он уходит и оставляет одну со своими мыслями.

Какого хрена здесь происходит?

Почему когда они меня берут за руки, ко мне словно какой-то интернет подключают, из которого я всю эту грязь тащу?

Нахрена мне нужна эта информация? Мне своих проблем хватает. Я ходить не могу. Пока... Меня ублюдок какой-то сбил на пешеходном переходе и бросил там умирать одну.

Я в тот вечер на свидание бежала и не поглядела по сторонам, когда на зелёный свет перебегала дорогу. Он неожиданно появился из-за угла. Помню удар, взлет, падение на асфальт, невыносимую боль и голубые глаза. Красивые голубые глаза. Но это глаза выродка, который чуть не отправил меня на тот свет.

В палату кто-то вошёл. Прищурившись, я заметила, что это женщина в голубом костюме и шапочке. Она несла что-то в руках.

По палате пополз нежный цветочный запах.

— От кого это?

В душе теплилась надежда, что Назар за эти месяцы не забыл меня.

— Не знаю,— её голос хрипловат.

И она улыбается. Жаль я не могу её хорошо разглядеть.

— Как это?

— Их каждую неделю в среду и воскресенье для вас привозят из магазина, но имя отправителя не говорят. Сегодня среда...

— Понятно... Красивые? Я плохо вижу.

— Очень... И пахнут умопомрачительно. Дорогие...

— Спасибо!

Да, цветов я не вижу и встать не могу, чтобы поближе разглядеть, но запах чувствую. Там точно есть розы.

Кто их шлёт?

В палату врывается Лиля, моя тётя. Узнаю сразу по стойкому аромату её духов.

— Ой, Алиска, как я рада, что ты очнулась!— обнимает за плечи.

— Я тоже...

— Посмотри на этих двух. Как тебе?— подвигает Лиля ко мне фотографии.

Отрываю взгляд от телефона и смотрю на фото девушек.

— Силиконовые утки...

И опять опускаю глаза в экран, пролистывая новости в ленте. Два месяца без интернета в информационном детоксе.

— Ему такие нравятся,— откидывается в кресле.

Её уставший и заезженный вид немного напрягает. Она хоть спит? Каштановые волосы собраны как попало, под карими глазами залегли тени, а кожа выглядит бледной. Только строгий деловой костюм сидит на точеной фигуре, как на манекене.

— Лиль, я не кастинг директор. У меня другие обязанности.

— Ну, так пощупай их! Мне нужны скандалы, интриги, расследования, а не занудные телки, которые только и умеют, что рогатку за деньги раздвигать.

— Что я здесь почувствую? Это бумага. Дай мне их личные вещи, а лучше живую тушку. Вот тогда я тебе всё из них достану.

— А где ты была, когда мы пробные кастинги проводили? Сидела в своей Шри-Ланке? Теперь поздно. Поезд ушёл — кисы по домам разъехались.