— Недавно, понимаете, Рюхов на нашем заводе очутился, — говорил Самсон Николаевич. — Профсоюзного билета у него нет, на учете в завкоме не состоит…

За разговорами мы не заметили, как дошли до самого большого на Северном цеха.

— Здесь уже ваши декорации и костюмы и сцена такая сколочена, побей меня бог, — доложил Игнат Дмитриевич, — что старому хозяину Семену Потапычу Санникову не снилось во веки веков! Холода не бойтесь: ночью цех специально обогревали.

Перед входом стояли с красными повязками на руках пикетчики от стачечного комитета. У одного из них за плечами виднелась берданка.

— На всякий пожарный случай, — шепнул мне Тереха, заметив, что я с любопытством разглядываю этих людей.

— Пожалуйста, — сказал Самсон Николаевич, шагнув вперед и открыв калитку в огромных, обитых железом воротах.

Цех поразил нас и величиной, и кажущейся пустотой. Без рабочих с одними лишь станками он выглядел необжитым и неуютным. Зато сцена, сделанная в его последнем пролете, нам понравилась. Смастерили ее добротно, даже суфлерской будки не забыли.

— Не медлить! Не медлить! Начнем готовиться! — торопливо захлопал в ладоши Юрий Михеевич. — Ответственные за декорации первой картины — на сцену! Ответственные за костюмы — к узлам! Игнат Дмитриевич, вы обещали молотки и гвозди.

— Все будет, Юрий Михеевич, все будет! — тряхнул седыми кудрями Игнат Дмитриевич и по-военному повернулся к брату. — Тереха, тащи инструмент!

Работа закипела: устанавливали декорации, готовили костюмы, проверяли и пересчитывали бутафорию, а Борис и Петя Петрин пробовали гармошку.

Галина Михайловна помогала расправлять и разглаживать цветные украинские ленты Герте и Лиде Русиной.

Юрий Михеевич, пристроившись на большой чугунной плите, расчесывал специальным деревянным гребнем парики. Мы с Леней, Глебом и Самсоном Николаевичем закрепляли на авансцене[20] фанерные стенки деревенской избы, в которой должны были жить со своим отцом «красные дьяволята».

— Мы, понимаете, народ обычно в школе собираем для всяких торжеств, — говорил между делом Самсон Николаевич, — но школа мала, а желающих смотреть сегодня спектакль много.

— А на чем, товарищ председатель завкома, зрители сидеть будут? — осторожно спросил Леня, оглядываясь по сторонам. — На станках?

— Ну да! — хитро усмехнулся Самсон Николаевич. — Шутите? На стульях, на табуретках, на скамейках, разумеется… Объявлено заранее: каждый сам себе сиденье приносит, без сидений вход строго запрещен.

— Самсон! — раздался незнакомый голос.

Мы обернулись.

Около сцены в аккуратно пригнанной шинели без петлиц и в красноармейском шлеме с зеленой звездой пограничника стоял человек среднего роста.

— Ершов, председатель стачечного комитета, — успел нам шепнуть Самсон Николаевич.

— Здравствуйте, горожане, — произнес Ершов и легко запрыгнул к нам на авансцену. — Извините, что не встретил на станции, с делами закрутился… Самсон, хочу тебе кое-что забавное рассказать.

Самсон Николаевич и председатель стачечного комитета отошли немного в сторону, но все, о чем они говорили, нам хорошо было слышно. Видимо, ни тот ни другой и не собирались делать из этого разговора тайны.

Оказалось, что Ершова недавно разыскал сам управляющий Альберт Яковлевич и, приятно улыбаясь, заявил:

— Господин председатель стачечного комитета, а не разрешите ли вы мне поприсутствовать на спектакле юных гастролеров? Мне о них приходилось уже слышать.

Ершов подумал немного и, чуть усмехнувшись, ответил:

— Надеюсь, мои товарищи возражать не станут. Присутствуйте.

Альберт Яковлевич поблагодарил его кивком и, небрежно поигрывая кожаными перчатками, сказал с едва заметной иронией:

— По вашим глазам, господин председатель стачечного комитета, можно подумать, что вы находитесь сейчас в полном неведении. Но заводоуправление трудно провести…

— Как так? — переспросил Ершов.

— Стачечным комитетом, — тоном, не допускающим возражений, продолжал управляющий, — подкуплен один из служащих акционерного общества, господин председатель. Надеюсь, вам знакома личность господина Рюхова? Сколько вы ему заплатили?

Ершов рассмеялся и, забыв про всякое приличие, выпалил: — Нужен мне и моим товарищам Рюхов, как прошлогодний снег!

Альберт Яковлевич злобно улыбнулся и прошипел в ответ:

— Наверное, нужен, господин председатель стачечного комитета, если он по вашей указке только что носился по поселку и дико вопил: «Конец концессии! Эти актеры принесут концессии погибель! Гибель, гибель концессии!!» Так что учтите: господин Рюхов с сегодняшнего дня будет мною уволен, акционерное общество обойдется и без рюховских услуг. Ну, а я хочу полюбоваться юными актерами, которых вы, господин председатель стачечного комитета, пригласили для провокационных целей. Мне провокации, поймите, не страшны. И не стоило устами господина Рюхова пугать акционерное общество… Интересно, это вы сами сочинили, что из-за вмешательства актеров он прикрыл в городе пивную? Глупо… Но пусть все узнают сегодня, что акционерное общество не запугать, и будьте уверены, что на любой выпад мы сумеем прореагировать должным образом!

— И понимаешь, Самсон, — говорил Ершов, обращаясь одновременно и к нам, — чуть я по морде не надавал наглецу Альбертке. Вовремя, однако, спохватился, вспомнил, что он иностранного подданства… А нервы-то у него сдали, зашалили, если уж спектакля бояться стал. Но откройте, горожане, секрет, какое отношение к вам имел Рюхов? Не выдумка ли Альбертки? Как твое мнение?

— Был такой страшный грех: имел Рюхов к нам отношение, — хитро ответил Леня и рассказал Ершову и Самсону Николаевичу о гастролях бригады «Синей блузы» в пивной «Венеция».

— Теперь ясно, почему Рюхов испугался! — воскликнул Самсон Николаевич. — Ясно, почему душа у мошенника ушла в пятки: разорители пожаловали. А скорую гибель концессии он правильно пророчит: трещит концессия по всем швам…

Начало нашей постановки назначили на четыре часа, но уже к часу дня у нас все было готово.

— Попитаемся! — распорядился Юрий Михеевич, поправляя на блузе голубой бант. — Где ответственный за еду? — И шутливо добавил: — А подать сюда Ляпкина-Тяпкина!

«Ответственный за еду» Лида Русина быстро расстелила на столе, который водрузили в «избе красных дьяволят», скатерку и выложила на нее содержимое корзины.

— Здорово! — воскликнул сияющий Петя Петрин. — Сколько вкусных вещей… Предлагаю назвать этот завтрак: полдник в цехе. Кто «за»? Единогласно. Налетай, ребятушки!

«После полдника в цехе» подобревший Юрий Михеевич разрешил студийцам пойти осмотреть поселок.

— Но предупреждаю, без шалостей и без опозданий.

Галина Михайловна с девочками пошла знакомиться с местной школой, а Глеб, Леня и я направились в гости к Игнату Дмитриевичу. Только Юрий Михеевич задержался в цехе.

— И не уговаривайте! Бесполезно! — ворчал старый актер в ответ на наши приглашения. — Никуда я сейчас не тронусь. Мне нужно собраться с мыслями: ведь перед спектаклем придется сказать вступительное слово…

Игнат Дмитриевич жил в низеньком бревенчатом, побуревшем от времени доме с тусклыми зелеными стеклами. Но внутри дом не выглядел дряхлым: стены были оклеены обоями, потолок чисто выбелен, пол застлан половиками, скамьи и стол выкрашены в темно-коричневый цвет.

— Заходите, дорогие гости, заходите! — говорил, приветливо улыбаясь в бороду, хозяин. — Давно жду… Чего это Юрия Михеевича нет с вами? Одежку-то скидывайте…

— Юрий Михеевич, дедушка, занят, — с важностью пояснил Глеб. — Остался к вступительному слову готовиться.

— Понятно, — покрутил головой Игнат Дмитриевич. — В одиночестве предпочитает быть. А мои вон бабоньки к Терехе подались, нафрантиться на спектакль желают: зеркало огромное у Терехи есть, рядом Терехина-то изба… Значит, Юрий Михеевич в одиночестве репетирует. Ну, ему видней. Юрий Михеевич — человек ученый…