Зря рыдала мать, не желая меня отпускать. Я пообещал, что вернусь со своей семьей. Что она тоже сможет обнять своего внука. Газаль чувствовала себя предательницей, из-за того, что выдала Киру, но Далиль, как и прежде, нашел необходимые слова. Отпустили меня в Москву с тяжелым сердцем и верой в успех.

До того я успел посетить отца. Вернее — того, кого уже давно отцом не считал. Не подарив ему прощения, доброго слова, я изъял все документы теневой бухгалтерии. Покинул родной дом, игнорируя его слезы и протянутые руки. Обнял только брата, дав ему наставление быть сильным и никогда не прогибаться.

Далиль знает, что делать с железобетонными доказательствами. Он заверил, что моя часть наследства останется неприкосновенна. Но мне уже было плевать на блага цивилизации. Я бы с легкостью отказался от них за призрачный шанс соединиться с моей Кирой и моим сыном…

Сын. Возлюбленная. Сердце плавила давно забытая нежность. Любовь наполняла меня светом. Стирала жестокое прошлое ластиком несокрушимой надежды. Я запретил себе думать о плохом исходе.

Посадка, таможенный контроль, цепкие взгляды служащих. В своей прежней беспечной жизни я был избавлен от подобного. Но сейчас стерпел все манипуляции с улыбкой. Москва встретила осенней прохладой. Ветер срывал с деревьев пожелтевшие листья. В моей душе, наоборот, цвела пышным цветом весна.

Толпа встречающих расступилась, пропуская меня. Я шел к стоянке автомобилей. Необходимо вызвать такси. Они сдерут запредельный тариф, но мне все равно. Я закину вещи в отель и поеду навстречу своей судьбе. Своему вновь обретенному счастью.

— Аль-Махаби!

Холодный, спокойный тон заставил меня резко обернуться, неосознанно заняв стойку борца. Сказалась военная подготовка. Меня давно никто так не называл. Я все же взял себя в руки, повернувшись к высокому, статному мужчине с ледяными глазами.

Он был похож на хищника. Или охотника. Все чувства среагировали моментально.

— С прилетом. Я Вадим. Муж Виктории Полянской и отчим твоей жены.

Я отпустил ручку чемодана. Пальцы побелели от напряжения.

— Приветствую. ФСБ? Интерпол? Кто еще может быть так осведомлен обо всем?

Ситуация вышла из-под контроля. Я рассчитывал сохранить свой визит в Москву инкогнито. Что ж, придется ориентироваться на местности.

Вадим протянул мне руку. Я сухо пожал ее, настороженно глядя в колючие глаза встречающего.

— Для нас нет ничего невозможного. Ты собираешься ехать к Кире?

— Да, — дерзко ответил я.

— Я понимаю твое стремление. Но сейчас ночь. Твой визит может подождать до утра. Поехали, я отвезу тебя в отель.

— Я сам доберусь.

— Не стоит. Ты попадешь туда глубоко за полночь. Наши прощелыги-таксисты намотают три счетчика по кругу. Ну?

Подхожу к нему, не отвожу глаз. Я читаю этого мужчину между строк.

— Я сам разберусь. Мне не нужны посредники. И если ты решил мне помешать…

Слишком поздно замечаю движение за своей спиной.

Никто другой бы его и не заметил: действовали профессионалы. Вскидываю руку, бью нападающего справа наотмашь по гортани, лишая возможности дышать. При этом не поворачиваю головы. Атакующий слева вопит, прижимая руку к глазам, куда с размаху вошли мои пальцы.

— Будут еще желающие показать мне дорогу? — делаю шаг к Вадиму, намереваясь вырубить и его. Но не успеваю.

Под лопаткой — адская боль, мышцы сковывает ударом высокочастотного тока. Колени подгибаются.

— Тише, Аль-Махаби, — почти ласково говорит отчим Киры с глазами отбитого киборга, поднося к моему горлу электрошокер и посылая разряд куда сильнее того, что ударил меня в спину. — Я же говорил, что сам ты не найдешь дорогу…

Тело не слушается. Меня запихивают в машину — черный «гелендваген» с правительственными номерами. Я стараюсь удержать ускользающее сознание, но кто-то в салоне бьет меня по голове. И свет меркнет окончательно.

Я прихожу в себя в холодном помещении. Лампа в проволочном каркасе мигает под бетонным потолком. Сырость и запах затхлости бьют в ноздри. Голова как будто чугунная, на затылке пульсирует боль от удара.

Поднимаю глаза. Вадим в своем дорогом костюме, отглаженном с иголочки и таком неуместном в этом грязном подвале, задумчиво курит «айкос» и искоса смотрит на меня. Пытаюсь вскочить, запястья прошивает боль. Я прикручен к колченогому стулу тяжелой ржавой цепью, а в запястья впились браслеты наручников.

— Парни, — мягко зовет Вадим, и из полумрака материализуются двое громил. У одного в руках бита. У другого — цепь с металлической гирей на конце.

Я бессилен что-либо сделать. Сжимаю зубы, когда бита с размаху бьет прямо в солнечное сплетение. Боль давно привычна, но не сейчас, когда я лишен возможности сопротивляться.

— Интересная традиция — убийство чести, — почти ласково говорит отчим Киры. — Скоро заполыхаешь, как елочка. Как едва не уничтожил мою приемную дочь.

Второй удар приходится по коленям. Только чудом успеваю напрячь мышцы, иначе бы мне раздробили сустав.

— Пока хватит, — изрекает хозяин этого пира во время чумы. — Не будем пугать леди. Она хочет сказать ему пару слов. Потом отделаете его. Только чтобы был в сознании, когда устроим аутодафе.

Леди? Меня все же успели ударить в челюсть. Сплевываю кровь. Надежда, что это Кира, гасит все остальное. Даже не понимаю, что ничего хорошего в том, что любимая пришла смотреть на мое истязание, нет. Я хочу ее увидеть больше жизни.

Тихие шаги. Стук каблуков по бетонному полу. С надеждой поднимаю глаза.

— Безумец, — губы Виктории Полянской слегка дрожат. — Ты думал, я отдам тебе свою дочь после всего, что произошло? Нет, Висам. Мне жаль. Но ты не воспользовался своим шансом начать жизнь заново.

Кто-то из громил приносит ей пластиковый табурет. Вадим нежно сжимает ее ладонь и помогает сесть.

— Поговорим, — кусая губы, изрекает мать Киры. — Но не надейся, что я откажусь от намерения уничтожить тебя. Не надейся.

Глава 25

Висам

Время неумолимо летит. Я стараюсь не думать о словах отморозка, который отошел в тень, якобы чтобы не мешать разговору. Но он слышит каждое слово. Только хладнокровной Полянской нет до этого никакого дела.

— Ты вернулся снова уничтожить ее? Свести с ума? — эта женщина потрясающе держит себя. Только губы дрожат, а в глазах застыла жестокая решимость. — Я тебе не позволю. Тебе стоило остаться мертвым. Никогда не воскресать и не появляться здесь!

Смотрю в ее глаза. Достучаться? Возможно, у меня бы вышло, если бы мы остались наедине. Но я знаю: даже если удастся растопить лед, Вадим на страже ее покоя. Он попросту не позволит.

Челюсть ноет от нанесенного удара. Стараясь одновременно просчитать свои шансы на спасение, задаю ей вопрос, который прямо сейчас должен выбить из колеи.

— У меня есть сын. На кого он похож, Виктория?

— Ничего твоего, — с глубочайшим презрением отвечает мать Киры. — Ничего общего с твоим проклятым семейством.

— Я могу хотя бы увидеть его?

— Ни к чему, — она непреклонна. — Тебе следовало ценить свою вторую жизнь, а не возвращаться туда, где тебе не рады. Моя дочь воспитает его без тебя. С достойным мужчиной рядом. Я позабочусь, чтобы он появился в ее жизни.

Киваю в сторону колонны, жестко усмехаясь.

— Примерно вот таким? Убийцей, соучастницей которого ты хочешь стать?

Мой выпад не наносит ей ощутимого вреда. Она как будто ждала этих слов.

— Странно слышать такое от главного организатора преступления. От человека, который отдал мою дочь на растерзание своему одержимому отцу. Кто не смог ее защитить. Ты слабак, Висам. Только лузер мог увезти ее силой и опустить руки, отдав своей конченой семье!

Ей известно обо всем. И я действительно совершил роковую ошибку. Но пускаться в оправдания — не самый разумный ход. Молчу, позволяя ей выговориться.

— Впрочем, я покажу тебе твоего сына. Будем считать, что это твое последнее желание. Только вот что. Знай, что Кирилл крещен в православной церкви.