Я танцую для Него, если б он мог видеть меня.

И эйфория, журча, струится по моей коже, омывая ее лучистым светом.

Вдруг я замечаю движение около двери.

Алан идет по траве.

Он улыбается, и шепчет:

- Давай станцуем вместе.

Я отвечаю улыбкой и отступаю. Я ухожу во мглу.

Шепот ночного смеха обнимает меня.

Я приседаю в реверансе и предлагаю:

- Отрепетируем бал?

И две руки – сильная и хрупкая, нежная сплетаются в трепещущем блеске ночного светила.

И мы танцуем - отраженья друг друга, и мы танцуем всю ночь напролет.

И даже музыка не нужна нам - тем, у кого она звенит в сердце.

Утром, когда мы завтракали – настоящей, вкусной едой – яичницей с хрустящим сочным беконом и свежими помидорами, сидя с Аланом друг напротив друга, явилась Эрит.

Я внутренне скривилась.

- Я решила,- сообщила она Алану.

Тот кивнул и посмотрел на меня с такой тоской, будто его рвали на части безжалостные бешеные собаки.

Я наклонилась к нему и шепнула:

- Не делай этого,- я не знала, что он хотел сделать, но чувствовала, что это не принесет ничего хорошего.

- Я должен,- ответил он,- так будет лучше. Я скоро вернусь

Встал и ушел с Эрит.

Я смотрела им вслед, и ничего не могла сделать, а тревога жгла меня изнутри раскаленной сталью.

И настроение было, как тогда.

Светлый летний день. Кристально ясный. Солнце плавит воздух, расщепляя его на молекулы. Я иду сквозь жар, и на душе моей глыбы льда.

Я не знаю, что мне делать.

Я сижу у колодца, болтаю ногой, и смотрю, как текут облака в синеющей лазури.

Почему мне так плохо?

Почему я чувствую себя чуть ли не мертвой?

Почему? Почему? Почему?

Звонит бабушка. На мобильник

Я начинаю болтать с ней о всем подряд, лишь бы отвлечься.

Тревога корочкой инея покрывает мою кожу изнутри, как стекло мороз серебристыми, сверкающими узорами.

Она резко обрывает меня, и велит, чтобы я позвала маму.

Я отдаю телефон маме, которая собирает овощи в огороде.

Мир двенадцатилетней девочки, мир полный чарующих фантазий и полетов, рушится, как небоскреб, взорванный террористами.

Мир сгорает в агонии горнила. Мир умирает, и я умираю вместе с ним.

Ежик в коме.

И я молюсь отчаянно, искренне, веря, надеясь, что бог поможет, спасет Ежика, спасет нас всех.

Но богу плевать на нас. Иначе бы этот мир был бы другим.

Я молюсь, и слезы рисуют на моем лице узоры тьмы.

Я молюсь, и свет трепещет в буре мрака, ужаса неизмеримого и несравнимого ни с чем.

Я молюсь, и я не знаю, что это бесполезно.

Что они солгали. Во благо.

Хотя я может, сделала бы на их месте то же самое.

И когда я захожу в комнату, когда я смотрю на их лица – замершие в смертельной безысходности, покрытые морщинами отчаяния – его несмываемой маской, его уродством – ибо отчаяние уродливо воистину, я знаю.

Я знаю, что он умер.

И они говорят это мне.

Алан и Эрит возвращаются.

Эрит идет, радостно насвистывая, а Алан даже не смотрит на меня, и не здоровается.

Игнорируя все мои вопросы, он лишь бросает: «страшно болит голова» и голос его скрипучий и неживой, и уходит в комнату.

Я стою - растерянная и обиженная, мысленно зарекаясь его любить.

Эрит едко улыбается и тоже уходит, лишь заметив, чтобы я не смела уходить.

Конечно же, он не любит меня!

И я чертовски зла на него за это!

Через два часа, посвященных рисованию, безделью и частично тихой ярости, мы идем в мой мир.

Эрит проходит по пустым комнатам моего дома, презрительно окидывая взглядом хронический бардак на моем столе.

Алан идет за мной, и стоит мне взглянуть на него, отводит взгляд и кривится, будто от зубной боли. На лице его застыла печать мрака.

Я хочу спросить его, что с ним, но не смею. Я хочу взять его за руку, чтобы ему стало легче, но не смею. Я хочу разделить его боль и не могу.

Он меня не любит. Я ощущаю это, как холод на коже, как тень на этой земле.

Это также ясно, как и то, что сегодня первый почти прелестный весенний день. Но он может стать сумрачным и слякотным, а ненависть обратится в любовь.

Лишь дружба посередине.

Эрит водит руками по полу, шепчет себе под нос что-то.

Лицо ее блестит от пота, а черные волосы текут по спине, и скользят по паркету.

- Что она делает? – я отвлекаю Алана от печальных дум.

- Тебя теперь не найдут, для этого она заклинает твой дом.- Безразлично отвечает он.

Я набираюсь храбрости и дергаю его за рукав, когда он отворачивается:

- Алан, что с тобой?

Он оборачивается и грустно говорит:

- Ничего, Мери,- его усталый голос, словно пыль, висящая в воздухе,- ты не сможешь помочь мне ничем,- мне так жаль его! Но я не настаиваю. Если захочет – расскажет.

Эрит заговаривает также мой вуз, чтобы они не нашли меня там, и место убийства.

Но сначала мы осматриваем место убийства.

Эрит скользит по крыше, и водит руками по ее поверхности. И бормочет себе под нос нечто невнятное.

- Что? – тихо спрашиваю я, но Алан подносит палец к губам, призывая меня к молчанию.

Она обходит крышу по кругу раз за разом снова и снова. Ветер треплет ее длинные, черные волосы. Свет солнца трепещет крылышками сотен бабочек на ее лице.

Я удивленно смотрю вниз. Нас никто не замечает. Люди спокойно идут по своим делам, машины мчатся, разбрызгивая лужи.

Вскоре, Эрит заканчивает.

Ее лицо блестит от пота.

- Здесь были Колденийцы,- сообщает она, привалившись к стене.

- Кто это? – спрашиваю я.

- Твой самый страшный кошмар,- жутко улыбается она.- Это раса сильных колдунов. Они живут в одном из миров. Они закляли того несчастного. Им почему-то нужно, очень нужно,- она подчеркивает это слово,- чтобы ты умерла.

- Как они узнали обо мне? – я стремительно бледнею.

- Когда ты идешь сквозь миры, когда ты создаешь их, волны пронизывают пространство. Легче легкого отследить твое перемещение.

Я вздрагиваю.

И спрашиваю:

- И что мне делать, чтобы меня не отследили?

- Держи,- она снимает с шеи подвеску – маленький черный камушек, оправленный в серебро.

Я принимаю его и незамедлительно надеваю.

- Но лучше перестраховаться,- замечает Эрит,- лишний раз пока что не высовывайся, путешествуя по мирам.

- Я постараюсь,- соглашаюсь я с ней.

Когда мы возвращаемся ко мне, я слышу тихий шепот Эрит, очень разозленный шепот:

- И когда ты выполнишь свое обещание?

- Как только буду знать, что с ней все в порядке.

- Ладно,- цедит она.

Эрит не знает, какой у меня хороший слух.

Уходя, она бросает мне напоследок:

- Они дьявольски опасны - помни это.

Я благодарю ее, искренне улыбаясь, а она едва кивает и исчезает, медленно тая в воздухе.

И Алан остается со мной.

Мы идем в мою комнату.

- Я уйду, как только буду знать, что тебе ничто не угрожает,- говорит Алан, ласково улыбаясь, но меня трясет от его улыбки, ибо под ней дремлет безысходность.

В нашу жизнь, в нашу дружбу закралось, что-то очень плохое.

И я не знаю, что мне делать.

Скажи, скажи, как мне спасти его?

Как мне спасти нашу дружбу?

Нашу будущую любовь.

Лишь из истинной дружбы рождается истинная, небесная любовь

Следующие дни мы проводим в вузе, и также гуляя по улицам вечного города, летящего над Невой.

Мы любуемся древними зданиями, такими прекрасными в свете юной весны.

Я рисую Алана на фоне моего вуза. Как он смеется, закинув голову назад, и его глаза сияют, как прозрачные почки на солнце, вторя фону здания.