Переоделась при помощи прислужниц, не проронив ни слова. Затем, гордо подняв голову, направилась к двери. Что-то жуткое было в ее ледяном спокойствии.

Она шла к покоям своего мужа. Мелекси, не выдержав, расплакалась. Зейнаб лишь вздохнула, глядя на младшую жену.

— Это любовь к белокурой чужестранке погубила его! — всхлипывала девушка. — Я пожелала Аблькисс смерти… Я не хотела этого, Аллах свидетель! Я хотела ее напугать, огорчить, но никак не погубить!..

— Спрячь свои слезы, — отрешенно велела Зейнаб. — Теперь ты понимаешь, что грозит и тебе самой за запрещенные чувства. Держи их в себе и никому не открывай!

— Не уходи, — всхлипнула Мелекси.

— Я должна. Амани убита горем. Возможно, она совершит непоправимое, я обязана этого не допустить. Оставайся здесь, возможно, Аллах еще подарит нам благую весть. Бедный Висам!

Амани же не видела ничего перед собой. Слуги молча расступались, избегая смотреть в лицо убитой горем госпожи. Даже стражи покоев эмира не могли ей помешать, лишь раскрыли двери с низким поклоном.

Давуд поднялся ей навстречу. Бессонная ночь не лучшим образом сказалась на его облике. Под глазами залегли тени, плечи поникли, а в волосах появились едва заметные седые нити. На шее алели багровыми метками следы пальцев Висама.

— Моя луна… — дрожащим голосом проговорил эмир, протягивая к ней руки. Но Амани посмотрела ему прямо в глаза, и слова застряли в горле мужчины.

Долгие секунды смотрела она на мужчину, с которым прожила так много. С которым была счастлива. С тем, кто любил ее крепче всех. Мужчину, которому подарила сына и дочь. И он как будто сжался под ее полным боли взглядом.

Амани лишь на миг отвела глаза. Посмотрела на полупустое блюдо с рахат-лукумом. Судорожно вздохнула.

— Я не понимаю, как ты можешь есть. Как ты можешь пить. И жить, зная, что нашего льва больше нет в живых.

— Амани! — дрогнувшим голосом произнес эмир. — Не теряй надежды, милость Аллаха безгранична. Ты в одном права, Висам — лев! Он силен и обязательно вернется живым!

— Даже лев, — безжалостно продолжала шейха, — не выживет в постные, сбившись с пути, не зная троп к водопою. Мой сын мертв. Ты убил его, Давуд.

— Не говори так, моя луна! — закрыв на миг лицо руками, произнёс эмир. — Его ищут. Ничто не потеряно…

— Ты так опасался за свою шкуру, Давуд, что убил Аблькисс. Убил мучительной смертью, заставив гореть заживо. Потому, что она узнала о твоих позорных делах! И Зулейха, я так понимаю, тоже мертва, а не уехала прочь. Ты не оставляешь в живых никого. Даже собственного сына. Ты возвел в абсолют понятие чести, тогда как тебе самому это понятие незнакомо.

Давуд молчал, потрясенно глядя на жену. Подавив всхлип, Амани отстранённо уставилась в окно.

— Когда эта девушка впервые появилась в нашем доме, я была не сильно рада. Но с каждым днем наблюдала, как расцветает от любви наш сын, как горят его глаза, спорятся дела. Она принесла ему счастье, Давуд. Более того. Она стала для меня тем, кем я всегда ощущала сама себя. Своенравной, гордой, смелой. Как наши далекие предки, бесстрашные воительницы диких пустынных племен. У нее было огромное сердце и чистая душа. Она не боялась брать на себя ответственность и отстаивать свое счастье. Я смотрела на нее и думала: наконец-то мой обожаемый Висам встретил ту, кем бы хотела быть я. И я бы стала, если бы меня не выдали замуж против воли. Я простила твое стремление иметь других жен. Я даже смолчала, когда ты хотел продать Газаль первому, кто покажется тебе выгодным как зять. И если бы не Висам, мое сердце бы облилось кровью за нашу дочь. Я любила тебя, Давуд. Я любила чудовище. Но сейчас моя душа пуста. Нет даже ненависти. Только отвращение и боль. Боль матери, навсегда утратившей своего сына из-за твоего честолюбия. Ты убил всех нас. Сначала Аблькисс. Затем его. А теперь и меня.

— Луна! — рыдания все же настигли жестокого эмира. Он пошатнулся, протягивая к ней руки. — Я виноват перед тобой… Но не теряй надежды, я верю, верь и ты!

— Нет, Давуд, — Амани подняла руку, повернувшись к мужу. — Нет. Развожусь!

Эмир открыл рот, жадно глотая ртом воздух. Амани сглотнула.

— Развожусь!

— Ты не можешь… — Давуд поднес ладони к шее и закашлялся. — У тебя нет права…

— Мой род куда благороднее твоего, а в свете последних событий — и подавно, жалкий работорговец. Слуга шайтана. Поэтому у меня есть это право, и я сожалею, что не воспользовалась им ранее!

Эмир так и не смог сделать вдох. Схватился за сердце, хрипло застонав, и начал оседать на пол. Ничего не дрогнуло в лице Амани. Равнодушно смотрела она, как закатываются глаза эмира, а боль сгибает его пополам.

— Развожусь! — прозвучал в прерываемой лишь хрипами тишине ее голос. Шейха развернулась и быстро пошла прочь, не бросив даже прощального взгляда на скорчившегося в агонии эмира.

Зейнаб, застывшая у двери, отшатнулась, глядя на Амани с ужасом. Шейха же как будто ничего не видела перед собой. Но на полпути остановилась, повернувшись ко второй жене эмира.

— Теперь ты первая хасеки. Теперь твой сын надежда нашего эмира. Но помни, что он не убережет его так же, как не смог уберечь Висама. Иди же к нему и найди слова утешения.

— Амани! — дрожащим от слез голосом произнесла Зейнаб. — Что ты такое говоришь? Амани!

Но шейха уже ее не слышала. Шла вперед, не замечая, как льются по щекам слезы, а душа медленно умирает с каждым шагом…

Глава 23

Два года спустя

Газаль Заид бин Зареми до сих пор не могла окончательно побороть свой страх выступлений перед аудиторией. Не имела значения ее численность, будь то огромный зал или помещение для лекций, вместившее в себя не более пятидесяти студентов. Но за это время наследная принцесса и жена одного из самых влиятельных шейхов ОАЭ, научилась мастерски скрывать свои страхи. Не полагалось женщине, защитившей диссертацию по высшей математике, снискавшей славу, ошеломившую даже ее саму, робеть перед скоплением народа. Оттого она была мила, охотно отвечала на вопросы и улыбалась. Даже немного забавлялась тем, как молодые ребята и девушки реагируют на внешность ученого. В их представлении они редко так выглядели.

О своем предмете Газаль Сафия могла говорить вечно. Вот и сейчас, её лекция пролетела, как одно мгновение. Восхищение слушателей стало ее наградой.

Они подходили, пожимали руки, благодарили за урок. Выражали надежду, что вскоре тоже будут присутствовать на общей лекции четы бин Зареми. И Газаль пришлось задержаться, чтобы ответить на вопросы студентов.

В Гарвардском университете она дала четыре лекции. Эта была заключительной. Везде, где появлялась шейха с ученой степенью, все взгляды были прикованы к ней. Яркая, красивая, с сияющими от самореализации и внутренней силы глазами, в непременном стильном костюме от известных дизайнеров, она просто не могла остаться незамеченной.

— Простите мое любопытство, — смущенно улыбаясь, спросила молодая девушка с восточной внешностью. — Но как вам удалось добиться такого признания? В чем ваш секрет?

Газаль повязала вокруг шеи белоснежный шарф от Hermes. Улыбнулась, вспомнив, как долгое время покрывала им голову, пока привыкала к свободе быть собой и одеваться в полюбившемся ей европейском стиле.

— Мой главный секрет — это поддержка моего горячо любимого супруга. Его вера в меня. Его любовь. Когда у тебя такой единомышленник, трудно остаться в стороне от славы.

Студенты рассмеялись, глядя на лектора с восхищением. А Газаль, попрощавшись, поспешила туда, где уже ждал ее Далиль.

Она не сразу заметила его за огромным букетом алых роз. Шла, не замечая никого вокруг. Супруг. Поднес к губам ее ладони, и только блеск в темных глазах выдавал восхищение и желание поскорее оказаться с женой наедине.

— Ты была великолепна. Гарвард только о тебе и говорит. Похоже, мне придётся уступить свой пьедестал тебе.

Они сели в автомобиль. Опустив шторку-перегородку и велев шоферу трогаться, Далиль взял лицо Газаль в свои ладони и жарко поцеловал. Сгорая от нетерпения и желания так же, как и он, девушка ответила на этот жаркий поцелуй, растворяясь в нем.