Илья оглядел вспаханный массив и после обеда сказал трактористам:

— Ребята, много огрехов делаете и оставляете слишком большие глыбы.

— Ты что, в самом деле думаешь, что трактор — это мельница, которая все перемалывает? — отозвался Зяма Мецнер, невысокий коренастый парень. — Бывает же, что лемех выскакивает, вот и получаются неровные борозды.

— Не оправдывайтесь, я знаю, как трактор работает, — ответил Илья. — Отдельные места придется перепахать.

— Перепахать? — возмутился второй тракторист, Ефим Гонтов, круглолицый, с темно-серыми мечтательными глазами. — Зачем? Никогда от нас этого не требовали. А кто за нас выполнит норму? Ты?

— Не кипятись, — остановил его бригадир, — плохую работу не приму!

— Мы пашем не хуже, чем в других колхозах, — более спокойно заговорил Ефим. — Впервые слышу такие жалобы…

— Значит, плохие были хозяева, если принимали такую работу… — отозвался Илья. — Не буду срывать вам выполнение плана, только надо работать как полагается. Все же некоторые места надо будет перепахать.

— Это мы еще увидим, еще поторгуемся с тобой, — упрямился Зяма Мецнер.

— Заранее вас предупреждаю, ничего вы у меня не выторгуете, — решительно сказал Илья и ушел проверить, есть ли вода для заправки тракторов.

— Тяжелый человек наш новый бригадир, — издали услышал Илья. — Он нас замучает… Слишком горяч!

— Ничего, скоро ему надоест, увидите, что надоест… Он недавно стал бригадиром, потому так старается. Новая метла всегда чисто метет.

— Вы его не знаете. Он еще горяцее штанет, — предупредил Сендер Клафтер. — Это целовек, который никогда не уштает. Он никого не подгоняет, люди шами идут жа ним, цтобы не отштавать от него.

— Если это так, то вам придется крепко поднатужиться, — заметил тракторист, — мы вам не завидуем.

— Мы и тянемся за ним, — отозвался Сендер.

После того как бригадир сделал замечание трактористам, они начали пахать лучше. Илья дневал и ночевал в степи. Никто не знал, когда он приходит туда и когда уходит. Даже тогда, когда он на считанные часы уходил домой, душа его оставалась там. Он следил за малейшим ветерком, за каждым шевелением только-только распустившихся ростков, которые надо накормить, дать им силу для роста. Никто так не следил за тем, как всходит солнце и как оно заходит, с какой стороны подул ветер и что он нагонит — тучи, чтобы напоить землю, или принесет беспощадный зной, который высосет последние капли влаги из почвы, — предвестник засухи.

С каждым днем члены бригады и трактористы все больше привыкали к бригадиру, к его строгим требованиям, к его трудолюбию, которым он всех заразил. Они знали, что бригадир все до мелочей замечает, ничто не укроется от его глаз. Строго следит за тем, чтобы все было на месте, не валялось без толку, всюду был порядок. Вначале трудновато было выполнять его требования, но постепенно все вошло в привычку, и уже казалось, что иначе и быть не может.

— Случается ли, бригадир, что ты не замечаешь недостатков? — как-то раз добродушно спросил Ефим Гонтов.

— Бывает, что человек работает хорошо, но может еще лучше, — ответил Илья, — как же не сказать ему об этом. Понимаете, ребята, если бы я не был требовательным, делал вам поблажки, вы бы работали все хуже и хуже, а теперь должен вам признаться, что с каждым днем у вас все лучше и лучше получается…

Трактористам приятно было услышать наконец доброе слово от бригадира.

Зима была на носу, когда трактористы собрались уехать в МТС.

Илья попрощался с трактористами тепло, по-братски, перед отъездом даже выпил с ними по чарочке.

— Ну, братцы, вы, наверно, хотите, чтобы оценили ваш труд? — спросил Илья, взяв в руки стакан вина. — Кто, думаете вы, может оценить ваш труд?

— Конечно, в первую очередь бригадир, который с нами работал, — отозвался Зяма Мецнер.

— Нет, не он, — сказал Илья.

— А кто же? — в один голос спросили трактористы.

— Ну, правление, МТС, — пробовал угадать Ефим Гонтов.

После короткой паузы бригадир сказал:

— Урожай… Только по урожаю оценят ваш и наш труд.

Проводив трактористов, полеводческая бригада вернулась домой. В тот же день Илья получил письмо от Минны. Она писала, что все время ждала его приезда и уже потеряла надежду встретиться с ним.

Освободившись от полевых работ, Илья готов был поехать к ней, но задержали новые заботы бригады, и, только когда наступили холода, он наконец собрался в путь.

Вскоре вернулся домой, угрюмый, расстроенный.

Зельда сразу почувствовала, что с ним что-то неладно. Пыталась завести разговор о его поездке в родной город, о Минне, но он отмалчивался.

Как-то в минуты, когда Илья был в хорошем расположении духа, мать спросила:

— Что-то ты в последнее время загрустил…

— Это тебе кажется, мама.

— Я же вижу, что ты тоскуешь, сынок, места себе не находишь… Ну, скажи, что с тобой?..

— Ничего со мной не происходит.

— Почему ты ничего о Минне не рассказываешь? Вы поссорились? — пыталась вызвать его на откровенный разговор Зельда.

— Зачем ссориться?.. Просто она не хочет сюда ехать, вот и все.

— Так езжай ты к ней.

— Нет, не поеду, — решительно сказал Илья.

А письма, одно за другим, от Минны шли и шли. Илья читал их, перечитывал, долго писал ответ, рвал написанное и снова писал…

…Зима прошла быстро. Теплые ветры и ослепительно яркое солнце предвещали приход весны. Напоенные соками озимые зазеленели, ожили. Посев яровых и пропашных культур бригада Ильи Мегудина провела быстро. Пока появились всходы, они успели подкормить и прополоть озимые, которые быстро пошли в рост.

С первых дней весны установилась сухая, жаркая погода. Накаленная земля источала белое марево, которое переливалось в блеске солнечных лучей.

Осматривая каждый день молодые всходы, Илья щурясь поглядывал на небо: нет ли намека на облачко? Но небо было прозрачное, лазурно-чистое. На траве у дороги и на невспаханной земле в часы сильного солнцепека листочки начали сворачиваться. Это очень встревожило Илью, но хлеба, кукуруза, подсолнух и баштаны пока стояли свежие, будто напоенные соками, готовые выстоять под зноем в засуху.

«Дождика бы, хоть одного дождика, и мы спасены, — поднимая глаза к небу, думал Илья. — Хоть бы ветер не подул».

Через несколько дней земля стала трескаться и всходы начали вянуть. Это расстроило Илью так, что он даже почернел, как после болезни. Зельда, которая не видела его эти несколько тревожных дней, обомлела, когда он вошел в дом.

— Что с тобой, сынок? Посмотри на себя, на кого ты похож… Может, ты заболел? Скажи правду, что с тобой?

— Ты разве не видишь, мама, что творится? Хлеба горят! Мы столько сил положили, и все пойдет прахом.

Усталый и измученный ввалился в дом Авраам.

— Где ты пропадаешь?.. — спросил он у Ильи. — Я всю степь обошел. Не знал, что и думать…

— Как можно сидеть сложа руки, когда хлеба гибнут? Что делать, что делать? — Илья вынул из кармана несколько колосков и подал отцу.

Разглядывая растертые на ладони колоски, Авраам сказал:

— Они уже набирают молочную спелость. Еще немного, и они созреют…

— Потому-то я и тревожусь. Думаю, как спасти урожай. Ох, как нужен дождь… Только один дождь… и это бы нас спасло.

— Не падай духом, выстоит урожай, — утешал Авраам сына. — Ты отдохни немного, а я пойду.

— И я должен идти, меня люди ждут, — сказал Илья.

Зельда схватила его за руку, начала умолять:

— Отдохни хоть немного, ты ведь с ног валишься. Никуда я тебя не пущу!

Илья противился желанию матери, но сон его все же одолел. Присев на кушетку, он мгновенно заснул. Разбудил его страшный гул. Он подбежал к окну. На улице было темно. Вой ветра бил в уши, словно ножом полоснул по сердцу.

— Пропало, теперь уж все пропало! — воскликнул он.

Разбушевавшийся ветер рвал и метал, подымал клубы пыли.

— Боже праведный, гляди, что творится… Где отец? Может, он в поле? — начала беспокоиться Зельда.