Книга эта вполне могла бы обернуться традиционным документальным очерком, где одни лишь факты, имена и события составили бы впечатляющее и поучительное повествование. Однако автор избрал другой путь. И понятно — ведь в советской еврейской литературе он уже более полувека выступает как приверженец сельской темы.
С первой повести «Бурьян», увидевшей свет в 1927 году, двадцатилетнего начинающего литератора сразу же заметили читатели. Видные критики той поры высоко, порою даже восторженно оценили его дар, глубокое изначальное знание жизненного материала, к которому он обратился. Как известно, тема крестьянства и земли во второй половине двадцатых годов обретала в творчестве писателей-современников все больший размах, значение и остроту: началась коллективизация. В этих условиях для литераторов, пишущих о деревне, как никогда ранее стал важен их личный опыт, почерпнутый из самих глубин крестьянской жизни, но особенно опыт политической борьбы и социалистического строительства. Так, по горячим следам событий вошли тогда в литературу М. Шолохов, Ф. Панферов, И. Шухов, Н. Кочин, П. Замойский, В. Ставский, К. Горбунов, И. Макаров, В. Кудашев, Н. Зорин. Таким же путем шли и писатели — первопроходцы национальных литератур.
Илья Гордон явился в молодой еврейской литературе именно в этом качестве. Профессор И. М. Нусинов в предисловии к его первому сборнику «Бурьян» (Гослитиздат, 1930) указывал, что тема «Евреи на земле» разрабатывалась в предшествующие годы почти всеми тогдашними писателями, в том числе и зарубежными. Но для многих это было экзотикой, питавшей непомерные восторги и чаще всего «сентиментально-народническое упоение народными добродетелями». Во всяком случае, это были всегда «произведения экспедиционного характера», созданные в результате наездов на колонию и временных наблюдений над жизнью еврейских крестьян.
Илья Зиновьевич Гордон вышел непосредственно из этой крестьянской среды. Род его брал начало от первых переселенцев, основателей еврейских колоний в Екатеринославской губернии. Будущий писатель родился в декабре 1907 года в колонии Зеленополь, в бедняцкой семье. Подростком батрачил у еврейских кулаков. После революции — комсомол, ученье в Киевской губсовпартшколе, на Одесском рабфаке, в Московском университете, в аспирантуре. С началом Великой Отечественной войны писатель-коммунист уходит на фронт…
Так определились и нераздельно слились в его судьбе, мироощущении, литературном даре два начала. Одно — от земляных, крестьянских корней и национальной исконной основы, где крепость родственных уз, трудолюбие, терпенье, жизнестойкость и сердечная доброта помножились на неизбывную любовь к земле-кормилице, постоянную тревогу и заботу о ней, о каждом злаке, взращенном великой ценой. С наибольшей органичностью и силой эта власть земли изображена в небольшом рассказе «Ливень», написанном в июле 1929 года, пожалуй, одном из самобытнейших и многообещающих в ту пору в творчестве Ильи Гордона. То, что высказано и дано художником слова здесь, получит в дальнейшем щедрое развитие, это можно проследить по ярко написанным страницам последующих произведений — в романе «Ингул-бояр» и, прежде всего, в романе «Три брата».
Но здесь же наберет силу и даст не менее богатый урожай и второе начало, рожденное революцией, пониманием социальной природы человеческих отношений. Оно проявилось в других рассказах того же 1929 года: «Святая пасха», «Грабители», «В новой шкуре». Персонажи их выступают уже как представители двух противоборствующих классовых лагерей. Здесь революционная новь, коллективный труд, новый уклад жизни, рожденные Октябрем, противостоят эгоизму и жадности собственника, замшелым традициям. В этих рассказах ощутимо присутствует агитационный заряд, дерзкий вызов уходящему и отживающему, пережиткам, мешающим счастливо жить и работать на освобожденной земле.
Роман «Три брата» (1937—1966) не только вобрал в себя все сказанное выше. Здесь ощутимо проявилось плодотворное воздействие тех могучих процессов, которые вызвали к жизни всю эпическую волну советской литературы, возникшую на рубеже 20—30-х годов. Историчность и масштабность мышления, овладение инструментом социально-психологического анализа стали важнейшим обретением Ильи Гордона, обозначившим порог его писательской зрелости. Вместе с тем книга эта явила собой плодотворное развитие национальной литературной традиции.
Думается также, что опосредованно, а возможно, где-то и напрямую имеет здесь место и фольклорный элемент. Во всяком случае, сам сюжет о трех братьях, правда словно вывернутый «наизнанку», несет в себе немало примет живого народного сказа. Не в соответствии ли с этим младший из трех братьев — Танхум Донда, который, согласно сказочной традиции, должен быть особенно удачлив по сравнению со старшими, и впрямь выступает перед нами в этом ореоле? Сбываются, казалось бы, все заветнейшие его мечты — он, волею случая, обретает богатство, строит, на зависть окружающим, красивый, добротный дом, покупает красавцев коней и расписную бричку, множество домашней живности, женится на богатой и пригожей девице. Но самое главное — в его руках постепенно оказывается главное богатство — земля. И вот уже гнут на него спину сперва старшие братья с женами, а там едва ли не все односельчане…
Критики, принявшие роман с дружным одобрением, особенно высоко оценили развернутую здесь картину социального расслоения крестьянской еврейской общины. Илья Гордон убедительно показал, что процесс этот также необратим и неизбежен, вершится по тем же законам, как и в русской, украинской, вообще — любой другой деревне. Тем самым он разоблачил сионистский миф о классовом единстве еврейского народа, о том, что у еврейства имеется якобы свой путь национальной сплоченности.
Роман «Под жарким солнцем» органично смыкается с предшествующими сочинениями, представляя в этом плане очередную главу полувекового повествования.
Близкими оказались для писателя переживания и думы еврейского мальчика, главного героя книги — Илюши Мегудина — одиннадцатого ребенка в нищем семействе гомельского извозчика — балагулы. Ведь писатель и его герой — фактически сыновья одного поколения.
Приняв к сведению, что перед нами отнюдь не вымышленная судьба, мы тем не менее почти сразу ощущаем, что не уникальность исключительной личности здесь важна, а как раз воплощенная в ней типичность. Ибо, разумеется, поразительно, когда молодой бригадир едва созданного переселенческого еврейского колхоза, сам еще не обладая достаточным опытом, вырывает со своими столь же неискушенными товарищами у обжигаемой суховеями земли невиданный по тем временам и местам урожай в тридцать центнеров с гектара. А потом получает орден Ленина, дельно, по-боевому выступает в Кремле с трибуны Второго съезда колхозников-ударников, толкует о нуждах колхоза с Михаилом Ивановичем Калининым. И все это в двадцать два года!.. Но ведь и Шолохову было двадцать лет, когда он приступил к «Тихому Дону»! А Чкалов, Стаханов?.. А Паша Ангелина — прямая сверстница Ильи? Таков был облик самого тогдашнего времени, его качество, его «возраст».
Начав повествование неспешно, с обстоятельным фиксированием каждой бытовой детали, подчеркивающей беспросветность прозябания семьи Мегудиных, автор довольно скоро переводит его в иной ритм и ключ. Чем дальше, тем динамичней действие, тем более начинает походить эта история на романтическую робинзонаду. Только, разумеется, не по Дефо и даже не по Жюлю Верну, ибо «колонисты», обживающие этот «остров», связаны многими нитями с соседними хозяйствами, райцентром, набирающей разбег страной. Но это нисколько не снижает азарта освоения, открытий, исканий, борьбы, крепящих содружество мечтателей и умельцев, которое смело выдвигает талантливых организаторов и вожаков.
Нет, не ради славы реального прототипа написан в полную силу писательской души этот роман-сказание. Хотя конечно же Илья Абрамович Егудин, коммунист, Герой Социалистического Труда, кавалер четырех орденов Ленина, достоин славы и увенчан ею. Книга, которую создал Илья Гордон, не только о подвиге жизни большого человека, но еще и о могучей творческой силе, живущей в каждом народе нашей страны и поднятой в рост революцией. О великом таланте советского человека, выпестованном почти за семь десятилетий народной власти, и о чудесах, на которые он способен. Ибо — вновь подчеркнем! — Илья Мегудин — явление, бесспорно, неординарное, однако при всем том не единичное, даже более того — множественное. Подобные ему организаторы, вожаки, настоящие хозяева земли работают ныне в каждой республике и области — мы знаем и чествуем их поименно. И все-таки это пока еще высоты. Между тем масштабы наших грандиозных замыслов, задач и планов на селе, само наше переломное время требует, чтобы, такие высоты сегодня стали правилом, а завтра — нормой. И притом прежде всего — нравственно-психологической.
